— Прежде всего по боку «дикую кошку».
Он проводит множество исследований и на основе их составляет структурную карту майкопского нефтяного района — карту подземного рельефа. Карта должна обозначить возможные «ловушки» нефти, установить закономерности в их размещении. И вот приходит первое открытие. В геологической науке господствует так называемая антиклинальная теория, согласно которой залежи нефти всегда находятся под своеобразной покрышкой изогнутых куполом плотных пород. Губкин впервые в мире обнаружил совсем иную по форме залежь. Она похожа на длинный речной рукав.
— Здесь проходила древняя речная долина, погребенная под позднейшими наслоениями, — утверждает Губкин. — Такие долины могут быть крупными хранилищами нефти.
Настороженно встретили столпы науки это смелое утверждение начинающего геолога. Но скважины, пробуренные по указанию Губкина, дали мощные фонтаны, начав новую историю майкопской нефти. Через шестнадцать лет подобные рукавообразные залежи были обнаружены в Америке и названы там шнурковыми.
Это открытие, подкрепленное стройной теорией, и метод построения структурных карт выдвинули И. М. Губкина в ряды крупнейших геологов-нефтяников мира. Губкин разгадал на Тамани тайну грязевых вулканов как спутников нефти, и, пользуясь этими вехами, геологи отыскали немало новых месторождений. Отец советской нефтяной геологии, ученый-коммунист И. М. Губкин многое сделал для Кубани. И Кубань, в свою очередь, стала тем пробным камнем, на котором оттачивался и мужал его могучий самобытный талант.
Три имени на обелиске в тихой долине Кудако: Новосильцев, Менделеев, Губкин…
Не забылись потомками имена и дела тех, кто стоял у колыбели нашей нефтяной промышленности, приближающейся к своему столетнему юбилею. Миллионы новых вышек поднялись за это время по всей стране. Смелые и упрямые люди выводят на поверхность все новые родники черного золота. И самые обильные — в последние годы. Почти за сто лет существования нашей нефтяной промышленности добыча нефти к 1955 году была доведена до 71 миллиона тонн. А за последующее пятилетие увеличилась еще на 77 миллионов тонн. Столетний путь пройден за пять лет! Часто мы перестаем замечать в повседневной жизни данные нам природой блага, если они есть в достатке. Только лишившись, люди способны оценить их полной мерой. Одно из таких богатств — нефть, бурая, неприятно пахнущая, тяжелая жидкость. В тысячах изделий входит она в нашу жизнь и, словно кровь, живая кровь Земли, питает каждую клетку огромного организма — народного хозяйства страны. Советский Союз уже занял по добыче нефти второе место в мире и уверенно настигает Соединенные Штаты. Наша страна завоевала неоспоримый приоритет во многих областях мировой нефтяной науки и техники. Об этом говорилось на Всемирном нефтяном конгрессе в Нью-Йорке. А по запасам нефти, в этом теперь не сомневаются и за рубежом, мы твердо занимаем одно из первых мест в мире.
Но долгий и многотрудный путь к большой нефти не завершен. Еще более крутые его подъемы, определенные XXII съездом партии, впереди. Поиски сейчас идут повсюду — на Кавказе и в Татарии, в башкирских степях и на таежных сибирских просторах. Идут они и на Кубани — родине нашей нефти. Я отправляюсь по их путям.
Земля кубанская! Нет такой поры, когда не радовала и не удивляла бы она щедрой своей красотой. И ранней весной, когда над пробудившимися полями гуляют теплые ветры, а станицы, умытые дождями и обласканные солнцем, по самые крыши захлестнуты белым кипением садов. И поздней осенью, когда хорошо поработавшие поля уходят на покой. Одни из них, вспаханные на зиму, лоснятся знаменитым кубанским черноземом, таким жирным, «шо замисто масла на хлиб можно класты». На других уже пробивается молодой пушок озимых: будущий хлеб, о котором позаботились сегодня.
Я еду кубанскими дорогами в летнюю страду, в самую веселую и трудную для хлебороба пору. Без конца и края проплывают мимо геометрически точные квадраты стогектарок, на которые разлинована лесными полосами вся кубанская степь. В квадратах рис и подсолнечник, свекла и конопля, арбузы и клещевина, чинные шпалеры виноградников и непроходимые заросли кукурузы — богатый набор земных плодов, ожидающих своей очереди на живом конвейере уборки. И первый, вступивший на конвейер, — хлеб: тонкие ручейки кубанской пшеницы, текущие от комбайнов, реки ее в бегущих по всем дорогам грузовиках, наконец — море в бетонных берегах элеваторов, куда впадают все хлебные реки.
Еще одно запомнилось. Вдоль дороги, которой мы едем уже не один десяток километров, — шпалеры деревьев, бросающих на раскаленную ленту шоссе неширокую еще тень. «Озеленение». Унылое, пресное слово, которым часто обозначают чахлые прутики, воткнутые по обочинам равнодушной рукой.
Тут «озеленение» иное. В длинных рядах — абрикосовые деревья, увешанные оранжево-розовыми плодами, словно праздничными фонариками. Никаких оград у деревьев, полных плодов. Кто-то сажал, кто-то выхаживает этот райский сад. Не для себя — для всех, едущих по дорогам. Хочешь утолить жажду, остановись, подойди к дереву. Шофер нашего автобуса так и сделал: слегка тряхнул одно дерево, посыпался золотой дождь. Все набрали себе горсти бархатных ароматных плодов.
