К полдню мы были уже на Нямде. Я велел ребятам разжигать костер и ставить кастрюлю с водой для ухи, а сам, наладив спиннинг, занялся ловлей рыбы. Оленеводы были очень удивлены, когда после второго же броска блесны уже трепыхался на берегу солидный хариус. За полчаса я поймал еще шесть штук. Оленеводы, ловившие рыбу только сетями и неводами, были в восторге от спиннинга.
Угостив оленеводов ухой, мы последний раз сфотографировали их и распрощались.
По описаниям геологов, побывавших в низовьях Нямды, выходы песчаников нижней части красноцветной толщи были здесь точно такими же, как на реке Идолов. Поэтому я собирался лишь мельком просмотреть их, а основное внимание уделить более высоким горизонтам этой толщи, обнажающимся в четырех километрах выше по реке.
Действительно, породы здесь были точно такими, как на Идолихе, и только в одном месте встретились какие-то необычные песчаники. Лупа у меня была в рюкзаке, поэтому я отбил несколько образцов этих песчаников, сунул их в карман и прошел дальше. Километра через четыре мы устроили лагерь, и тогда я просмотрел в лупу эти образцы песчаников. Трудно было поверить своим глазам — они были почти чисто кварцевыми!
Откуда взялись эти чистые кварцевые песчаники среди отложений так называемого полимиктового состава?. Как могли образоваться эти песчаники? Почему они вдруг оказались в самой середине тысячеметровой толщи полимиктовых песчаников? На все эти вопросы я не мог найти ответа.
На другой день, оставив Лешу искать филлопод в обнажении близ лагеря, мы с Борисом налегке вернулись к этим загадочным песчаникам. Да, ошибки не было. Это оказались чистые кварцевые песчаники голубоватого, желтоватого или почти белого цвета. Даже по внешнему виду они резко отличались от вышележащих песчаников красноцветной толщи.
Я долго вспоминал, где я видел нечто подобное, и наконец вспомнил. Точно такие же породы, представленные песчаниками и гравелитами, залегали в самом верху угленосной толщи на Большой Сыне. Но почему они здесь, на Нямде, попали в середину красноцветной толщи? А к красноцветной ли толще относятся нижележащие отложения, обнажающиеся ниже по реке? Это были уже далеко не праздные вопросы. Если песчаники ниже по реке относятся к красноцветной толще, то тогда угленосные отложения здесь на большой глубине. В противном случае угленосная толща лежит почти на поверхности.
Мы подробно описали все песчаники, отобрали образцы и, слегка возбужденные, вернулись в лагерь, где Леша уже варил уху.
Через два дня мы отправились дальше ко второму выходу верхней части красноцветной толщи, расположенному в двенадцати-тринадцати километрах от первого. Несмотря на то что по берегам реки были протоптаны оленьи тропинки, нам приходилось отдыхать через каждые пятнадцать-двадцать минут, так как мы буквально сгибались в три погибели под образцами песчаников, В полдень мы сделали привал на обед в небольшом каньоне. В верхнем конце каньона было два водопада высотой около двух метров каждый.
Для обеда решили наловить рыбы. В первой же яме у второго водопада за блесной кинулись сразу пять хариусов. При таком обилии рыбы мы стали выбирать хариусов средней величины, так как они наиболее вкусны, а крупных бросали обратно в воду. Наконец дежуривший «по кухне» Леща стал придирчиво осматривать уже и средних хариусов, выбирая наиболее жирных. Он с сосредоточенным видом тыкал трепещущим рыбкам пальцем в живот.
Уху решили сделать «двухступенчатую». Вначале сварили бульон из голов, хвостов и печенок, а затем в него бросили туловища рыб. При таком способе варки бульон получается значительно вкуснее.
Ночью я проснулся от холода. Выглянул из палатки — кругом все бело от инея. Вслед за мной вылез Леша. С ворчанием он надел меховые штаны и снова с головой влез в мешок. Все прибрежные лужи замерзли, а у берегов реки образовалась кромка льда.
После завтрака Борис с Лешей отправились на следующую точку, расположенную на водоразделе Нямды и Нямдо-Юнко, чтобы отнести туда часть образцов, а заодно разведать путь. Я остался описывать обнажение.
Работать было очень холодно. Особенно мерзли руки и нога, Время от времени приходилось разжигать костер и отогреваться.
Ребята вернулись поздно вечером, усталые, но довольные. К ночи немного потеплело. Но наутро вместо осенней желтовато-бурой тундры перед нами предстала белая пустыня, а снег все валил и валил крупными тяжелыми хлопьями, хороня нашу надежду описать оставшиеся обнажения. К счастью, пока мы варили завтрак и собирались в путь, снег перестал.
И снова наш маленький отряд вытянулся цепочкой по тундре. Снова заросли карликовой березки, ивняка и чавканье болотистой почвы. Нам повезло: мы встретили воргу — нартовую дорогу, по которой идти гораздо легче, и к обеду были у озера. Описав обнажения на нем, на следующий день отправились на Надоту.
