я, перешагивает через зловещего вида ржавые лужи. Скрепя сердце я следую за ним, неуверенно и трепетно ставя ногу. Я знаю, что эти лужи не что иное, как бездонные болотные окна. Оступишься — поминай как звали! В других местах он укладывает бамбуковые шесты рельсами, и мы перебираемся по ним на четвереньках, перетягивая потом шесты за собой. Сначала я вытирал грязь с лица и рук, потом плюнул. Где уж думать об опрятности, когда ползешь по локти в вонючей болотной жиже, а тридцатикилограммовый рюкзак так и тянет в топь. Я отлично понимал, что первый же неверный шаг может оказаться и последним. С рюкзаком на спине упасть легко, а вот удастся ли встать, успеет ли помочь Флориндо, сказать трудно. В довершение всего невыносимо изводили насекомые. Они висели над нами гудящей ядовитой тучей, лицо и руки горели огнем. Мы шли и шли, шли, казалось, целую вечность, а Синие горы оставались все так же далеки…
Сквозь затейливую вязь кованой решетки крохотного оконца под потолком пробивалось немного света. Он высвечивал паутину, обросшие мохом стены и каменные плиты пола. Массивную дверь эбенового дерева крест-накрест перечеркнули широкие бронзовые полосы, густо усеянные шляпками крупных гвоздей. Наша тюрьма не уступала крепостным казематам. Я примерно знал, что нас ожидает, и все же гнетущее беспокойство не оставляло. Лишение свободы, помноженное на долю неизвестности, всегда тягостно.
Все произошло совершенно неожиданно. Часам к пяти дня мы наконец перебрались через Большое болото: грязные, измученные, еле дышащие от усталости. Перед нами бесконечной стеной вздымался обрыв. С кручи, шумя и грохоча, низвергались струи многочисленных водопадов, их воды, наверное, и питали болотные топи. Из последних сил мы вскарабкались наверх и как одержимые устремились к ближайшему ручью. В тени пальм призывно блестела заводь, сквозь ее прозрачную воду свободно просматривалось чистое песчаное дно. Здесь явно не приходилось опасаться электрических угрей, ядовитых скатов или хищных пирай. Мы плескались и мылись без конца. Только накупавшись вдоволь, до синевы, я немного осмотрелся. Глазам открылся мягкий, ласковый пейзаж, не имевший ничего общего с мрачной сельвой или унылым, вонючим болотом.
Свежую зеленую равнину прорезали блестящие ленты ручьев. Купы деревьев, внося разнообразие, радовали глаз и манили густой тенью. Пальмы, молочные и дынные деревья мирно соседствовали между собой. Полого повышаясь, равнина упиралась в лес, а за ним зубчатой стеной стояли суровые Синие горы. Слева от нас лес спускался к болоту острым, длинным языком, доходя почти до обрыва, где ему преграждал путь высокий холм. С его вершины, безусловно, открывался широкий обзор. Сообразив это, я было направился туда, но не успел сделать и трех шагов.
— Андриу, назад! — закричал Флориндо.
Хватаясь за пистолет, я мгновенно обернулся и застыл от удивления. В каком-то десятке метров от нас стояли трое индейцев с нацеленными луками. Они появились как из-под земли.
— Не шевелитесь! Стойте спокойно… — тревожной скороговоркой предупредил мой спутник.
Но я и не думал шевелиться, во все глаза разглядывая индейцев. Это были рослые светловолосые люди со светло-бронзовыми лицами. Белые индейцы! Да, это не миф. Совсем нет, они держали наготове длинные черные луки с наложенными на тетиву оперенными стрелами. Я успел даже заметить рыжеватую растительность на лице ближайшего из них. Немая сцена длилась всего несколько секунд. Один из трех, очевидно предводитель, опустил лук и приветственно вскинул руку. Флориндо ответил тем же. Индеец улыбнулся, кивнул и повелительно махнул в сторону леса. Флориндо беспрекословно нагнулся за рюкзаком, я последовал его примеру и потянулся за винтовкой, лежавшей рядом. Слух резанул угрожающий гортанный окрик, я поспешно выпрямился. Индеец с рыжеватой растительностью, натянув лук до отказа, взял меня на прицел, видимо готовый пустить стрелу. Я кое-что слышал о возможностях этого оружия и заколебался. Индейская стрела может пронзить человека навылет за сотню метров, а тут не было и десяти. Но как же бросить винтовку, остаться безоружным с одним пистолетом?..
— Не троньте винтовку! Они знают, что это такое, — торопливо вмешался Флориндо.
Мы пошли вперед, а они за нами, повесив на плечи наши винтовки и держа луки наготове. Тех, кто не ходил под конвоем, могу заверить: ощущение не из приятных, даже если конвоиры вооружены только луками. Впрочем, надо отдать им справедливость, мачете нам оставили и не обыскивали, «вальтер» остался в кармане. Пройдя с километр, мы вступили в лес, который ничем не напоминал сельву. Деревья росли привольно, негусто, и почва под ногами была твердой. Сначала мы придерживались тропинки, еле заметной, но все же тропинки. Старший шел впереди, а двое конвоиров замыкали шествие. Примерно через час ходу ведущий свернул и дорога пошла на подъем. Несколько раз приходилось переходить стремительные неглубокие ручьи. Лес, сгущаясь, темнел, и совершенно неожиданно предстал заброшенный город. Но я не успел почти ничего разглядеть: нас втолкнули в эту каморку и снаружи лязгнул запор…
— Ну вот, Андриу. Как видите, я не обманывал. Вы довольны? — нарушил затянувшееся молчание Флориндо.
