За просекой снова начиналась тайга. Здесь трава доходила почти до пояса. Я шла за Марией по невидимой тропинке. Неожиданно свернув, Мария затерялась в гуще кустов, которых здесь было великое множество. В первый момент я растерялась, но тут же услышала голос Марии:
— Спускайся сюда! Вниз иди, я здесь!
Я раздвинула кусты и остановилась: подо мною, внизу, была река. Очертания ее берегов были настолько необычайны, что при виде их невольно появлялись всякие фантастические мысли.
Река напоминала девушку, в стремительном движении уносящуюся вперед. В одном месте берега почти сходились, как бы вырисовывая тонкий стан. Ниже по течению широкий разлив реки походил на развевающееся платье, а верхняя ее часть терялась в густых зарослях невысоких пушистых деревьев, которые, как пышные волосы, украшали головку девушки.
…Я на минуту зажмурила глаза, а Мария рассмеялась.
— Ну, правду говорила, что это самое красивое место! Знаешь, зачем я тебя сюда привела?
И, не дожидаясь ответа, сказала:
— Не знаешь.
Мы спустились к реке. Вода в ней была так чиста и прозрачна, что легко просматривалась до самого дна. Особым спокойствием и радостью веяло от этих мест, и я подумала» что не зря Мария любит здесь бывать.
Усевшись у самой реки, Мария сорвала травинку и бросила ее в воду. Травинка на секунду качнулась и поплыла вниз.
— К океану пошла, привет от реки понесла, — тихо сказала Мария.
Я знала ее слабость, все явления природы толковать по-своему, романтически, и промолчала. Но Мария, думая о чем-то своем, продолжала:
— Я о тебе думаю. Горюешь ты не потому, что с мужем рассталась, а потому, что рассуждаешь: «Как же так, он хороший и я тоже хорошая, а вместе плохо». Верно я говорю?
— Верно, — согласилась я.
— Разные вы были, вот что я скажу. Ему одно радость, тебе другое… — И снова, как тогда в тайге, Мария засмеялась и неожиданно заговорила о другом:
— Знаешь, как в народе про эту речку говорят?
Я, конечно, не знала. Марию не надо было просить, она любила рассказывать сказки и легенды, переплетая слышанное когда-то с тем, что приходило ей в голову тут же, во время рассказа…
Я смотрела на спокойную серебристо-синюю воду реки и видела совсем другое…
…В очень давнее время в этих местах стояло небольшое селение. Однажды, это было ранней весной, когда стаял снег и показалась первая трава, в селении появилась незнакомая девушка. Она спустилась с гор вместе с первой талой водой. Она была так красива, что все жители селения сразу заметили ее. Глаза у девушки были синие и ясные, как самая чистая вода, волосы густые и пушистые, а походка такая легкая и стремительная, что, когда она танцевала, трава под ее маленькими ножками оставалась совсем непримятой, словно и не прикасался к ней никто. Одно только было непонятно всем: девушка будто боялась кого-то. Завидев мужчин, она убегала в тайгу и пряталась там, а когда люди спросили, как ее зовут, она сказала:
— У меня нет имени…
И люди прозвали ее Нэгнэр, что значит — весенняя. Ведь она появилась весной.
Однажды, когда Нэгнэр танцевала, к девушкам незаметно подошел какой-то парень. Нэгнэр не видела его. У парня были очень горячие и сердитые глаза. Он был высок и строен с длинными гибкими руками. И еще заметили люди красную, как закат перед ветреным днем, широкую одежду парня. Такую в этих местах никто не носил.
Парень подошел к Нэгнэр сзади и схватил ее за руки.
— Ой! — закричала девушка и, вырвавшись, отбежала в сторону.
Парень бросился за ней, но Нэгнэр скрылась в кустах, а когда люди спустились туда за нею и незнакомым парнем, то с удивлением увидели вместо девушки тонкую прозрачную речку, которой никогда прежде здесь не было.
— Кто же ты? — спросили пораженные жители селения у парня, развязывавшего свою красную одежду.
— Я Тог, — ответил он, — разве вы меня не знаете?
— Ты огонь? — еще больше удивились люди.
— Да, — сказал парень, — это я помогаю вам варить пищу, я согреваю ваше жилье, когда приходит холодное время, я отгоняю комаров от ваших рыбаков и охраняю охотников от волков. Разве вы меня не знаете?
— Конечно, знаем, — сказали обрадованные люди, — Ты очень хороший.
Но тут они вспомнили о Нэгнэр.
— За что же ты так обидел девушку Нэгнэр? И не знаешь ли ты, откуда здесь река? Ведь прежде ее не было.
— Нэгнэр? — засмеялся Тог, и глаза его снова стали сердитыми и печальными. — Значит, вы назвали ее Нэгнэр? Вот она, смотрите! — И он указал на реку, бегущую так быстро, словно за нею кто-то гонится, — Это Нун, моя жена. Вы сказали, что я хороший, а Нун говорит, что это не так. Только недавно отец отдал мне ее в жены, а она дождалась, пока стает снег, и убежала к вам. Помогите мне вернуть ее Домой, ведь я всегда делаю вам добро…
Тогда самый старый из жителей селения приблизился к реке и сказал:
— Послушай людей, Нэгнэр-Нун, вернись домой. Нехорошо, когда жена уходит от своего мужа.
Закипела река, Нун рассердилась. Вода ее стала темной, а когда Тог протянул к ней руки, она зашипела, как самая настоящая сварливая жена, и обдала мужа брызгами, которые сразу превратились в пар. Одежда Тога намокла, а глаза сразу угасли и перестали гореть.
