Закипел чай. Достали консервы, рыбу, пресные лепешки. У Дабагира оказалась в мешке вяленая сохатина. Старик старательно обрезал ножом кусок грудинки, а оставшуюся косточку аккуратно повесил на развилку дуба повыше — дань богу, повелевающему охотой.
— Подшаманиваешь, Дабагир?
— Чтоб охота удачной была, — с застенчивой улыбкой отвечал старик. — Водку пьешь — глоток в огонь плесни. Мясо ешь — кусочек на ветку повесь. Так раньше всегда делали.
Буслаеву это все знакомо. Он не впервые встречался с нанайцами, эвенками, негидальцами. У всех одно. Правда, так получается потому, что приходится бывать больше со стариками — они лучше молодежи знают тайгу.
После еды все повеселели. Пока тепло, солнце, можно отдохнуть. Буслаев разулся, лег на спину и засмотрелся на небо. Ему казалось, что облачко стоит неподвижно, а он с сопкой, дубочками, с острой вершинкой лиственницы, словно копьем нацелившейся в самую сердцевину голубого купола, плывет в неизведанную даль.
Молчанов хотел последовать примеру Буслаева, но случайно глянул на соседнюю сопку. Среди золотых дубняков мелькнуло черное пятно. Еще раз.
— Медведь!
— Где? — Буслаев торопливо натягивал сапоги.
Глядя на людей, всполошились и собаки.
— Вяжи их! — скомандовал Буслаев Дабагиру. — А то вспугнут зверя!
С собаками на сворках, налегке, захватив только оружие, все трое торопливо пошли гребнем сопки, чтобы обойти медведя с подветренной стороны. Молчанову достался молодой горячий пес Караул. Он с такой силой тянул охотника, что Молчанову приходилось бежать. Когда до зверя оставалось недалеко, собаки заволновались, стали хрипеть и рваться из рук. К тому же попался свежий след — медведь разрывал нору, докапывался до бурундучьих запасов. Караул прямо давился на сворке. Молчанов не был охотником, хотя ему и приходилось часто бывать в экспедициях. Он совсем не представлял, что делать с собакой на медвежьей охоте. Она же не даст прицелиться. Отпустить ее и посмотреть, как она закружится вокруг зверя?
Но Дабагир не желал рисковать собаками. Он остановился. ~ Однако, собак пускать нельзя. Собаки летом тяжелые, жирные, медведь их сразу покалечит.
Да, собаки не охотничьи, а ездовые, грузные, и соперничать с медведем в проворстве не им. К тому же Пират хромал после недавней драки, Черный был староват, а молодой Караул неопытен.
Буслаев приказал Дабагиру остаться и ни в коем случае не спускать собак, чтобы они не мешали охоте.
В чаще надо быть осторожным. Можно неожиданно столкнуться нос к носу со зверем, и тогда дело плохо, в особенности если охотник растеряется. Молчанов старался ни на шаг не отставать от Буслаева. Тот внезапно остановился.
Следи за мной, — сказал он. — Стрелять одновременно. С медведем сошлись на крутом косогоре. Сначала из-за ствола дуба показалось что-то черное, будто выставилось плечо человека в ватнике, и Молчанов подумал, уж не Дабагир ли это, сменивший свое место.
Но Буслаев вскинул карабин и прицелился. Да, прямо на них, опустив голову, брел черный медведь. Он был так увлечен сбором желудей, что не замечал людей.
Грянули выстрелы. Медведь упал, но тут же вскочил и с глухим ревом скатился по косогору.
Буслаев проворно перебежал на несколько шагов. Молчанов следом. Из чащи доносилось глухое ворчание. Сердце Молчанова билось тревожно. Преследовать раненого зверя, что может быть опаснее? Даже смертельно раненный, медведь еще находит силы броситься на охотника и расправиться с ним.
Увидев медведя, силившегося подняться, снова ударили разом. Зверь опрокинулся, потом поднял лобастую голову, посмотрел и затих. Все было кончено.
Буслаев отер разгоряченный лоб.
— Зови Дабагира!
— Дабагир! Пускай собак!
Собаки вихрем пронеслись мимо. Подскочив к медведю, они стали трепать его за ухо, за лапу.
Подошел Дабагир.
— Убили! А я думал только ранили, уходит зверь. Надо вязать собак, а то шкуру попортят.
— Ничего, пусть попрактикуются, — усмехнулся Буслаев.
Охота окончена. Молчанов чувствовал разочарование. И это называется охотой на медведя! Нет, у Ермолова тогда все получилось куда интереснее.
Совсем не так представлял себе охоту Молчанов. Хорошо Буслаеву. У него отличный карабин, и первая пуля, пробившая медвежий череп, конечно же решила все. Молчанов это понимал и тем более чувствовал разочарование. О такой охоте не-* чего будет рассказать!
Пока Молчанов перенес с табора мешки, поставил палатку, Буслаев с Дабагиром возились с медведем: снимали шкуру, разделывали тушу. Это трудная и малопривлекательная работа. Зверь был крупный, ножи тупились, и дело подвигалось медленно.
Молчанов подошел помочь. Его тревожила мысль: вдруг он промахнулся! Увидев, что в звере четыре пробоины, он облегченно вздохнул.