Он растянулся на спине и, положив под голову рюкзак, спокойно отдыхал.
— Не совсем. Мне кажется, нас могли бы встретить и повежливее. Тем более что вы приходите не впервые, вас уже знают. Даже как будто ждали?
— У каждого народа свой обычай. Его следует принимать как есть. И потом это ненадолго, — утешил он, не отвечая на вопрос.
Тени в углах каморки сгущались, наступал вечер. Флориндо вскочил.
— Идут!
Лязгнул запор, дверь открылась, и на пороге вырос человек. Повелительное движение руки — и мы вышли вслед за ним. Это был кто-то новый: высокий, широкоплечий и рыжебородый. Наши двое конвоиров были здесь, но держались поодаль. Один сидел, другой возился у костра, подбрасывая ветви. Рыжебородый обвел нас внимательным взором и, скупо улыбнувшись Флориндо, приветственно вскинул правую руку. Его жест смутно напомнил нечто виденное, но что именно, я не уловил и машинально ответил тем же. Он еще раз взглянул на Флориндо и снова, на этот раз надолго, остановил взор на мне. Его глаза, мельком скользнув по одежде, уперлись в мое лицо. Не очень-то приятно стоять, когда тебя бесцеремонно разглядывают, словно музейный экспонат. Я вызывающе подбоченился и ответил тем же.
У него были мягкие черты лица и несколько вздернутый пос. Крупный рот скрадывала борода. Широкий лоб покрывала сеть морщин. На вид ему казалось лет пятьдесят. Одежда из темной, видимо бумажной, ткани была совершенно цела, выгодно отличаясь от лохмотьев наших конвоиров. На ногах он носил нечто вроде самодельных полусапожек без каблуков из шкуры какого-то животного. На лямке через плечо висело мачете в ножнах. В пальцах дымилась самодельная сигара.
Он подметил мой вызывающий взгляд и улыбнулся. Улыбнулся иронически и снисходительно. Мне стало неудобно, так улыбаться мог не бесцеремонный дикарь, а мыслящий, наблюдательный человек. Моя бравада показалась смешной и глупой. В конце концов я пришел к нему, а не он ко мне. Я слишком мало знал об этих загадочных белокожих индейцах, чтобы обижаться. Они могли иметь весьма веские основания для осторожности и любопытства. Да, чужие обычаи следует уважать, даже если они и не по душе. Флориндо прав.
Рыжебородый подвел нас к костру, конвоиры отошли подальше. Уже совсем стемнело, и в отблесках пламени его рыжая борода отливала золотом. Теперь я рассматривал его исподтишка, но можно бы и в открытую. Он не обращал на меня никакого внимания, занявшись беседой с моим другом. Это была беседа без слов, они разговаривали жестами и, насколько я мог судить, отлично понимали друг друга. Темпераментная жестикуляция, которой подкрепляют выражения в странах Латинской Америки, развилась в своеобразный, самостоятельный язык жестов, настолько ясный и недвусмысленный, что с его помощью можно свободно вести довольно сложную беседу, не произнося ни единого звука. На этом языке и разговаривал Флориндо с рыжебородым индейцем. Беседа закончилась быстро, Флориндо поднялся и направился в нашу клетушку. Через минуту он вернулся и передал рыжебородому небольшой сверток, получив взамен что-то маленькое и темное. Рыжебородый встал, прощально кивнул и, жестом подозвав конвоиров, вместе с ними скрылся. Мы остались одни.
— Что он сказал?
— Можно ходить, но недалеко. Иначе!.. — он красноречиво провел ребром ладони по горлу.
— Что вы дали ему?
— Не все ли равно? — уклонился Флориндо. — Важно, что я получил. Вот, смотрите!
Он развернул лоскуток кожи, и я увидел маленький камешек. Поворот ладони — и в глаза ударил пучок радужных лучей.
— Алмаз! — догадался я.
— Да! Голубой и очень хороший.
Я протянул руку.
— Дайте посмотреть.
Он дал неохотно.
— Осторожнее, не уроните. Найти будет нелегко.
Маленький круглый камешек. Местами прозрачный и чуть голубоватый. С одного бока поверхность избороздили трещинки, я указал ему на них.
— Это не порок. Напротив, такие ценятся дороже. Этот малютка стоит кучу денег. Целую кучу! — мне показалось, что в его глазах сверкнула жадность.
— А где наши винтовки?
— После вернут. Перед уходом… — рассеянно бросил он, любуясь камнем.
— Я пойду спать. А вы?
— Позже… — его глаза не отрывались от камня.
Я провалился в сон, как в пропасть…
Разрушенный город особого интереса не представлял и оказался вовсе не городом. За несколько дней я обследовал его весьма основательно и убедился, что ничего общего с древними цивилизациями тут нет и в помине. Это были заурядные развалины португальского форта, построенного, судя по некоторым деталям, в начале XVIII века. Гораздо больше интересовали меня белые индейцы. За все эти дни рыжебородый появился всего раз. Дал Флориндо алмаз и, получив сверточек, собирался уйти, но я загородил ему дорогу и, ткнув себя в грудь, сказал:
— Андриу!