Еще до последнего времени в деревнях на Ораве были только деревянные дома. Жители были слишком бедны, чтобы строить себе другие жилища. В хорошие годы крестьяне могли только радоваться, если пожинали вдвое больше, чем посеяли, в плохие же годы тут царили голод и эпидемии. Картофель для этого края стал поистине благословением, он избавлял крестьян от острого голода. Население занималось немного ткачеством, немного скотоводством, немного ремеслом, связанным с деревом. Но всего этого было слишком мало, чтобы прокормиться, к тому же кустарные изделия стали заметно вытесняться промышленными товарами. Бродить по белу свету в поисках работы — казалось неизменной участью словаков и этого сурового края.
Но вот занялось зарево Великой Октябрьской революции, отблески которого долетели даже до этого отдаленного горного уголка. Весной 1918 года кучка решительных людей, в жилах которых текла кровь свободолюбивого Яношека, появилась перед домом своего помещика в Истебнё. Тот уже почувствовал, что дело принимает скверный оборот, и поспешил удрать. Тогда собравшиеся взломали двери амбаров и раздали зерно голодающим людям, как это делали когда-то товарищи Яношека. А как быть дальше, они и сами еще не знали. Вскоре нагрянула полиция, и нападение на амбары закончилось для многих тюрьмой.
Новая республика, возникшая еще в том же году, ничего не изменила в Ораве.
«Орава, Орава — ака си балава. Орава, Орава, как ты печальна», — пелось в песне об Ораве. По Франции, Канаде, Аргентине — по всем странам света бродили люди этого чудесного горного уголка в поисках случайной работы. К ним же почти не заезжали путешественники из-за границы…
Нынче же все изменилось. Когда в Дольне Кубине я хотела купить несколько видовых открыток, человек в газетном киоске сказал мне:
— Продано. Здесь проезжает так много иностранцев, что моего запаса не хватило. Мне нужно больше запасать.
— А там в ящике есть ведь еще какие-то.
— Эти уже устарели, их мне не хочется предлагать вам.
Однако я все-таки покупаю их и на дальнейшем пути сравниваю: Истебнё на открытке — несколько деревянных домиков, бурная Орава, окруженная пастбищем. А в действительности передо мной раскинулся современный небольшой городок, над которым поднимались из градирни фабрики белые облачка пара, а из труб столбы темного дыма. Что это? Ошибка?
Истебнё сейчас совсем другой, чем на почтовой открытке. Еще в 1949 году ни один житель Истебнё не подумал бы, что здесь будет так, как есть сейчас. Но вот однажды пришло несколько человек. То, что они делали, дети принимали за игру. Колышки, которые они вбивали днем в землю, огораживая место будущей стройки, ночью исчезали. Разве страшны были господину пастору колышки? Едва ли. Ведь у него самого за домом было достаточно дров, но ход мыслей, которые начали пробуждать эти колышки, страшил его. Однако он не мог задержать появление нового, Сейчас жители Истебнё немного стыдятся этого эпизода. Но не будем больше говорить о нем, лучше скажем о том, что пастух, который тогда пас овец на пастбище, одновременно освоился со сложными формулами: SiO2 + 2С—>Si + 2СО; Fе + Si—>FeSi = феррокальцит.
Там, где земля была окаймлена колышками, сейчас возвышается металлургический завод. Из Москвы, Челябинска и Запорожья прибыли специалисты, чертежи и машины. Жизнь в долине Оравы изменилась как по мановению волшебной палочки — деревенские люди стали индустриальными рабочими. В Истебнё они научились плавить феррокальцит, который превращается в сталь и который требуется стране во все возрастающих количествах.
В первые годы им было нелегко. Может быть, это случилось потому, что новоиспеченные рабочие плавили металл в печи подобно тому, как кипятили когда-то молоко в горшке, с той лишь только разницей, что молоком-то сейчас был пышущий жаром расплавленный металл. И когда металл убегал, они испуганно звали своих инженеров. Сегодня все это уже легенды, которые рассказывает, усмехаясь, какой-нибудь дядя, вспоминая первые дни своей учебы. Сейчас они давно научились составлять сложные смеси для извлечения чугуна из феррокальцита и делают это с точностью аптекаря. А их продукция идет далеко отсюда: на крупные металлургические заводы Чехословакии, а также в Англию и в Объединенную Арабскую Республику, в Латинскую Америку и в Бельгию, в Западную Германию и во многие другие страны.
Когда в 1918 году жители Истебнё штурмовали хлебные амбары своего помещика, в их деревне насчитывалось круглым счетом шестьсот душ. А теперь одну только их новую школу посещает почти столько же детей. Жителей Оравской долины бесчеловечный общественный порядок держал на уровне культуры феодализма. Прыжок в двадцатый век, который они совершили в течение одного десятилетия, может сравниться с одним из прекрасных прыжков Яношека, которыми он вдохновлял в танце своих товарищей на смелые подвиги.
