о-заправочную станцию для кораблей и самолетов. С возникновением заводов на Кюрасао за заработком потянулся народ с других островов Карибского моря. За последние сорок лет его население выросло в четыре раза и, по переписи 1961 года, составляло 125 тысяч человек.
В самое последнее время экономическое положение острова стало постепенно ухудшаться. Не удается обеспечить полную занятость населения, упала покупательная способность. В поисках выхода местные власти стараются заманить на остров побольше иностранных туристов, особенно американцев.
Турнир претендентов, кажется, выполнил ту рекламную роль, которую на него возлагали бизнесмены острова. В течение мая и июня 1962 года сообщения с Кюрасао пестрели на страницах газет, передавались по радио и телевидению. Остров Кюрасао стал известен всему миру.
Но вот турнир окончен. Проданы с молотка в качестве сувениров шахматные часы и доски, опустел шахматный зал. Любопытно, что вскоре Чессрум переименовали в Петросянрум.
Не исключено, что через несколько лет Петросянрум будут показывать туристам как одну из достопримечательностей острова, как место, где будущий чемпион мира завоевал право оспаривать шахматную корону в матче с Ботвинником.
В последний раз я совершил прогулку по городу и как-то незаметно очутился у памятника Стайвезанту. Суровый воин, как мне показалось, даже с тоской смотрел вдаль, где за океаном лежала Голландия. Да, здесь, на земле Кюрасао, он был чужим. Недолог тот день, когда этот монумент-символ колониализма отправится туда, откуда пришел этот завоеватель, а на его месте народ Кюрасао воздвигнет памятник другому, народному герою острова. Может быть, это будет памятник Бастиату Карпате.
Василий Чалышев
РЕКА ИДОЛОВ
Очерк
Заставка Б. Сысоева
Фотографии автора
Итак, третья смета подписана, и теперь экспедиция стала реальностью. Положив смету перед собой, я снова и снова просматриваю ее, то улыбаясь, то невольно морщась. Я сидел и ласкал взглядом колонки цифр, означающих рубли, сотни и тысячи. Незаметно для себя я даже начал напевать что-то веселое и жизнерадостное.
Теперь уже можно спокойно объявить своим коллегам о том, что в эту экспедицию я буду «заброшен» в район работ вертолетом, полностью игнорируя их завистливые вздохи.
Третья смета, подписанная председателем президиума филиала Академии наук, означала конец. Конец длинного пути в финансовых дебрях. Начало же ему было положено первой сметой, составленной еще год назад. Первоначальная смета всегда «жирная», в ней учитывается все: и проводники, и вертолеты для доставки людей к месту работы, и лошади для перевозки грузов, и собаки для охраны лагеря. Все планируется даже с некоторым избытком.
В начале нового года эти сметы возвращают с указанием сократить на двадцать-тридцать процентов. Вычеркиваются вертолеты, лошади и собаки. Сокращается количество людей в экспедиции и расходы на материалы.
Но и это еще не все. Перед самым выездом в экспедицию следует новый приказ сократить смету. Такое известие воспринимают как катастрофу. Каждая статья расписана до копейки, и кажется, что уже абсолютно нечего сокращать. Неопытные начальники отрядов впадают в панику. Они бегут к руководству и пытаются доказать, что сократить смету совершенно невозможно. Но ответ всегда один: «Сокращайте».
Мы, «старички», спокойнее. Саркастически улыбаясь, мы уменьшаем суммы, предусмотренные на перевозку грузов и людей (перерасходуешь — поругают, но оплатят), не касаясь нештатной зарплаты и арендных сумм (перерасходуешь не только поругают, но и не оплатят).
Вообще смета — вещь очень хитрая. Если израсходуешь не все деньги — тебя ругают за то, что «заморозил» средства, которые могли бы быть использованы другими, перерасходуешь — тоже плохо. Нужно попасть в точку, но это как раз никому не удается. Я не знаю ни одного начальника отряда, который израсходовал бы столько, сколько запланировано. Но для меня все эти треволнения кончились. Смета подписана. Теперь можно было думать и о снаряжении. Его длинный список лежал у заместителя председателя президиума, который ведал распределением между отрядами всего необходимого в экспедиции. При воспоминании о зампреде я загрустил.
Не очень хорошо себя чувствуешь, когда вместо необходимых десяти тарных мешков получаешь только пять, а вместо пяти килограммов диметилфтолата — только три. У нашего зампреда, как у всякого хозяйственника, выработалась привычка все просимое уменьшать наполовину, за исключением разве что таких предметов, как ведро или мотор, которые пополам не делятся. Разжалобить зампреда невозможно, обмануть — чрезвычайно трудно.
К счастью, сейчас мы более или менее приноровились к его характеру, заказывая всего несколько больше, чем необходимо. Он «режет» список и доволен. Мы, повозмущавшись для виду, уходим тоже довольные.