Рассердились люди.
— Какая ты плохая! — сказали они реке. — Смотри, что ты сделала с мужем.
— Я плохая? — обиделась Нэгнэр-Нун, — А кто же дает вам воду для питья и приготовления пищи? Кто поит цветы и деревья, которые вы любите, а разве не отдыхают люди возле реки в жаркий день?
— Да, и это верно, — сказал старик, — Выходит, вы оба хорошие.
Старик задумался, а Тог стал просить:
— Не убегай от меня, Нун! Хочешь, останемся с этими людьми?
Подумала Нун и согласилась. «Может быть, и правда здесь нам будет лучше», — решила она.
И стали они жить среди людей. Только тогда поняли люди, почему ссорятся Тог и Нэгнэр-Нун. Нун была веселая и быстрая. Но оттого, что спустилась она с гор вместе с талыми снегами, сердце Нун было холодным, как эти снега, и не понимала она горячего Тога, своего мужа. Нун любила свободу, любила, когда заглядывались на нее. Когда же ласковый ветер пушил ее волосы, Нун откидывала свою красивую головку и пускалась в пляс, а глаза ее при этом так блестели, что бедный Тог спешил увести жену, потому что он ревновал ее к ветру. Он ревновал ее и к тайге, куда любила уходить Нун, ревновал и к солнцу, при свете которого Нун становилась еще красивее, ревновал даже к людям, потому что с людьми Нун была ласкова. А берега? О них и говорить не приходится. Ведь Нун была рекой, а у каждой реки есть берега. Но Тог не хотел понимать этого. Ему казалось, что она ласкает свои берега так, как никогда не ласкала его.
— Сейчас же уйди от них! — кричал Тог. — Ты отдаешь им всю ласку, а мне ничего уж не остается.
Напрасно Нун пыталась его успокоить, напрасно говорила, что она ему верна. Тог не верил.
Дивились люди, глядя на них. Ведь Тог делал им много добра и был ласков и спокоен. Но едва появлялся ветер, как Тог начинал злиться, ворчать и спешил хоть искоркой полететь с ветром туда, где была Нун. Ему казалось, что ветер только к ней и летит. Завидев солнце, Тог тянулся вверх и кричал!
— Эй, ты! Спустись сюда! Посмотрим, кто горячей!
Когда Нун была спокойна и даже хотела с ним помириться, Тог сердито говорил:
— Ты набегалась с ветром, согрелась под солнцем, приласкалась у берегов и теперь хочешь обмануть меня, потому что ты виновата…
И тогда Нун сердилась, закипала и говорила:
— Уходи! Уходи от меня!
Но Тог не уходил, он бушевал. Он забывал тогда, что должен был делать людям добро. Как он обижал тогда всех вокруг, хотя никто не был виноват в том, что Тог и Нун были разные, слишком разные…
Тог пытался заслонить солнце дымом, наполнял воздух гарью, чтобы ветер, который очень не любит этого, чихал и кашлял. От этого страдали и люди, потому что ни дым, ни гарь никому не приносят радости. Он размахивал своей широкой красной одеждой и жег берега, красивые берега Нун, на которых так любили отдыхать и люди, и птицы, и звери. Тог не думал ни о ком.
И тогда разгневанная Нун выходила из берегов. Она мяла, заливала ледяной водой свой чудесный наряд из трав и цветов, покрывавших берега. Нун становилась серой от ярости, она бурлила, вырвавшись на свободу. Ей хотелось позвать сразу всех: и ветер, и солнце, и людей. Ей хотелось крикнуть:
— Да уймите же его, уймите!
Но гордая Нэгнэр-Нун не делала этого. Ей было стыдно. Она настигала разбушевавшего Тога и гасила его. Гасила холодной водой.
А потом, тихонько войдя в берега, Нун молчала и никому не говорила о своем горе. Мокрый Тог притихал ненадолго и только жаловался украдкой людям на неверную жену. А люди что? Одни жалели Тога, другие Нун, но кто ж разберется в чужой жизни?
Только один раз тот самый старик, что первый спросил у Тога, кто он, сказал:
— Нет, не любишь ты ее, не любишь.
— Это неправда, люблю, — возразил Тог.
Но старик покачал головой.
— Ты любишь только себя. Ты хочешь спрятать Нун в горах, лишить ее света. Ты хочешь отнять у Нун то, что она любит. Ты хочешь отнять у нее жизнь. Нун плохо с тобой, подумай…
Но Тог не понял старика.
Кто знает, что было бы дальше? Ох, как надоело это красавице Нун!
А время шло. Все реже выходила Нун танцевать с людьми, все меньше блестели ее глаза. Но с Тогом она по-прежнему не могла быть ласковой. Холодная и спокойная, плавно текла Нун в своих берегах, и никто не знал, что у нее на сердце. В ее густых волосах-деревьях любили шептаться влюбленные, приходили сюда на отдых и молодые мужья с женами. Мужчины, любовались ее красотой и сравнивали с нею своих милых. А девушки и жены говорили:
— Смотри, как она спокойна и холодна. Ее глаза, наверное, не знали ни горя, ни радости. Они слишком ясные. И разве она умеет так ласкать, как я?
— Конечно, нет, — смеясь отвечали мужчины и обнимали своих милых.
Нун слушала их и думала: «Да, видно я уже не способна на любовь и ласку. Видно, скоро придет моя старость».