«Сейчас мы будем спать, — приказала Кикик детям суровым голосом. — А утром отправимся в Падлей, там мы найдем пищу».
В ту ночь в доме Утека его дети и калека-жена лежали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы ни капли недолговечного тепла их тел не пропало даром. Куяк плакала от боли в желудке. Гоумик дала ей воды. Даже воду можно было получить только страшной ценой, так как в доме не было огня. Женщине приходилось растапливать горсти снега в кожаной сумке скудным теплом собственного тела. Сама Гоумик почти не спала, так как не вернулся Утек. Она думала, что смерть застала его где-нибудь в сугробах на пути в Падлей.
На варе 9 февраля ветер наконец утих, небо прояснилось, но в наступившем безветрии температура упала до 45 градусов ниже нуля. Кикик, которая тоже мало спала в ту ночь, подняла детей, дала каждому по чашке теплой воды с накрошенными лоскутами оленьей кожи и приказала готовиться в путь. На лице матери была написана неумолимая решимость. Дети беспрекословно бросились выполнять приказание. В течение часа немногие пожитки, необходимые в пути, были погружены на длинные нарты. Затем Кикик сорвала брезентовый потолок иглу и разрезала его на две части. Одной половиной она покрыла могилу мужа, а из другой сделала на нартах постель для младших дочек Неши и Аннакаты. Девочки были слишком малы, чтобы идти пешком по снегу. Кроме того, у них не было меховой одежды, которую давно использовали в пищу для Гало и старших детей, чтобы они- могли охотиться и приносить топливо.
В это время из своего снежного дома появилась Гоумик. Хромая, дрожа от холода, она направилась к нартам. Ей не нужно было спрашивать, что здесь происходит, так как нагруженные нарты говорили сами за себя. Она знала, как это в свое время знал и Утек, что протестовать бесполезно. Поэтому она ограничилась вопросом, не видела ли Кикик Утека.
Кикик отвечала уклончиво, сказав только, что он, по-видимому, ушел в Падлей; в том же направлении ушел и Гало, чтобы проложить путь для Кикик и ее детей. Причина отсутствия Гало была явно неубедительной, но Гоумик не расспрашивала. Ее голова была занята мыслями об Утеке, его неизбежной гибели.
«Если он ушел в Падлей, то он сейчас мертв», — сказала она. Кикик промолчала. Невозмутимо она продолжала готовиться к отъезду. В течение пятнадцати лет она была подругой Гоумик, помогая ей в домашних делах. Но все это было в прошлом. Она больше не. могла помочь ни Гоумик, ни ее детям. Поэтому она не осмелилась позволить себе роскошь даже мимолетной жалости. Это было очень горько, но она была вынуждена отвергнуть подругу и оставить ее на верную смерть.
Гоумик все поняла. Спокойно, как будто кончая случайный утренний визит, она сказала: «Ну, я здорово замерзла. Пожалуй, я пойду».
Кикик распрямилась и долго смотрела, как Гоумик хромает к дому.
Итак, Кикик покинула лагерь на Хеник-озере. Она тащила неуклюжие нарты, ремни которых безжалостно врезались в плечи. На нартах под двумя оленьими шкурами жались Неша и Аннаката. Самый маленький полуторагодовалый мальчик Моа-хак сидел у нее за спиной в просторном кармане парки. Кар-лак и Айлуак плелись рядом, едва передвигая ноги от слабости.
Первое время идти было легко, так как ветер утрамбовал снег и их путь проходил по ровной поверхности озера.
Изредка останавливаясь, Кикик спешила вперед, насколько позволяли ее собственные силы и силы ее детей. Когда Кар-лак стал отставать, она приказала ему сесть к сестрам на нарты. К вечеру она покрыла десять длинных миль. А затем произошло то, что заставило Кикик поверить в чудо. В миле от себя она заметила что-то живое, двигавшееся по льду. Она выпрямилась и закричала в кристально чистый воздух. Движение прекратилось, и через некоторое время Кикик разговаривала с четырьмя своими соплеменниками. Это были Яха, брат Гоумик, его жена Аттешу и их двое детей. Они также направлялись в Падлей и также покинули лагерь слишком поздно.
Для Кикик было большим ударом узнать, что у Яха едва ли хватит запасов для семьи, не говоря уже о помощи другим. Но она все же могла с этим примириться. Она рассказала свою историю, и Яха услышал, что его родная сестра лежит покинутая в иглу, в каких-нибудь десяти милях отсюда. Но он ничего не мог поделать. На спине он нес последние остатки пищи, имевшиеся у семьи: около двух фунтов внутренностей оленя. У Яха не было нарт, поэтому он должен был приноравливаться к шагу детей. Он вовсе не думал, что ему и его семье обязательно удастся добраться до Падлея при сложившихся обстоятельствах, но повернуть назад к Гоумик означало бы верную смерть для всех них, а впереди все же был шанс на спасение, очень призрачный, но был.
Итак, маленькая группа людей медленно продвигалась вперед, в темноту холодной ночи. Когда они больше не могли различать пути, то разбили бивак, соорудив маленькое походное иглу, в котором едва сумели поместиться. И здесь усталость приковала всех до зари.
В ту ночь снова задул ветер. На заре он разыгрался во всю силу, и девять беженцев не могли спрятаться от него, да они и не пытались прятаться.
