Позавтракав остатками волчицы, он развалился под скалой, и когда солнце стало клониться к горизонту, отправился в обход своих владений. Косогор, по которому шел Амба, был покрыт смешанным лесом. На пути попадались старые дуплистые липы, белокорые пихты. Местами деревья были обвиты лианами. Высокие перистые папоротники скрывали его с головой. Лесные поляны густо поросли колючей аралией и диким перцем, даже тигру было трудно пройти, и он обходил их. Лес оглашался птичьими голосами. Особенно резко выделялись крики желны и дрозда. Пахло перегнивающей листвой. В воздухе проносились крупные иссиня-черные бабочки-махаоны.
По морщинистому стволу тополя, подобно живой лиане, поднимался кверху узорчатый полоз. И хотя тигр питал отвращение к змеям и никогда их не трогал, полоз поспешил забраться повыше.
С наступлением сумерек жизнь в лесу не прекращалась. С дерева на дерево перепрыгивали летяги, вышли на охоту непальские куницы. Шелестел в сухих листьях еж. Амба прошел несколько километров, но нигде не встретил изюбра или кабана, к мясу которых питал особое пристрастие. Рассвет застал его на берегу горной реки. Утолив жажду, он растянулся на мягком зеленом мху и проспал весь день в тени старых елей. Вечером зверь снова отправился на охоту. Пробираясь дубняком, он чуть было не схватил молодого жирного гималайскою медведя. Пестун проворно взобрался на дерево и, устроившись в развилке высоких веток, стал наблюдать за тигром, разлегшимся у комля. Сидеть на сучьях было жестко и неудобно. Медведь отгрыз несколько веток и устроил из них некоторое подобие настила, на котором он и разместился, как в гнезде. Теперь тигру не дождаться его на земле. Прокараулив до утра медведя, Амба побрел по лесу в поисках кабанов.
Вскоре он вышел на торную изюбровую тропу, приведшую его к солнцу. Здесь на вязкой земле было много свежих следов изюбров. Пахло оленями. Тигр настороженно озирался по сторонам. Выбрав сухой бугорок, густо поросший вейником, Амба прилег в ожидании изюбров. В полночь треснула ветка: к солонцу шел какой-то зверь. Тонкое чутье тигра уловило запах изюбра раньше, чем зоркие глаза рассмотрели его неясные очертания. Изюбр подходил к ключу осторожно. Он долго принюхивался к воздуху, поводил своими большими ушами и останавливался через каждые десять шагов. Но, кроме запаха солоноватой земли, его черные ноздри не улавливали ничего. После некоторого колебания изюбр подошел к солонцу и начал жадно поедать землю. Этого только и ждал Амба. В два огромных прыжка он очутился на спине оленя. Обезумевшее животное, напрягая все силы, помчалось в чащу, неся на себе страшного седока.
Вцепившись когтями в спину изюбра, тигр в несколько хваток раздробил ему шейные позвонки — олень упал мертвым. Содрав с одного бока кожу, Амба наелся парного мяса и лег на траве невдалеке от своей жертвы. Но пользоваться сытым блаженством ему довелось недолго. Пока он нежился на прохладной земле, по его следу брел огромный бурый медведь. Под полутонной черной тушей мох проваливался глубоко, хотя у зверя были и широкие лапы. Десятисантиметровые когти зловеще постукивали о корни деревьев и камни, лежащие на тропе. Медведь был голоден. Он знал, что тигровые следы приведут его к сытному обеду, и не ошибся! Резкий запах внутренностей изюбра заставил его остановиться и принюхаться: кроме изюбрятины пахло тигром.
О своем появлении «хозяин тайги» оповестил глухим грозным ревом, от которого задрожали ветки деревьев. Поднявшаяся дыбом шерсть на его загривке увеличила и без того высокий, полутораметровый, рост медведя, стоявшего на четырех лапах. Он требовал своей доли. В случае отказа готов был на все.
Будь тигр голоден, он, может быть, и принял дерзкий вызов медведя, но сейчас, после обильной трапезы, драться не хотелось. Глухо ворча, амба уступил медведю свою добычу и ушел в сопки. За несколько дней Амба обошел свой охотничий участок. Иногда его дневные переходы превышали пятьдесят километров. За месяц охоты он поймал двух изюбров и одного крупного кабана, но полностью съесть свою добычу ему не удавалось. По его следам ходил медведь. Инстинктивно чувствуя в шатуне более сильного противника, Амба уступал ему, но злость все больше и больше наполняла сердце тигра.
Наступила осень. Начали осыпаться на землю коричневые желуди, а ягоды винограда покрылись черно-синей кожицей. Спокойствие леса стало нарушаться выстрелами охотников. Среди следов обитателей Катэна появился новый — след человека.
Амба не боялся этого следа и даже подолгу ходил по нему, но им овладела какая-то смутная тревога, которая боролась с любопытством. Однажды ночью он долго шел по следу человека. Подойдя к ключу, Амба увидел крохотную избушку. Из железной трубы летели искры и пахло дымом, как в тот год, когда горел лес. Тигр не боялся огня, этой крохотной избушки, но ему было неприятно соседство человека, и он ушел прочь.
Теперь добывать пищу стало труднее. Опавший и смерзшийся лист шуршал даже под бархатными лапами Амбы. Кабанов и изюбрей тревожили охотники и их собаки. Тигр часто ходил голодным и собирался сменить охотничий участок. Как-то, идя по гребню горы, Амба издали увидел бредущего навстречу медведя. Был он не более ста пятидесяти килограммов веса и принадлежал к той породе полудревесных медведей, которых тигр неоднократно убивал себе на обед.