От озера до Надоты около двадцати километров — нам предстоял самый длинный переход. Погода в этот день была на редкость скверной.
Мы шли. Шли, часто спотыкаясь и падая, путаясь в зарослях, еле переставляя ноги на болотах. Мы переходили вброд ручьи, равнодушно наблюдая, как вода набирается в рваные сапоги, почти ползком преодолевали крутые склоны.
Кругом расстилалась тундра. Но это была не летняя тундра, ласкающая взгляд своей зеленью, а осенняя — бурая, с белыми пятнами снега в тусклой серой дымке. Низко проносились темные тяжелые тучи, которые то поливали нас дождем, то посыпали снегом. Но мы, насквозь мокрые, грязные, все шли и шли.
Временами над нами пролетали последние треугольники журавлей, проносились запоздалые стайки мелких птиц. Подгоняемые наступающим с севера холодом, птицы летели к теплу и солнцу — на юг.
А мы шли на север, навстречу ветру и тучам, шли к нашей дорогой реке Идолов, к той точке, куда за нами должен был прийти вертолет.
Мы шли, то молча сжав зубы, то громко ругаясь и проклиная все на свете, но шли. Не идти было нельзя.
Несмотря на отчаянные усилия, добраться до Надоты в этот день не удалось: даже после девяти часов непрерывной ходьбы мы были еще в трех километрах от нее. Солнце давно скрылось за горизонт, стемнело, и продираться сквозь заросли стало опасно.
На ночлег остановились у одного из ручьев, текущих в На-доту. К вечеру ударил такой мороз, что мы с трудом закоченевшими руками установили палатку. В очистившемся от туч небе ярко блестели звезды и всеми цветами радуги переливалось северное сияние.
На следующий день мы быстро дошли до Надоты, и уже к вечеру перед нами была хмурая, посыпаемая дождем река Идолов. Наша экспедиция закончилась.
Еще два дня мы разбирали и упаковывали снаряжение, готовясь к прибытию вертолета. Четырнадцатого сентября мы весь день с надеждой взирали на небо, но вертолет не прилетел. Ночью начался снегопад. К обеду снег сменился дождем, и никакой надежды на улучшение погоды не было. Высказав десятка полтора всевозможных вариантов в отношении погоды на завтра, мы поели ухи и полезли в спальные мешки.
Шестнадцатого мы все проснулись рано, но никто не вылез из палатки: по ней гулко барабанил дождь. Надежда попасть в этот день в Воркуту угасла.
Вылезать из палатки не хотелось, да и незачем было, спать тоже не хотелось, читать было нечего. Я грыз сухари и думал. Думал о том, что у меня сейчас есть материал по перми и триасу всего Северного Приуралья и не хватает только данных по одному, самому южному району — району Верхней Печоры. Я уже прикидывал, какие привести доводы, чтобы поехать туда на следующий год. Я так ушел в свои мысли, что даже не заметил, как расчистилось небо, и с первым лучом солнца мы услышали такой желанный гул вертолета.
И вот снова мы смотрим сверху на тундру, которая еще раз сменила свой ковер. Теперь это почти сплошное белое покрывало с редкими бурыми пятнами. Здесь, в Заполярье, наступала зима.
Прощайте, вольные просторы! До будущей весны!
Фото
Т. Щербаковская
ПО ЧЕРНЫМ ЗЕМЛЯМ
Очерк
Рис. Н. Михайлова
Машина бежала сильно и уверенно, изредка подрагивая на неровностях дороги, и тогда бочки постукивали о борта: гулко — та, что с бензином, железная, глухо и коротко — деревянная с водой. Мы лежали на ящиках, расстелив на них спальные мешки, и видели только небо — густо-синее, светлеющее книзу. После дневной жары земля долго еще отдавала тепло, и оно вместе с тончайшей пылью и горьковатым запахом полыни струилось из щелей кузова.
— Да, не повезло, — вздохнул Евгений.
Он, видно, продолжал какой-то мысленный разговор. Мы все, конечно, подумали о нашей начальнице отряда.
Сергей, лежавший возле кабины, только передернул плечами. Он вообще не отличался разговорчивостью.
— Вот отряд Олега Николаевича — это да! — снова начал Женя через несколько минут. — Вывший фронтовик, помните, приходил к нам на кафедру? Вот к нему бы попасть…
Снова помолчали. Быстро темнело. Сильнее запахло полынью.
Я приподнялся на локте. Бескрайняя степь уходила за горизонт и там терялась в вечерней дымке. Внезапно по дороге впереди машины побежали две светлые полосы. Это шофер Вася включил фары. Рядом с ним в кабине сидела Елена Сергеевна — наша начальница.
Вытягиваясь снова на спальном мешке, я глубоко вздохнул.