я лицом в ладони. Туманил голову сон, ломило виски. Хрипло, со всхлипами запела под обрывом Саша. Песня была блатная. Карабанов накрыл голову майкой.
Приснилась ему длинная, очень извилистая дорога с теплой, мягкой пылью, а вокруг седые чии. Из кустов прыгали крупные зайцы и, как собаки, рыли пыль задними ногами. Пыль поднималась столбами в небо, крутилась со слабым шорохом.
Карабанов хотел сойти с дороги, но колея вдруг стала глубокой. Он карабкался вверх и срывался, осыпая глину. Стало трудно дышать, и от этого он проснулся.
Кругом было сумрачно, и Карабанов вскочил на ноги.
Во все небо висела над тайгой вздыбленная пороховая туча, и, раздуваясь, бились и дрожали на ветру туго привязанные палатки.
Белая молния протянулась от тучи к вершине ближней сопки и несколько секунд трепетала, не гасла, словно сверлила землю.
И вдруг раздался взрыв, резкий и такой сильный, что Карабанов присел. Гул катился над тайгой. Ему показалось, что скалу разнесло вдребезги и теперь камни, как ядра, сталкиваясь, летят во все стороны.
Снизу по тропе бежал Жора и хватал застрявшие в кустах листки бумаги. То были таблицы с измерениями расходов за все лето. И тогда Карабанов тоже бросился их ловить.
Он не видел, как появились остальные. Теперь в лагере были все: бегали бестолково, тащили разбросанные вещи в палатки.
Багровые зигзаги падали с неба, впивались в тайгу, и не было больше одиночных ударов. Земля качалась.
Сухая ель напротив вздрогнула, стала прямой, как свеча, и медленно начала падать навстречу ветру.
— …И-и-ись… — услышал Карабанов и метнулся в сторону.
Рядом стоял Валерка и поводил плечами. Саша сидела у своей палатки, втиснув между коленями ладони. У Жоры за толстыми стеклами очков были круглые, как речные гальки, совсем незрячие глаза, и матерился Харитон, отбежав от палаток дальше всех. Как черные вороны, по ветру летели взъерошенные еловые лапы. От скользящего света молний лица людей казались неживыми.
Карабанов увидел: одинокие деревья на склонах долины дрожат до самых корней, а тайга сопротивляется, и гнутся только вершины, хватают и поддерживают друг друга за раскинутые руки-ветви старые и молодые деревья.
— Под обрыв!.. — резко и с натугой крикнул Назаров.
И только сейчас увидел его Карабанов — спокойного, собранного, как кулак перед дракой.
Он поднял голову. В небе, похожем на темный омут, кружили на месте тучи и изломанными ветками среди них всплывали и тонули молнии.
Самым разумным был сейчас назаровский приказ. Тайга трещала. Только под обрывом было не опасно.
Карабанов зажмурился. А когда открыл глаза, люди уже летели по ветру к обрыву, размахивали руками. Последним, спотыкаясь и оглядываясь, спешил Назаров.
И Карабанов не подумал, а скорее всем нутром почувствовал, что нервы у Назарова железные, из проволоки…
Он побежал вслед за всеми. Хотелось только одного: чтобы скорее пошел дождь, чтобы прекратился этот жуткий беспорядочный ветер.
Но дождь так и не пошел. Сухая гроза пронеслась над тайгой. Где-то далеко, за горизонтом, выплакалась туча.
Карабанов первым выбрался из-под обрыва. Туча еще тащила свой черный хвост над долиной, и только по самому краю земли, там, где река делала поворот за плоскую сопку, светилась полоска чистого неба.
Карабанов не успел обрадоваться. Откуда-то с верховьев потянуло гарью, и он увидел тонкие столбы белого дыма на черном небе. Их сносило в сторону, и они качались. Там, наверное, был ветер. Кто-то за спиной очень тихо, почти шепотом, выдохнул:
— Горим…
Замелькали лица. Еще увидел Карабанов, как тряс Жору за плечи Назаров и яростно хрипел:
— За лошадьми… Быстро.
Голова у Жоры моталась…
Недоуздки висели высоко на сучке. Жора, хотя и был длинный, два раза подпрыгнул, чтобы достать их.
Сильно размахивая руками, он побежал вверх по склону. Там утром паслись лошади. Пот затекал в уголки губ…
Полоса чистого неба над горизонтом все расширялась, и от нее сочился дрожащий свет. Тайга стояла измочаленная, усталая, и ели лениво стряхивали поржавевшие хвоинки.
Пожар был далеко. И конечно, пока он вернется, остальные успеют свернуть лагерь. Потом они завьючат лошадей и уйдут вниз по реке. А может быть, к этому времени Валерка свяжется с Большой землей и за ними пришлют вертолет.
Жоре вдруг показалось, что бежит он очень долго и все не может обежать сопку, а на прогалинах среди тайги и по логам не видно было ни лошадей, ни их следов — измятой травы. И тогда он принялся громко кричать:
— Серко! Серко! Серко!
Серко был самый умный конь в отряде. Он всегда отзывался на зов ржанием и работать любил, не то что другие лошади. Но сейчас Серко не отзывался.
Жора свернул с тропы и полез на гребень отрога, чтобы взглянуть на противоположный склон сопки.
Он споткнулся, едва не упал, на секунду остановился, удары сердца отдавались в кончиках пальцев. Сцепив зубы, Жора снова полез вверх, а когда взобрался на гребень, задохнулся от страха.
