— Водкой торгуешь? — Иван сделал ударение на первом слове.
Продавец растерянно моргал.
Иван продолжал тоном допроса:
— Спрашиваю: кто позволил на трассе водкой торговать?
— Какой водка? — заволновался продавец. — Нету водка.
— Врешь! — повысил голос Иван, но сдержался. — Так вот, я из комсомольского штаба стройки. Понятно? Показывай, что у тебя под прилавком. («Эдакому прохвосту вдобавок для пользы дела соврать не грех».)
Под прилавком водки не оказалось. Но дотошный Иван ее все-таки отыскал в маленькой кладовой, под брезентом. Семь или восемь запылившихся поллитровок.
— Бери ящик! — скомандовал Иван побледневшему продавцу. — Вытаскивай!
Продавец тронул его за рукав:
— Слушай… Не надо вытаскивай. Последний раз. Понимаешь, дома жена, детишка. Тебе тоже детишка. Возьми деньга, возьми водка, возьми халва…
— Что-о?! — заорал Иван не своим голосом. Оттолкнул продавца, подхватил ящик, выскочил из вагончика.
— Колоти!
Видя, что продавец стоит в дверях, не двигаясь, сам стал выхватывать бутылки — и об ось колеса. Одну, другую, третью…
— Если еще узнаю — под суд! Понял? Под суд!
И уехал.
С того дня водки в магазинчике — ни синь пороха…
К заправочной хлопцы добрались в сумерки. Покамест долили бензину в баки, воды, перекурили, уже стемнело, над головой засеребрились звезды.
— Теперь — даешь Кунград! А, братцы? Едем, нет?..
— Спать охота, Иван.
— Ладно, спите. Я сам. Наших поторопить надо: монтажники без трубы сидят, прорыв на стройке.
Завел машину, поехал. Очень-то настаивать не хотелось. Знал, и без того поговаривают о нем: больше всех в автобазе труб перевез. Чего, мол, уж так старается?
«Чего стараюсь… Неужто шуметь об этом? Каждый сам должен понять. Да многие и понимают, не меньше работают. Раз уж взялись строить, так надо по-настоящему, на полную выкладку, чтоб побыстрее. Люди нам за это спасибо скажут».
Да, будет за что спасибо сказать. Это ж только подумать, чего они тут, в голой, мертвой пустыне, громоздить взялись! От Бухары до самого Урала, почти что две с половиной тысячи километров длиной. Через сыпучие пески, реки, горы… Стальной меридиан, как писали в газете. И хлынет «голубое топливо» с юга на север — миллиарды кубометров газа в год. Заменит уголь, нефть, мазут. А это какая экономия! Что понастроить можно на те денежки! Преобразится пустыня. Появятся электростанции на дешевом топливе, заводы, фабрики, химические комбинаты. В пески по водопроводам пойдет вода, встанут вдоль них лесные полосы, прикроют от горячих ветров поселки, молодые города. Зацветет, заиграет жизнь… Ух и здорово будет!..
Торопится Иван, поглядывает на спидометр. Скорость пятьдесят — шестьдесят. Хорошо!.. А спать все-таки хочется. Еще бы, вторая ночь! Может, заглушить мотор, вздремнуть минуток двести? Нет! К черту! Стройка стоит, стройке нужны трубы… Дорога тут между трассой и морем. Слева — море, справа — трасса. Где-то впереди, правее трассы, должен быть городок строителей, городок на колесах. Скоро его будет видно.
Прямо впереди засветились огни.
Ба! Никак уж и городок? Быстро! Но туда мне не нужно, мне нужно в Кунград, прямо на юг. А так я, чего доброго, в трассу врежусь. Надо взять малость влево. Вот так.
Огоньки теперь правее. Мигают, мигают. Или подсказать что хотят? Предупредить? Но Иван на них не смотрит. Достает сигарету, прижигает, затягивается дымком — сон прогнать. Так-то получше.
Что это? Дорога внезапно обрывается. Удар, грохот. Машина, кренясь, заваливаясь на бок, летит во тьму… Неужто?.. Иван не хочет, не может этому поверить… Неужто?!.
Весь Кунград провожал героя в последний путь. На малом ходу двигалась колонна могучих трубовозов. Один из них вел лучший друг погибшего — Михаил Лабузов.
Снова и снова думал Михаил о нелепой случайности, стоившей Ивану жизни. Как все это могло произойти? Он поехал по его следу от заправочной до обрыва, был там в тот же час, что и он несколько дней назад. Сомнений не оставалось: Иван торопился и его сбили с толку огни рыболовецкого судна, стоявшего в те дни где-то невдалеке от берега. Он принял их за огни городка строителей, повернул и, не чуя беды, повел машину к морю.
…Друзья Ивана Борисовского решили на месте его гибели, на берегу Арала, поставить памятник — врыть стоймя «тыщовку», стальную десятиметровую трубу, и сделать на ней огнем электросварки надпись, выжечь имя героя, чтобы не стерлось, на века.
А трубовозы двинулись дальше, к Уралу.
Пройдет время, и где-нибудь там, куда ведут они дорогу «голубого огня», люди поставят в честь героев беспримерной стройки гранитный обелиск. В числе других на обелиске будет имя Ивана Борисовского. Рядом с именами живых.
