Подводя некоторые итоги своей публицистической деятельности в начале 1920-х годов, Л.С. Сосновский отмечал, что ее содержание можно охарактеризовать так: сначала были боевые статьи против белогвардейщины, затем появляются фельетоны, отражающие действительность – нечто «вроде бытописательства», далее открывается фронт внутренний – проблемы развития советской экономики, борьба с бюрократизмом, критика различных недостатков. Особое место занимают выступления на тему о сельском хозяйстве – о животноводстве, о культуре корнеплодов, о различных сортах пшеницы, о новой культуре – кенафе и т. д.
Анализируя публицистическое наследие Л.С. Сосновского, нельзя не вспомнить его очерка-некролога о Л.М. Рейснер, в котором он подчеркивал: «После нас, через много лет, если люди захотят почувствовать дыхание революции, великого восемнадцатого года, они многое получат в работах Рейснер. Подумайте сами, много ли красочной, художественной литературы вы найдете о восемнадцатом годе, такой, которая сравнилась бы с очерками Ларисы Рейснер? Я лично, сколько не пытаюсь вспомнить что-нибудь подобное, не знаю ничего»[109].
Эти слова с полным правом можно отнести и к публицистике Льва Семеновича, которую отличает также яркое правдивое воспроизведение действительности. Вот как начинается, например, очерк «Рассея»: "Мы, граждане села Розы Люксембург, Интернациональной волости. Калужского уезда, той же губернии, шлем привет Коммунистическому Интернационалу" и т. д. Прошу не считать выдумкой. Такая волость и такое село есть. И такая резолюция была напечатана в газете. Вообще в Калужской губернии улицы, волости, села переименовывали очень решительно. Село "Розы Люксембург" звучит странно и неудобопроизносимо. Но чем лучше прежнее название деревни Декабристов – деревня "Язва"»[110].
Живые приметы тех лет находим в очерке «Национализация». Высмеивая неумное рвение местных властей, задавшихся целью немедленно ввести в своей местности социализм и немедленно по этому поводу заколотивших все частные лавчонки («социализм, так социализм, черт побери!») и, впав в полное уныние от такого «социализма» («самого пустяшного пустяка нельзя никаким манером достать»), публицист мастерски воссоздает картину введения такого «социализма» в городе Быхове Могилевской губернии: «Для этого, само собой, требовалось создать соответствующие органы управления магазинами, – ну, скажем, экономический отдел с подотделами или маленький совнархоз, что ли. Однако здесь встретились с маленьким препятствием. В городе не оказалось той бумаги, на которой пишут отношения, постановления, удостоверения, разрешения – словом, простой писчей бумаги. Нет ни листочка – и шабаш. Стали ждать, пока пришлет бумаги Могилев. А в Могилеве своя бумажная трагедия. Мало того, что бумаги нет, так и приобрести ее адски трудно»[111].
Высмеивая быховцев и подобных им, не способных без бумаги распечатать злополучные лавчонки, фельетонист заключает, что скоропалительная национализация, не прибавляя нам ни одного друга, поставляет кучу новых врагов, делает обиход среднего обывателя нестерпимым, заставляет его вздыхать даже о только что изгнанных немцах, при которых не было «бестолочи с заколачиванием лавочек».
Критика проявляющейся в те годы «бестолковости» и подлинная радость от каждого успеха нередко переплетались в одном и том же произведении. Ярко это проявилось в очерке «Дома». Автор взволнованно передает, какие радостные чувства испытывает любой, возвращаясь через «маргариновую Европу» на родину, в Россию, когда, прильнув к окну, вслух или про себя с гордостью повторяет: «Это – наше». И в этом же очерке звучат многие горькие вопросы: почему так нищенски, жалко одет направляющийся к вагонам красноармеец, почему на нем шинелишка «болтается, как на чучеле», почему словно кому-то на потеху российская граница отмечена каким-то ужасным курятником, на крыше которого – «рыжий изорванный сапог», почему, чем дальше от Берлина на восток, тем проезд становится «дороже и грязнее?»[112].
Стремление к отображению в своих статьях, очерках, фельетонах подлинной действительности позволило Л.С. Сосновскому откровенно заявить: «когда-нибудь величайшие художники сумеют соединить кусочки зарисовок современности в величественную картину. Может быть, они воспользуются, как материалом, и этими непритязательными очерками. Их единственное достоинство – правдивость»[113]. С позиций подлинной правды написаны лучшие в его публицистическом наследии очерки «В гостях у советского „робинзона“», «Тяжелые дни Волховстроя», «Лед прошел» и другие.