Не подозревая опасности, гималайский медведь приближался к залегшему за валежину тигру. Он подбирал на ходу опавшие желуди и так увлечен был этим занятием, что, не чуя беды, подошел вплотную к своему врагу. Глухо рявкнув, Амба в один прыжок вскочил на медвежью спину и запустил в нее клыки и когти. Не ожидавший нападения медведь от страха и боли взревел, шарахнувшись под откос. С крутого склона горы звери кубарем скатились в ключ. Здесь медведю удалось вы рваться из тигровых объятий и он побежал в гору, но Амба снова настиг его и сбил с ног. Звери опять скатились в ключ. На этот раз шестисантиметровые клыки тигра вонзились в шейные позвонки медведя, и все было кончено. Немало был потрепан и Амба. Но, не обращая внимания на свои раны, он начал пожирать жирную медвежатину. Два дня подряд приходил тигр к своей добыче, и лишь когда от медведя остались только голова и лапы да крупные крепкие кости, которых не могли расколоть даже мощные челюсти тигра, Амба покинул глухой ключ. После жирной медвежатины ему несколько дней не хотелось есть, но зато пил он много, а когда выпал первый снежок, с удовольствием повалялся в нем, словно играющий котенок.
Лес теперь хорошо просматривался. Одни его обитатели откочевали в южные страны, другие впали в зимнюю спячку. Больше стало ворон, слетавшихся к тигру, как только он добывал крупного зверя. Увеличилось и число охотников. Их выстрелы тревожили сон Амбы, заставляли его настораживаться.
Как-то в середине зимы выпал глубокий снег. Местами сугробы были выше роста тигра, и ему трудно было делать длинные переходы. На снегу спать он не мог и разыскивал логова кабанов. Но даже в мягких кабаньих берлогах, в которых он любил спать днем, когда скупое на теплоту зимнее солнце освещало лес, изрядно мерз и с наступлением сумерек отправлялся бродяжничать. Он любил ходить по медвежьим следам и кабаньим тронам, а если встречал след охотника, то шел и по нему. Ходить по чужим следам было легче, да и добыча попадалась чаще.
Вот и теперь Амба шел кабаньей тропой. Словно проложенная по компасу, она вилась на запад, огибая чащевитые и полные нагроможденного валежника участки леса. Но вдруг тропа распалась на несколько цепочек отдельных следов. Пройдя по одной из них, Амба обнюхал куст бересклета. Ветки его были обломаны, но не валялись на снегу, а были унесены кабаном к берлогам, которые находились где-то поблизости. Тигр шел очень осторожно, поминутно принюхиваясь и прислушиваясь. Один неосторожный шаг мог поднять кабанов, а догнать бегущих свиней было трудно даже тигру. Покрытый скользкой жесткой щетиной, кабан, как клином, раздвигал своим телом густые заросли. Растительность не сдерживала его стремительный бег. Преодолевать переплетенную густую сеть ветвей кустарника тигру было труднее: его тело более уязвимо, а в мягкие лапы то и дело впивались острые, как шило, и крепкие, как кость, еловые сучки. Подкравшись поближе к намеченной жертве, Амба брал ее с нескольких гигантских прыжков, но если промахивался, то не преследовал.
Резкий запах секачей остановил тигра. Кабаны находились где-то близко на отдыхе. Лунный свет, отражаясь от снега, наполнял лес мягким сиянием. Деревья казались черными. Где-то невдалеке пронзительно кричала сова. Под снегом шелестели юркие полевки, сновавшие в поисках кедровых орешков. Крохотные мышиные лапки производили гораздо больше шума, чем поступь «владыки джунглей». Впереди темными пятнами на снегу обозначились две берлоги кабанов. В одной лежал секач, в другой спала свинья с четырьмя поросятами.
Мелкими крадущимися шагами Амба быстро пошел к берлоге, где лежала свинья; затем припал на передние лапы и толкнул свое тело в воздух. В один прыжок он достиг берлоги и опустился на дрогнувшую от испуга кабанью спину. Страшный крик огласил уснувший лес. В ужасе бросились в разные стороны поросята, и снова ледяное безмолвие овладело лесными дебрями. Еще не остывшую свинью терзал тигр. Теперь у него сытный ужин и теплая берлога. Утром чуть свет над Амбой пролетела черная ворона. Она сделала всего один круг, но от ее зорких глаз не ускользнула ни свинья, ни тигр, ни кровавое пятно на снегу. «Кар! Кар!» —прокричала она; не прошло и десяти минут, а над Амбой уже кружила стая ее подруг. Вскоре они уселись на макушках сухих пихт и начали утреннюю перекличку.
Потянувшись и стряхнув с себя прилипшие хвоинки, Амба приблизился к кедру, встал на задние лапы и запустил свои светлые когти в красноватую кору, словно желая убедиться в ее прочности. Затем он подошел к своей добыче и приступил к завтраку. Слабый ветерок донес до него запах медведя. Вскоре послышался шорох шагов — и черная горбатая фигура шатуна мелькнула между просветами деревьев. Обозленный медвежьей назойливостью, Амба глухо зарычал и ощетинился. Но медведь продолжал потихоньку приближаться. Тогда тигр бросился в его сторону с угрожающим ревом. На этот раз он не хотел уступать непрошеному гостю. Шатун, видимо, был очень голоден. Лохматая черная шерсть свешивалась с его впалых боков, а на загривке она стояла дыбом. Тигровый рев его не пугал, а раздражал.