— У нас есть вроде сказки, — не оставляя работы, сказал Дабагир. — Будто давно это было. Может, триста лет, может, тысячу. В негидальском селе жила красивая девушка. Как-то пошла она по ягоду и не вернулась. Заблудилась, однако, или зверь задавил, так подумали. Долго ее искали, но не нашли. Пропала девушка. Прошло десять зим, выросли ее младшие братья. Они стали хорошими охотниками и однажды подняли из берлоги медведя. Зверь услышал охотников и сам выскочил на них. Старший брат не растерялся и тут же убил его из ружья…
— Вот видишь, — прервал Дабагира Молчанов, — а ты говоришь давно. Давно и ружей не было.
— Не знаю, как старики говорили, так и я. Только убили они медведя, смотрят, лезет из берлоги медведица и закрывает лапой свои глаза, будто плачет. Засмотрелся на нее Чуко — так старшего брата звали, а младший в это время ударил медведицу гидой в самое сердце. Подошли братья, перевернули ее на спину, а у нее на шее голубые бусы их сестры, — Дабагир усмехнулся, покачал головой: — Однако, неправда все это. Не может быть, чтобы человек с медведем жил. Но старики говорили, будто было такое — нашу девушку медведь в жены брал, и она шерстью обросла…
Скрылось солнце за сопкой. Долина погрузилась в голубую мглу. Раскаленное небо гасло долго и неохотно. Далекая, самая высокая горная вершина казалась островком среди топившего землю синего сумеречного моря. Потом утонул и остров. Ночь полонила землю.
Управившись с разделкой туши, охотники сидели у костра.
— Дабагир, покричи сохатого, — попросил Молчанов.
— Зачем? Мясо есть, что будешь делать, если придет?
— Посмотрим, и все.
Дабагир усмехнулся.
— Он придет, сердиться будет. Собаки увидят, за ним в тайгу убегут, полмесяца домой не придут. Не буду кричать.
Проглянули звезды. Пала роса — предвестница ночного заморозка. Буслаев зябко запахнул на себе куртку.
Глава десятая
У Молчанова была горячая пора: приходилось десятками вскрывать тушки гиблых карасей. У всех одно и то же — какой-то незнакомый Молчанову гельминт. Рассматривая его в микроскоп и диктуя Гале записи по-латыни в журнал, Молчанов видел одного и того же паразита — полупрозрачного, поражающего брюшную полость рыбы. Мало того, неизвестно было, что это за гельминт, Молчанов не мог сказать, развивается ли он в живой рыбе или после того, как она погибнет? И от чего гибнет карась — от этого паразита или по иной причине? Галя ведрами вываливала в яму вскрытые тушки карасей, а разгадка не приближалась ни на шаг. До сих пор Молчанов не знал, кто является распространителем этого паразита: рыбы, животные, птицы или выращивала его водная среда озера. Надо было взять на пробу и живую рыбу, населяющую озеро, и ондатру, и чаек, которые питались преимущественно рыбой Чукчагирского озера.
Молчанов обладал завидным упорством, без которого немыслим ученый, из груды руды выбирающий крупицу истины. Он днями просиживал за микроскопом, вглядываясь в извивы паразита, распластанного на стекле в капле жидкости, зарисовывая наиболее характерные экземпляры. Сказать с определенностью, новый ли это вид паразита или уже известный, можно было, только поработав в Академии над архивами прежних амурских экспедиций, просмотрев все печатные материалы по гельминтам. Для этого надо было явиться в Москву во всеоружии, имея на руках как можно больше собранных материалов.
Молчанов поднимался чуть свет, будил Галю. Вдвоем они ехали проверять сетки. На берегах обилие снулого карася, а в сетке, как назло, почти сплошь крупная, здоровая щука, изредка сом, косатка-скрипун. Судя по их величине, озеро обладало большими запасами корма как для хищных, так и для других рыб.
Молчанов, чертыхаясь, выпутывал из сетки колючих косаток, сердито швырял их на дно лодки. Коченели на ветру мокрые руки, лодку раскачивало.
— Да держи ты как следует лодку! — покрикивал он на Галю, забывая порой, что ему надо благодарить судьбу, пославшую в помощницы девушку, умеющую не только грести и управлять лодкой, но и ставить сети, выбирать их не хуже рыбака.
Галя молча подтягивала лодку бортом вплотную к балберам и принималась помогать. Когда один придерживал сеть, дело подвигалось лучше.
— Не понимаю, куда подевался карась? — недоумевал Молчанов. — Щука и щука. Вон, смотри, мы еще не освободили до конца сеть, а одна уже воткнулась!
— Отец говорит, карась уходит под плавни. Там и зимует.
— Не может этого быть. Задохнется.
— Ольджикан местами даже в сильные морозы не замерзает.
— Все равно. Просто он держится где-то по ямам, а мы не знаем толком озера.
Галя не стала возражать.
На поверхности озера плавали крупные, как наконечники копий, желтые листья стрелолиста; буро-бордовые узорчатые — ореха чилима; круглые, словно блюдечки, — кувшинки. Лодка среди этих зарослей двигалась медленно, хотя Галя гребла старательно. Пока выбирали рыбу, она озябла. Молчанов рулил и вприщурку глядел перед собой не мигая. За месяц скитаний он порядком устал и сейчас всеми своими помыслами был устремлен в Москву, к небольшой уютной квартире, с привычным письменным столом, мягким диваном, на котором так приятно посидеть с газетой. Галя ловила его от