Мы должны были выехать несколько позже других, поэтому нам со снаряжением в целом повезло: сапоги оказались всех размеров, диметилфтолат уже прибыл, а капроновая веревка еще не кончилась. Телогреек, вставленных по милости главбуха в список вместо меховых костюмов, к счастью, уже не было. Поэтому всем нам волей-неволей дали меховые костюмы. Главное наше транспортное средство — четыре резиновые лодки были в хорошем состоянии, а одна из них оказалась совершенно новой.
Собирались мы долго и тщательно. Шутка ли: три месяца в безлюдной тундре, где ни за какие деньги не купишь и коробки спичек. Но наконец все было собрано и упаковано. Можно и в путь.
О работе геологов существуют самые невероятные представления. Считается, что они только и делают, что ходят и ищут что-нибудь ценное, чаще всего золото или алмазы, причем примерно так, как это описывается у Мамина-Сибиряка и Джека Лондона. Все это, конечно, далеко не так. Тащиться с рюкзаком весом в двадцать пять — тридцать килограммов по непролазной тайге, когда комары готовы сожрать тебя живьем, немногие сочтут романтичным. Те же полезные ископаемые, которые лежат на поверхности, уже давным-давно найдены, а чтобы обнаружить новые залежи, нужно сначала тщательно изучить геологическое строение данного района и историю его развития, чтобы не искать, например, каменную соль там, где мог образоваться лишь уголь.
От тщательности подготовки экспедиции почти всегда зависит ее успех. Недаром знаменитый полярный исследователь Руал Амундсен говорил: «Экспедиция — это подготовка».
Наш отряд состоял из трех человек. Кроме меня в него входили два моих помощника — лаборанты Коми филиала Академии наук — Борис Улюмджиев и Алексей Вялов. Если мне когда-нибудь захочется написать повесть или роман, то лучшего положительного героя, чем Борис, не найти. Судите сами: уже с шестнадцати лет зарабатывает на хлеб собственным трудом, к двадцати годам успел пройти путь от плотника до лаборанта научного учреждения, закончил вечернюю школу и недавно поступил в институт, все время в гуще общественной работы, участвует в художественной самодеятельности. Кроме этих, чисто анкетных данных, про него можно сказать много хорошего. У Бориса незаурядный ум, большая сила воли, он смел, дисциплинирован, находчив. Я, право, затрудняюсь назвать какой-нибудь его недостаток, не считая, может быть, некоторой излишней горячности и вспыльчивости.
Алексей же совершенно другой: он добродушен и уравновешен, но его также можно назвать положительным героем. В романах и очерках два таких человека должны обязательно дружить. Ну что ж, в этом они не отличались от литературных персонажей. Характерна для Леши его стереотипная фраза: «Как все». Даже когда его спрашивают, хочет ли он есть, он обязательно ответит: «Как все».
Закончив сборы, в конце июня мы выехали в Воркуту, поглядывая из окна вагона на две бесконечные зеленые стены яркой, помолодевшей тайги. Ровно постукивая колесами, поезд увозил нас все дальше и дальше на север. На другой день тайга поредела, потом исчезли и последние островки ее, и потянулась бурая тундра с белыми пятнами снега и зеркалами озер, а вдалеке, в голубоватой дымке виднелись темные Уральские горы с язычками ледников.
Последние часы в вагоне, и вот мы шагаем по улицам Воркуты, залитым целым морем солнечного света. Трудно даже поверить, что зимой здесь свирепствуют морозы и бушует тундровая пурга.
Вокруг города, словно сопки, маячат конусы терриконов угольных шахт. Город растет и неудержимо наступает на тундру новыми улицами жилых домов, новыми дорогами.
Через несколько дней мы отправились в первый маршрут на реку Силову, где нам предстояло изучить пограничные слои между пермскими и триасовыми отложениями и самые нижние горизонты последних[5]. Решили плыть до места работы на резиновой лодке по притоку Силовы — реке Хальмер-Ю. Свое начало она берет немного южнее крупного одноименного поселка. От Воркуты до Хальмер-Ю два раза в день ходит поезд, который быстро довез нас.
И вот лодка накачана, загружена, и мы плывем дальше на север.
С запада в пяти-шести километрах от реки возвышается гора Пембой с обрывистым восточным склоном и очень пологим западным. На востоке Уральский хребет последними усилиями вздымается на высоту 1363 метра это гора Нэтем-пэ, и, немного не доходя до Карского моря, исчезает. Всего лишь сотня километров отделяла нас от моря.
На берегах реки было еще много снегу, но тундра уже жила: цвели бледные цветы, перекликались всеми голосами многочисленные пернатые обитатели, прилетевшие сюда, на свою родину, из южных стран, чтобы за короткое полярное лето вырастить потомство.
Нам попадалось много куликов. Некоторые были очень красивы в своих медно-красных ожерельях. Время от времени встречались утки, большей частью черной окраски. Словно гидросамолеты, тяжело отрываясь от воды, взлетали гагары при нашем приближении. На берегу мы видели белых полярных куропаток, зайцев. В небе парили ястребы, коршуны.