Прошли долгие часы. Маленькая колонна, борющаяся против ветра, стала замедлять шаг, чтобы не отстала Кикик (она со своими тяжелыми нартами едва могла передвигать ноги). Яха понял, что они вряд ли найдут убежище, кроме вечного под снегом. Когда стемнело, он, его семья с Карлаком и Айлуак опередили Кикик на целую милю. И так сильно было изнеможение людей, что никто из них не нашел сил вернуться за ней. Она пролежала в снегу в течение всей ревущей ночи с тремя младшими детьми, прикрыв их своим телом. Утром Кикик разрыла снег и посмотрела на север. Увидев иглу, она побрела к нему. Жена Яха дала ей теплой воды и кусочек оленьей кишки. После этого мягко заговорил Яха. Он был добр по натуре и напоминал большого ребенка.
«Ты должна остаться в этом иглу, — сказал он Кикик. — С твоими нартами и нашей силой мы можем дойти до Падлей. А там мы пошлем помощь. Может, прилетит самолет, а если нет, то торговец пошлет свою упряжку собак. Но ты и твоя семья должны остаться и ждать».
Кикик понимала, что он прав, и не возражала. Яха ушел, забрав нарты. Она и ее пятеро детей сидели внутри снежного домика и, напрягая слух, пытались уловить сквозь вой ветра хруст удаляющихся шагов.
Они оставались в походном иглу целых пять дней. В течение этого времени они ничего не ели. Но Кикик наломала хвойных веток и развела небольшой костер, так что у них, по крайней мере, была вода. Она выполняла все машинально. Ей удалось даже выжать несколько капель голубоватой жидкости из высохших грудей для маленького Моахака. Большую часть времени они провели, лежа вместе под меховым пологом, и просто ждали без уверенности на спасение. Они не разговаривали, так как у них иссякли силы. Они ждали, а буря то усиливалась, то ослабевала, то снова усиливалась. И причитания ветра предсказывали приближение чего-то недоброго.
Обещания Яха не были напрасны. 13 февраля, через три дня после того, как семья Яха покинула своих соплеменников, она добралась до поста в Падлей, где Генри Войси с фактории сначала накормил всех, а потом выслушал их историю. После прибытия Яха не хватало еще двух игальмиутских семей. Теперь Генри знал, что с ними случилось.
Он перепугался. Еще раньше он радировал полиций в Эскимо-Пойнт о тревоге за людей, но сообщение, которое он посылал сейчас, не терпело дальнейших отлагательств. И вот в постороннем мире наконец медленно со скрежетом заработали ржавые шестерни бюрократической машины. Полицейский самолет вылетел из Черчилля и 14 февраля прилетел в Падлей. С Войси на борту в качестве проводника самолет отправился на Хеник-озеро и приземлился в полдень на льду озера перед двумя почти невидимыми хижинами. Полицейские сначала направились в дом Гоумик. Трудно поверить, но калека и ее оставшиеся два ребенка были еще живы. Их и тело Игяки отнесли в самолет. Ноша не была тяжелой, так как оставшиеся в живых превратились в скелеты, едва напоминающие человеческие существа. Потом полицейские нашли могилу Гало и наткнулись на покрытое снегом тело Утека. Их тоже взяли в самолет.
Итак, Гало и Утек, эти два старых друга, вместе отправились в свое последнее путешествие.
То, что последовало потом, должно составлять наиболее необъяснимую сторону всей этой мрачной истории. С Хеник-озера самолет вылетел в Падлей, почти пройдя над походным иглу, в котором Кикик ждала помощи, но не опустился. Он сделал короткую остановку в Падлей, высадив Гоумик, детей и Войси. Затем повез свой груз мертвых мужчин и ребенка — на восток, в Эскимо-Пойнт, хотя было хорошо известно, что далеко отсюда ждут люди, находящиеся в объятиях смерти. Самолет не вернулся и на следующий день. Это не было обусловлено ни плохой погодой, ни какими-либо другими причинами. 15 февраля спасательный самолет был занят: он вылетел в Ранкин-Инлет за следователем, который одновременно являлся представителем местной администрации, ответственной за эскимосов. Самолет привез его назад в Эскимо-Пойнт осмотреть мертвых. Таким образом, еще две ночи и почти два полных дня Кикик оставалась брошенной на произвол судьбы. 14 февраля в походном иглу Яха женщина с пятью детьми дважды слышала, как пролетал самолет, и когда день пришел к концу, Кикик была уверена, что помощь уже не придет.
Это должен был быть момент ее крайнего отчаяния, но она не сдалась. Не оставалось надежды — но что из этого? Утром 15 февраля, в то время как полицейский самолет жужжал в направлении к Ранкин-Инлет с официальным поручением, Кикик завернула Аннакату и Нешу в одну из полостей, а из второй сделала подобие саней — тобогган, чтобы волочить их. Затем шестеро, которые ничего не ели в течение семи дней и ели очень мало в течение предыдущих месяцев, двинулись в путь на Падлей.
Это была отчаянная, почти сумасшедшая попытка. Спотыкаясь на каждом шагу, как лунатики, они проходили ярд или два, затем останавливались, так как валились на твердый снег Карлак и Айлуак. Почерневшая от мороза, изможденная от голода, Кикик останавливалась на миг около детей и безжалостно подгоняла их вперед, и они проходили еще ярд или два. Она превратилась в сосуд, полный жестокого отчаяния, наполненный до краев, так что не оставалось места для чего-либо другого. Она гнала детей, как одержимая, она гнала себя, волоча за собой ставший непомерно тяжелым тобо