Такой встает перед моими глазами сегодняшняя трудовая, земледельческая Кубань. Кубань — кормилица. А среди полей и садов, по речным долинам и балкам — легкие ажурные вышки, устремленные к небу. Это прорастает Кубань индустриальная, нефтяная. Я держу путь к этим вышкам. Прежде всего в те места, где почти столетие назад поднимались одни из первых вышек Новосильцева. Еду в Ильскую долину.
Час с небольшим рейсовым автобусом по трассе Краснодар — Новороссийск, и вы сворачиваете в поселок нефтяников Черноморский. Вдоль улиц многоэтажные жилые и общественные здания. Мелькают афиши: во Дворце культуры спектакли краевого драматического театра. Проплывают броские витрины магазинов. Белые трубки ламп дневного света распростерлись над улицами и скверами. Хороший, обыкновенный хороший город. Но пока ничего, что напоминало бы о главном занятии местных жителей — о нефти.
Естественно, прежде всего хочется увидеть то, ради чего возник этот город. Поэтому первая моя просьба к Владимиру Федоровичу Маркову, главному геологу Управления «Черноморнефть», которое ведает всеми окрестными промыслами: нельзя ли посмотреть на добываемую тут нефть.
— Ну что же, — загадочно улыбнулся тот, — попытайтесь. Можно съездить хотя бы на ближайшие и самые старые наши промыслы — на Зыбзу и в Глубокий Яр.
Довольно долго мы едем степью, пересеченной холмами и балками. Чувствуется близость гор, сизо-голубым силуэтом встающих на южном горизонте. Затем дорога углубилась в одну из балок, и глазам открылась такая картина. Низкий и редкий дубняк расползся по склонам. А по дубняку другой лес — черных вышек с острым зигзагом лестниц внутри ажурного каркаса. Так густо угнездились вышки в балке, что скорее не дубняк, а они создают тут лесной пейзаж.
Тишина и неподвижность в этом металлическом лесу. Ни дымка, ни шума мотора, ни людей. Да работает ли промысел? Присмотревшись, замечаю, что почти возле каждой вышки размеренно и неторопливо долбит землю массивная стальная голова с тупым клювом. Подойдя ближе, можно увидеть в клюве конец туго натянутой штанги. Мне говорят: это станки-качалки с восьмисотметровой глубины качают нефть. Она идет подземными путями через групповые нефтесборники вон в те огромные серебристые резервуары, откуда, тоже под землей, — в Краснодар, на нефтеперерабатывающий завод.
Можно ли, побывав на текстильной фабрике, не увидеть тот ситец или мадаполам, который она вырабатывает? Или на угольной шахте не заметить уголь, на металлургическом заводе — раскаленный металл?
На нефтепромысле, к своему огорчению, я не увидела черных нефтяных рек. Даже ручейка. Надо было верить на слово: бесчисленные качалки вычерпывают из земли нефть, а не кивают головами попусту.
Убеждаться в этом можно лишь косвенно. Мы зашли в небольшую будку, затерявшуюся среди леса вышек, как избушка лесника в бору. В прохладной тишине будки щиты и диски циферблатов, рычаги и кнопки. Посередине серый наклонный стол с небольшим экраном и длинным рядом кнопок. Ясно: в будке пульт управления. Светлоглазая девушка, дежурный оператор Валя Макеева, дирижирует пультом. Она немного стесняется посторонних, но все же охотно выполняет обязанности гида.
— Вот это динамоскоп, — показывает на серый стол. — Здесь мы производим пуск и остановку скважин, всегда можем видеть, как они работают. Хотите посмотрим какую-нибудь скважину, ну, например, эту.
Валя нажимает кнопку с трехзначным номером, и на темном экране появился крохотный зеленый огонек. Он побежал по экрану и, оставляя светящийся след, начал чертить параллелограммы. Вот зеленый червячок пополз по длинной стороне прямоугольника:
— Видите, — поясняет Валя, — это подъем наполненного насоса. А теперь короткая сторона — это выкид. Теперь, смотрите, опять длинная — пустой насос пошел вниз. А вот он дошел до конца, опять наполнился. Скважина работает нормально. Так я могу проверить все сто двадцать скважин, которые подключены к нашей телеустановке. Могу пустить или остановить любой станок-качалку. Вот подите с Иваном Григорьевичем к какой-нибудь скважине.
Иван Григорьевич Лиходедов, невысокий человек скромной наружности, оператор по наладке средств автоматики. Он — маг и волшебник. Ему беспрекословно подчиняется вся точнейшая и тончайшая техника, совершенно мне непонятная и поэтому вызывающая благоговейное уважение. А совсем недавно был Иван Григорьевич, местный кубанский житель, оператором по добыче. С тяжелой сумкой за плечами вышагивал десятки километров ежедневно по холмам и балкам, в зной и непогоду.
— Двадцать станков-качалок у меня в подчинении было, — рассказывает он, — к каждой хоть раз в день подойти, за ручку поздороваться надо. Домой, бывало, со смены без ног приходишь.
Теперь у Ивана Григорьевича под началом вшестеро больше скважин, а на ноги не жалуется.