В последний раз полюбовавшись сметой, я положил ее под стекло и вышел из комнаты в коридор. Здесь повсюду были навалены груды палаток, спальных мешков, громоздились пирамиды вьючных ящиков, словно змеи на полу извивались веревки, попахивали бензином подвесные моторы. Среди всего этого хаоса озабоченно сновали отъезжающие. И конечно же все говорили только о предстоящих экспедициях. В одной группе спорили о том, как лучше всего ловить хариусов и щук. Я не прислушивался, так как очень хорошо знал, что каждый рыболов считает себя наиболее компетентным и советует, например, ловить хариусов только на зеленую мушку, а щук — на блесну «Байкал». У меня же было на этот счет свое собственное мнение. Я пробрался к окну и, сев на чью-то канистру с постным маслом, стал размышлять, когда идти к зампреду со списком снаряжения.
Уже много лет между начальниками отрядов идет спор относительно того, в какое время лучше всего это делать. Одни утверждают, что нужно идти утром, пока ему никто еще не успел испортить настроения. Другие же убеждены, что лучше всего идти в конце рабочего дня, ибо у зампреда в это время бдительность значительно снижается.
Спор между «утренниками» и «вечерниками» не закончен и по сей день, так как ни те, ни другие не могут привести достаточно убедительные аргументы в свою пользу. Мой опыт тоже ничего не подсказывал мне, и я, махнув рукой, направился в кабинет зампреда сразу после обеденного перерыва.
У него, как всегда, толпилась куча народу: одни что-то просили, другие — требовали. Улучив момент, я положил перед зампредом свои списки. Он сразу поставил в углу первого листа визу, а потом началась проверка.
Вначале все шло хорошо. Количество спальных мешков не уменьшишь, их ровно столько, сколько людей в экспедиции, хотя зампред, не удержавшись, заменил пуховые мешки обычными ватными. Не разделишь пополам и ведро, сковородку. Но вот зампред дошел до полевых дневников и сократил их количество на треть. Это было еще терпимо, и чтобы не накалять обстановки, я промолчал. Но когда он «срезал» диметилфтолат, я не выдержал:
— Мы в этом году работаем в тундре, там много комаров. В тайге тоже их много, — парировал он.
И началось… Уменьшалось количество матерчатых и полиэтиленовых мешков, капроновой веревки, оберточной бумаги, клея, шпагата, гвоздей, фотопленок, обшивочной ткани и вьючных ящиков. Вычеркивались термосы, меховые шлемы и рукавицы. Я то просил, то ругался, но зампред был неумолим.
Наконец он поставил последнюю птичку против последнего сто двадцать четвертого пункта, великодушно вписал в список пять бумажных мешков и размашисто подвел черту.
Выйдя от зампреда, я жадно выкурил две папироски и отправился в бухгалтерию.
Главный бухгалтер приветливо кивнул мне и предложил присесть. Зная, что в процессе просматривания и обсуждения списка мне иногда придется привскакивать, я остался стоять.
Главбух наш вообще очень симпатичный человек, с которым приятно побеседовать на любую тему. Он никогда не откажет в любой просьбе. Но когда он просматривает финансовый отчет или список снаряжения, это уже другой человек — неприступный, спокойный, загадочный, словно сфинкс. Если в денежном документе есть хоть какая-нибудь неточность, он тут же предложит оставить его себе на память.
Справедливости ради следует отметить, что когда финансовый отчет им принят, то ни один самый строгий ревизор не найдет ни малейшей причины для придирки.
В моем представлении бухгалтерия — это темный лес с тысячами всяких правил, иногда исключающих друг друга, а бухгалтер — лесной царь. И хоть страшен лесной царь, а мрак леса еще страшнее.
Главбух вносит в список не очень много поправок, но если уж вносит, то весьма существенные. Вот и сейчас я услышал:
— Что? Меховые костюмы?
— Ведь далеко, за полярным кругом, будем работать, холодно!
— Положено только зимой.
— Но сентябрь — там уже начало зимы.
— Ничего не знаю, читайте сами.
И перед моими глазами возник параграф, где сказано, кому и когда выдаются меховые костюмы.
— Что? Ружейные патроны? Для охоты?
— Нет. Для самообороны и сигнализации.
— Не положено, — в списке появляется еще одна жирная линия…
В этот момент я был готов проклясть всех зампредов и главбухов на свете. Но в глубине души я, конечно, сознавал, что без таких людей обойтись совершенно невозможно.
И когда я захотел представить себе, как бы я зажил без зампреда и главбуха, то увидел лишь склад филиала, где хранится экспедиционное снаряжение в виде беспорядочной кучи рваных палаток, рассыпанных частей подвесных моторов, сапог, ведер и спальных мешков. А на развалинах склада плакатными буквами было написано: «ВСЕОБЩИЙ КРАХ». Страшная картина этой катастрофы примирила меня с красным карандашом главбуха, и я вышел от него почти спокойным.
Итак, список снаряжения с визами зампреда и главбуха у меня в руках. Теперь последний, но очень важный этап — склад.
Получать снаряжение нужно не слишком рано и не слишком поздно, то есть тогда, когда почти все старое выдано, а новое еще не кончилось.