Первый из названных очерков появился в «Правде» 7 ноября 1923 г. с необычным вступлением: «Обществу хозяйственной разведки» вольного хозразведчика Л. Сосновского. Рапорт № 1. Обращение ряда предприятий ко всем журналистам создать «Общество хозяйственной разведки», задача которого находить, всячески поддерживать и помогать тем, кто ведет борьбу с хаосом, рутиной, со всем, что мешает строительству нового, было восторженно встречено Л. Сосновским. В ответ на это обращение в своем «Рапорте № 1» публицист, выражая уверенность, что «Общество хозяйственной разведки» станет центром притяжения всех честных тружеников, всех пионеров производства, заявлял: «Я с вами, товарищи, мои глаза, уши, мое перо в вашем распоряжении. Кончается кустарный период всех разведок и начинается индустриальный. Вхожу в общество и думаю, что буду для начала едва ли не самым богатым пайщиком»[114].
Пайщиком «Общества» Л.С. Сосновский действительно оказался богатым: очередным его рапортом стал не только очерк «В гостях у советского "робинзона"», но и опубликованные в «Правде» 9 ноября 1923 г. материалы «В деревне», «В волости», «Самородок-садовод», «Контрреволюционеры выпуска 1923 г.». Все эти материалы созвучны по содержанию: честные труженики на собственной земле, преодолевающие неимоверные трудности, возрождают пришедшую в упадок деревню, всю нашу экономику на основе политики НЭПа.
На таких, как Красильников (герой очерка «В гостях у советского "робинзона"»), сегодня наша надежда, пишет Л.С. Сосновский, воссоздавая историю человека труднейшей судьбы. Мать жила милостыней и умерла в полной нищете. Сам в годы революции был на самой разной работе, а в последний период гражданской войны – комиссаром дивизии. Семья этого советского генерала бедствовала так, что герою очерка приходилось продавать последнюю одежду, чтобы выжить. И он все-таки сумел наладить свое хозяйство, точно робинзон на острове среди моря мужицкого недоброжелательства. Всем очерком публицист на примере Красильникова утверждает, что его путь к благополучной жизни, к достатку доступен всякому, даже инвалидам.
Немало поучительного и в последующих публикациях, появившихся под общим заглавием «Обществу хозяйственной разведки». Опытному «хозразведчику» удалось и в самой старомодной деревне Мамонихе найти свидетельства, что и эта деревушка «сдвинулась с трехпольного видения» (зарисовка «В деревне»). С толковейшим человеком, со страстью фанатика многие годы занимающимся культурным садоводством и огородничеством, знакомит нас публицист в корреспонденции «Самородок-садовод». Показывая человека, который «с каждым деревом знаком лучше, чем мы со своими детьми», который работает не ради собственного обогащения, а над приспособлением разных пород к местным условиям, заслужил, резюмирует автор очерка, чтобы его сад взял под свое попечительство уездный замотдел как питомник-рассадник для всего района.
Особенно актуальна и в наше время заключительная корреспонденция цикла материалов «Обществу хозяйственной разведки» – «Контрреволюционеры выпуска 1923 г.». Во время своих поездок публицист натолкнулся на своеобразных «контрреволюционеров» образца 1923 г. – «жалобщиков» и «законников», как их называют уездные власти. И вот перед нами предстают люди, не боящиеся открыто критиковать мастеров «городить пустое», давать абсолютно невыполнимые обещания. Эти люди – самые культурные хозяева-крестьяне, и если таких «контриков» «впрячь в советскую телегу», говорится в корреспонденции, «повезли бы они по совести». В корреспонденции делается вывод, что далеко не все работники укомов знают настоящих хозяев – крестьян своего уезда, и «Обществу хозяйственной разведки» следует воздействовать на общественное мнение в этом духе.
Не обходил Л.С. Сосновский таких негативных явлений действительности, как расточительство, хищничество, бесхозяйственность, бюрократизм, волокита. «Сколько тупого, бесстыдного бюрократизма вокруг нас», – писал он в фельетоне «Советская казна дыбом, или Как у нас советскую копейку берегут», рассказав о длившейся с декабря 1922 г. по январь 1924 г. истории о взыскании штрафа в сумме, на которую в то время не то что коробку спичек, но даже одной спички нельзя было приобрести. И сколько таких дел по всей республике, с горечью восклицает публицист и заключает: «Если потрясти эту рухлядь, эту разорительную канцелярщину, сколько мы найдем средств на полезные культурные дела, порой гибнущие из-за отсутствия незначительных сумм»[115].
Непримирим был Л.С. Сосновский к безответственности, бесконтрольности, приводившим нередко к хищениям в особо крупных размерах. Как в трудовой республике существуют штатные должности бездельников, откуда есть пошла на Советской Руси новая буржуазия, как в карман некоего Карманова в результате лишь одной махинации попало сто тысяч рублей золотом, – обо всем этом прочитали миллионы читателей в фельетоне «Севастьян Карманов и его хождение по НЭПу (истинная повесть в трех частях с судебным эпилогом)», обнародованном в «Правде» 19 декабря 1923 г.