Герман ЧижевскийЗа завесой ливня
Молодой человек был в залах этого музея впервые. Он вздрогнул, бросив взгляд налево, потому что не далее чем в футе от его коротко подстриженной головы слепо таращил провалами глазниц немыслимый урод с утиной мордой. Посетитель с трудом оторвал взор от странного набора подкрашенных гипсовых заплаток, бурых кусков окаменелых костей и гладко обструганных деревяшек, составлявших несимпатичные подробности вытянутой морды урода, и посмотрел направо. Оттуда, из застекленной витрины, на него пристально глядел другой невообразимый монстр — приземистый, с широкими массивными костями в буграх, наделенный могучим и грубым скелетом, с огромной узкой головой, похожей на топор, и устрашающими желтыми клыками, которые, не помещаясь между челюстями, свешивались за подбородок.
Посетитель ничем не выдал своего волнения и начал беглый осмотр палеонтологической коллекции. Через огромную арку на него ощерились чудовищные экспонаты второго зала. Это был угасший мир ископаемых, который он рассматривал со смешанным чувством восхищения и смутного страха. Они восстали из своих каменных могил, тоже окаменелые и торжествующие в своей безобразности, и привели его в смятение. Молодой человек думал о тех двух с половиной миллиардах лет жизни, сметенной временем, которые минули, как один день, пока не появился на планете он сам. И он остро почувствовал несоизмеримость времени, предназначенного ему и отданного в безраздельное владение им. Несколько подавленный, он продолжал осматривать необычайные экспонаты залов.
В одном из них на третьем часу осмотра он заметил на отдельном постаменте большую банку, на три четверти наполненную спиртом или формалином, с огромной притертой пробкой, герметически закупоренной бесцветным блестящим лаком или клеем. В банке, распластанное на вертикально поставленной матовой стеклянной доске, заключалось нечто странное. Молодой человек наклонился и рассмотрел большие клешни, которые показались ему клешнями очень крупного рака. Он осмотрел банку со всех сторон, но вместо ожидаемого хвостового плавника обнаружил изогнутый острейший коготь. Тогда молодой человек решил, что ошибся и что перед ним невиданного размера скорпион. Особенно его смутили выставленные здесь же вполне сохранившиеся внутренности. Некоторые органы не изменили, на его взгляд, даже своей окраски.
Молодой посетитель музея заслышал в гулкой тишине зала чьи-то шаркающие шаги и выпрямился, не спуская глаз со странного препарата. Когда обладатель неторопливой шаркающей походки приблизился, молодой человек повернул голову.
В стороне проходил сухонький, облысевший, дряхлый старик немного выше среднего роста в сером, видавшем виды костюме. Казалось, он не замечал присутствия другого лица и, заложив руки за спину, машинально, глубоко задумавшись, прогуливался по залам. Маленькая головка, обтянутая желтой кожей, с провалившимися щеками, как голова иссохшей мумии, колыхалась на тощей цыплячьей шее. Он производил впечатление служащего музея. Молодой человек некоторое время, не замечаемый старцем, с интересом наблюдал за ним. Потом несколько неожиданно для самого себя шагнул ему навстречу, внезапно появившись перед стариком из-за угла застекленной витрины.
Тот сильно вздрогнул и отпрянул, ошеломленно уставившись на молодого человека, словно увидел умершего родственника.
— Вы что-то сказали? — громким шепотом пробормотал он, приходя понемногу в себя. — Вы так меня напугали, — прошептали его синие сморщенные губы, — я не ожидал встретить здесь посетителей.
Его маленькие выцветшие глазки испытующе оглядывали незнакомца.
— Простите, что испугал вас, — начал молодой человек, чувствуя неловкость и не зная, что сказать дальше.
— Пустяки, — скороговоркой проговорил старик, овладев уже обычным голосом и все еще пристально изучая лицо незнакомца, — просто я был погружен в мысли и не заметил вас.
— Я хотел спросить, — начал молодой посетитель и запнулся. — Ведь в вашем музее выставлены одни ископаемые, окаменелые ископаемые, — зачем-то поправился он, вообразив, что его не поймут. — В банке, — пояснил он, — спиртовой препарат. По-моему, он совсем свежий. Кажется, скорпион.
— Свежий, — внезапно изменившимся скрипучим голосом повторил старик, — совсем свежий, вы правильно отметили. — Непонятная бледность проступила вдруг сквозь желтизну его лица. — Этому экспонату уже скоро двадцать шесть лет… но это тоже ископаемое, вполне ископаемое, хотя мы встретили его живым…
— Ваш экспонат мой ровесник, — оживился молодой посетитель, не замечая перемен, происшедших с его собеседником. — Вот удивительно! А как он попал в музей? Кто его нашел? Я полагал, сэр, что ископаемое — это во всех случаях ископаемое и его отыскивают в земле. А вы говорите, что это…
— А это двигалось по земле, и довольно проворно, впрочем, другие суставчатые химеры были еще проворнее, — задумчиво, в замедленном темпе проговорил старик и часто заморгал слезящимися глазами. Казалось, что-то напомнило ему не совсем обычный эпизод из его долгой жизни и воспоминания расстроили его.
— Вы, вероятно, знаете его историю? — донимал расспросами молодой посетитель старца. — В самом деле скорпиона нашли живым?!