Можно подняться до самой польской границы, но куда ни посмотришь — всюду увидишь новые красивые дома, предприятия, производящие радиооборудование и другие изделия легкой промышленности, предприятия, давшие хлеб для Оравы, хлеб и образование и, наконец, современную жизнь. Энергию для этой промышленности дает сама Орава, на которой люди построили ниже плотины Словацкого моря электростанцию. Горе и нужда Оравы были навсегда потоплены в Словацком море.
Сейчас о прошлом напоминает лишь небольшое число деревянных домов. Молодое поколение взяло их под свою защиту, чтобы сохранить своеобразную культуру, созданную их отцами, несмотря на всю их бедность. Так возникли архитектурные резервации. Несколько интересных деревянных церквушек, как правило, в чисто готическом стиле, радуют глаз любителя старины. А немного ниже водохранилища над долиной Оравы возвышается, воздвигнутый на крутой скале, старый замок — один из самых больших и интересных в стране. О его существовании впервые упоминается еще в 1267 году. Молодая народная власть спасла от разрушения и этот памятник старины, превратив его в прекрасный музей, в котором оживает для молодежи история края.
Суровые условия края не являются больше бичом человека. Он сейчас независим от них. В короткие летние месяцы много отдыхающих и туристов приезжают на новое «море» высоко в Бескиды, чтобы в одинаковой степени наслаждаться и горами и водой.
Когда-нибудь родится в этом краю новый большой поэт, основным мотивом песен которого будет радость.
Александр Кулешов
О ЧЕМ МОЛЧАТ РИБАТЫ
Очерк
Рис. Б. Сысоева
Мы летим над Испанией.
Через каждые пятнадцать-двадцать минут любезный голос на трех языках сообщает нам через громкоговоритель: «Слева можете увидеть город Мадрид…», «Справа вы видите город Севилью…», «Через три минуты будем пролетать над городом Кадиксом…». «Спасибо». Мы приникаем к окнам, в разрывах тонких облаков видим Мадрид, Севилью, Кадикс… А потом Гибралтар, пролив.
Древний путь. Мы минуем его за два-три часа. А пять веков назад сколь долгим был он для покидавших Испанию арабов! Скрипели повозки, тучи пыли скрывали тяжело нагруженных мулов, медленно, сбивая ноги, брели в посеревших за долгую дорогу бурнусах мужчины, без жалоб и стонов, поправляя порой прильнувших к спине детей, двигались женщины…
Кордовский калифат практически перестал существовать, и арабы уходили в «маврскую» Северную Африку в Марокко, Тунис, Алжир, Триполи.
Наконец Рабат — нынешняя столица свободного Марокко. За минувшие пять веков немало буйных ветров пронеслось над этой землей. Немало горестей и бед познала она.
В Париже дождит, туманит. А здесь жара. Не очень сильная, не «африканская», но жара. И все же мы облегченно вздыхаем. Для этого у нас есть основания. Только за последние полгода здесь разбилось четыре-пять самолетов, похоронив под обломками сотни пассажиров. Дело в том, что в туман или ночью условия полетов очень опасны, а французские специалисты, покинув Марокко, увезли многие приборы, обеспечивавшие ночные полеты. Оставшиеся служить относятся к своим обязанностям, мягко выражаясь, халатно. Недаром после одной из катастроф французский служащий, ответственный за полеты, бежал в ту же ночь.
Стоянка — полчаса. Мы проводим их за беседой с товарищами из посольства, пришедшими встретить нас на африканской земле.
Но наш путь лежит дальше. До свидания, Рабат, — мы еще вернемся к тебе.
А через пятнадцать минут наш самолет уже снижается над Касабланкой, большим, совершенно белым городом, окруженным маленькими перелесками и выжженной травой. Вот теперь мы на месте и через полчаса входим в прохладный холл виллы, на дверях которой медная табличка с надписью «Продинторг». Сюда порекомендовали нам обратиться товарищи из посольства. Здесь живут и работают два наших соотечественника с семьями.
Торговля между Советским Союзом и Марокко все больше налаживается. Покупаем пробку, фрукты, продаем машины… Торгпредства в Рабате уже недостаточно.
Нам обрадовались. Забросали вопросами о Москве. Наконец отвезли в ближайший отель, тихий, скромный, не очень большой. Перед сном решили погулять. Тонкий серп луны. Он очень красив — не удивительно, что он фигурирует на флагах мусульманских стран. Не жарко. Ветерок. Наш отель расположен в так называемом «резидентском» квартале. Резидентский квартал состоит сплошь из бесчисленных вилл. Все они белые, все они разные. Пальмы, кактусы высотой с дом, цветы. Решетки, фонтаны, внутренние дворики. Причудливая смесь арабской стилизации и ультрасовременной архитектуры. Широкие тихие улицы, усаженные пальмами, эвкалиптами. Бесшумные роскошные машины не спеша скользят вдоль тротуаров.
В этих виллах жили (да и сейчас живут) в основном европейцы и местная буржуазия. В Касабланке, например, и сейчас осталось около 170 тысяч французов, хотя общее число их уменьшилось чуть не вдвое. Ведь в Марокко не было проведено национализации, любой иностранец там имеет те же права, что и марокканец, в смысле создания торговых предприятий, компаний и т. п.