На другой день мы доплыли до порогов, пристали к берегу и отправились осматривать их. Первый из них казался весьма внушительным, и мы, чтобы не рисковать, обошли его берегом, перенеся на себе груз и лодку. Второй порог, несмотря на белизну кипящей воды, не внушал нам особых опасений, и мы решили спуститься по нему. Все обошлось благополучно, хотя порог оказался и не таким уж безобидным, каким он представлялся с берега. На перепаде пришлось довольно энергично поработать веслом, чтобы увернуться от наиболее высоких волн.
Третий, совсем пустячный, как мы думали, порог сыграл с нами злую шутку. Течение было вначале совсем спокойным, но внезапно мы увидели, что чуть дальше вода падает вниз с метровой высоты. Я бешено заработал веслом, направляя лодку к берегу. К счастью, вскоре обнаружился узкий проход шириной не более полутора метров. Вода неслась здесь с огромной скоростью. Но выхода не было, и я направил лодку в проход. Все, может быть, и кончилось хорошо, если бы на перегибе порога лодка не зацепилась на какую-то долю секунды за каменную глыбу. Лодка немедленно развернулась носом против течения и перевернулась. Груз мы достали, но все продукты сильно подмокли. Из мешка с сахаром капал сироп, а мешочек с солью уменьшился вдвое.
Немного подсушив все подмокшее, мы поплыли дальше, и уже к вечеру послышался шум Хальмеръюского водопада. Водопад производит внушительное впечатление. Река, разбившись на несколько потоков, низвергается с большой высоты и, сливаясь в один ревущий поток, с грохотом бьет в скалы правого берега. Отсюда бурлящая вода падает вниз и несется по узкому каньону, перескакивая небольшой базальтовый порог.
Мы обошли водопад берегом, немного отдохнули и снова отправились в путь. Поздно ночью (конечно, по времени, ибо солнце светило круглые сутки) вы выплыли на Силову, а на другой день спустились по реке до места нашей работы. Лагерь устроили высоко над рекой, на скале, где почти все время ощущался ветерок и было меньше комаров.
День был очень жарким, и удалось даже позагорать, предварительно обмазавшись с ног до головы диметилфтолатом. Затем мы выкупались в небольшом озерке (вода в нем была теплее, чем в реке), напились кофе и, закурив, блаженно растянулись на камнях.
Вечер выдался удивительно тихим. Но это была не абсолютная тишина. Это была тишина, наполненная щебетанием птиц, убаюкивающими всплесками воды, шуршанием карликовых березок, веточки которых ласково перебирал ветерок.
Эти негромкие звуки удивительно гармонировали с мягкими очертаниями тундры, с длинными вечерними тенями, со всем, что окружало нас. В такие часы как-то по-особенному чувствуешь красоту северной природы.
Разрез пермских отложений, к описанию которого мы приступили на следующий день, оказался довольно полным. Весь разрез в основном состоял из мощных толщ конгломератов, среди которых углесодержащие глинистые породы залегали в виде сравнительно небольших прослоев. На конгломератах угленосной перми находилась толща триасовых отложений, содержащих в нижней своей части семнадцатиметровый слой базальта.
Нам приходилось так усердно работать молотком, разбивая крепкие гальки и валуны, что уже через два дня правая рука у меня сильно болела, а ладони покрылись мозолями.
Состав галек пермских конгломератов оказался бедным. Основная часть их состояла из кремней, кварцитов и кварцитоподобных песчаников с небольшой примесью гранитной, яшмовой и гнейсовой гальки. Я старался просмотреть как можно больше галек, ибо некоторые геологи утверждали, что в пермских конгломератах базальтовой гальки нет и она характерна только для триаса. Вопрос этот имел большое значение для описания пермских и триасовых слоев Северного Приуралья.
Мой труд, наконец, был вознагражден — я нашел базальтовую гальку, причем точно такую же, как и в триасовых конгломератах.
Последние представляли здесь настоящий калейдоскоп. Состав галек их был чрезвычайно разнообразным. Тут встречались и всевозможные граниты, и разноцветные метаморфические (видоизмененные) породы, и масса базальтовой гальки, и кремни, и яшмы, и огромное количество галек всевозможнейших эффузивов, то есть пород, образовавшихся при излиянии магмы на поверхность. Встречались и темно-красные и фиолетово-красные эффузивы, которые были найдены мною раньше в триасовых отложениях на реках Сыне, Шаръю и Адзьве.
Интересно, что эффузивы триасовых галек были очень «свежие», совсем не выветрившиеся, такие, какие, по мнению специалистов, на Приполярном и Полярном Урале не встречаются. Эти гальки, вероятно, были принесены из более восточных районов, где 225–250 миллионов лет назад, очевидно, была напряженная вулканическая деятельность.
Многие триасовые гальки имели плоскую лепешковидную или дисковидную форму. Это говорит о том, что они длительное время подвергались мощным волноприбойным процессам и образовались в прибрежной зоне древнего триасового моря. На реке Адзьве, например, галек такой формы около половины. На Силове плоских галек значительно меньше, но все же они есть, и, стало быть, море в триасовый период доходило и до этого района.