Совсем рядом по распадку чадила тайга, и дым тянулся вправо, к реке, и, значит, уйти вниз было нельзя. Пока они соберутся, огонь отрежет путь к отступлению…
Он увидел лошадей. Они тоже были рядом, поднимались по южному почти безлесному склону и почему-то прямо бежали к пожару…
— Серко! Серко! Серко! — отчаянно закричал Жора, замахал руками и побежал вниз.
А лошади шли споро, не останавливались, видно было, как блестели их тугие мокрые от пота ляжки. И Жора понял, что, если сейчас не догонит их, никто из отряда не выберется по этой щели между двумя стенами пламени.
Он настиг лошадей, когда они были у самого огня, и, забежав вперед, попытался поймать Серко. Тот шарахнулся в сторону, и Жора упал прямо под ноги второй лошади. Падая, он успел схватить ее за гриву, повиснуть.
А за Серко уходил ленивый конь, по кличке Адам. Жора взнуздал пойманную лошадь, взобрался на круп и, нахлестывая ее недоуздками, поскакал за уходящими. Очки у него запотели, а он все никак не мог понять, почему так плохо видно, и думал, что это от дыма.
Кобыла Соня, на которой он сидел, была неповоротливой, не слушалась повода. Жора кружил вокруг Адама и все продолжал звать Серко, а тот уходил и равнодушно кивал головой. Самый умный конь в отряде…
Тогда, зверея, ударил Жора каблуками по брюху Сони. Кобыла шарахнулась, и он коснулся потной ладонью Адама. Тот замедлил шаги. Жора впился в гриву, наворачивая жесткий волос на кулаки.
Когда он оглянулся, Серко был уже далеко. Подлая лошадь скакала навстречу огню: только сейчас Жора увидел, что в дымной стене пожара, как трещина, извивается зеленый ложок и Серко с развевающейся гривой мчится прямо туда и догнать его уже нельзя.
Жора оскалил зубы, рванул Адама за повод и поскакал к лагерю. Теперь впереди и сзади был дым, слева — река, а справа — бесконечная тайга. Огонь двигался в ту сторону, и уходить было некуда.
Очень ясно понял все это Жора, и вдруг ему показалось, что на всей земле он остался совсем один.
Он оглянулся. Исчез Серко, и не было больше спасительного прохода, от ужаса зашевелились на голове волосы.
И тут Жора вспомнил о Назарове и поверил только в него, как в бога. Только начальник мог теперь спасти и его, и весь отряд. Жора стал нахлестывать лошадей.
Соня неслась галопом, а Адам, отставая, рвал повод и больно дергал руку. Густел дым, першило в горле.
Соня сама свернула на тропу, и с вершины сопки стал виден лагерь. Огонь, что шел с верховьев, был уже совсем рядом и кольцом охватывал суетившихся вокруг темных свертков маленьких людей.
И Жора закричал зло и отчаянно:
— И-и-их!..
И совсем распластался на Сониной спине.
Потом он увидел, как побежали к реке люди и пламя взметнулось над елью, с сучка которой он полчаса назад снял недоуздки.
Лошадь скакала к лагерю, а там уже вставало белое густое облако.
Сквозь дым и огонь увидел Жора две тени. Одна гнулась к земле, и что-то черное стояло перед нею, вторая, тонкая и маленькая, тянула первую за плечо и махала рукой в сторону реки. А звуков совсем не было слышно, только с сочным чавканьем и хрустом взрывались снизу пучками огня кусты и деревья.
Горящая ветка упала на голову лошади. Соня встала на дыбы, но Жора все-таки усидел на ней и, выворачивая шею, увидел, как приподнялась от земли большая горбатая тень и сильно, обеими руками, толкнула маленькую в грудь. Та упала и покатилась по земле. Женский голос кричал что-то бессвязное.
Пласты дыма вдруг раздвинулись, как занавес, и Жора рассмотрел большую тень. Человек снова сидел на корточках у черного ящика и, закрыв лицо ладонями, качался из стороны в сторону.
Жора рванул повод, хотел подскакать к нему, но рухнула поперек пути пылающая ель, и Соня, совсем как дрессированная лошадь на ипподроме, растянув тело, прыгнула сквозь искры. И, падая, Жора увидел, как валятся красные деревья на тех двоих. И тут он понял, что большая тень — это Валерка, а маленькая — Нина.
Он катился вниз, сквозь кусты, закрыв глаза руками, чтобы их не выхлестнуло. Он застрял в черемухе, а когда попытался подняться, то увидел, что рядом, ерзая на спине и раскинув ноги, колотилась головой о землю Соня с розово-зеленым вспоротым брюхом.
Мимо протрусил на лошади высокий человек, плотно прижимая к бокам локти. Жора, цепляя чудом уцелевшие очки, признал Назарова и разглядел Адама.
Конь стоял в кустах, ноздри у него дрожали.
Жора хотел крикнуть, но из горла вырвался только сдавленный хрип. А Назаров метнулся к Адаму, и бешено зацокали в дыму по камням русла копыта коня.
Жора встал. На груди дымилась штормовка. Он очень спокойно похлопал ладонями себя по груди и, всхлипнув, полез вверх по обрыву, щурясь на желтое, нестерпимо яркое пламя.
Саша мотала головой и терла глаза. Липкие, едкие слезы жгли щеки. А когда она отрывала от лица ладони и ничего не могла рассмотреть, ей казалось, что и глаз больше нет, а есть только глубокие, болючие раны. Тогда она начинала тихонько подвывать низким, совсем волчьим голосом и ломилась сквозь кусты, раздвигая их твердым, выпуклым животом. Искры падали на шею, жалили руки.