В зимовье было тихо. Только в отдалении рыкал гром, да гудела печка, бока ее покраснели. Жарко.
— А что на суде признались они? — нарушил молчание Львов.
— Нет. Твердили одно: «До места мы не дошли. Золота не видели». Тогда прокурор сказал, что принесенное Новиковым золото в двадцатом году и найденное мной у балагана из одного гнезда. Крыть им было нечем, — заключил Краснов.
— Куда же они его подевали? — заинтересовался профессор.
— У братьев золота не нашли. Позднее, в тюрьме, Василий Леонов проговорился. Золото они спрятали в бутылках где-то в тайге, а потом не могли его найти, забыли место.
Львов достал из сумы подсвечник, спички, засветил свечу. На столе появились хлеб, мясо, сахар.
— Садись с нами ужинать, — пригласил профессор Степку, неподвижно лежавшего на нарах вниз лицом. — Уморился. Заснул. Интересно, чей он?
— Местный охотник, наверно, — предположил Краснов. — Но почему один? Добраться сюда, однако, одному трудно. Случай чудной. Испугался нас что-то. Одичал, видно.
Степка не спал. Горе захлестнуло его. Захотелось немедленно убежать из зимовья. Но разве спрячешься от себя, от всего того, что узнал, услышал? Только сейчас понял и прочувствовал, какую тяжесть он будет носить в своем сердце. И вновь послышался далекий голос матери: «Не трогай золото, сынок!» Степка испуганно открыл глаза. В окно медленно вползал серый рассвет. На полу храпели гости. «А какое оно, золото?» Он никогда и не видал его.
Всю ночь метался на нарах Степка и никак не мог успокоиться. Он не слышал, как поднялись старик и усатый, готовили завтрак. Не чувствовал, как заботливые руки прикоснулись к его горячему, пылающему лбу.
— Заболел парень, — беспокоился Львов. — Мы не можем оставить его одного.
Краснову нравились доброта и отзывчивость профессора, его простота и мягкость.
— Отвезем в лагерь, — предложил проводник.
— Нет, — возразил Александр Владимирович. — Больному нужен покой. Поезжайте за отрядом, а я останусь, обработаю дневники, поухаживаю за больным.
…Степка очнулся на второй день.
— Вставай, таежник, пора в путь, — услышал он чей-то мягкий голос. Степка открыл глаза. У стола сидел человек с белокурой бородой. Зеленые глаза старика ласково смотрели на Степку. Где он видел это приветливое лицо с редеющей седой шевелюрой?
— Я геолог, Александр Владимирович Львов, — сказал профессор. — А ты откуда, чей?
— Из Слюдянки. Сын Василия Леонова, Степан.
Чтобы не выдать удивления, Львов долго тер ладонью свой крутой лоб. А Степка торопился выложить все, что накопилось у него за три скитальческих года. Детская откровенность тронула ученого.
— Успокойся, Степан. Сын за отца не ответчик! — сказал Львов. И от этих слов Степке стало легче, спокойнее.
— Как жить буду? Один кругом.
— Ты молодой, надо учиться. Поедем в Иркутск. Я устрою тебя в школу.
Львов помог мальчику подняться с нар и вывел его из зимовья. Степке было и радостно и боязно: начиналась новая, неизведанная жизнь.
Степка быстро прижился в отряде Львова. Ходил с геологами в маршруты, таскал образцы, наклеивал на них номера, рыл ямки-закопушки, в общем делал все, что ему скажут. Работа была ему по душе, и он исполнял ее охотно. А главное, каждый день узнавал что-то новое. И самое интересное ходить с Александром Владимировичем.
Вот Львов быстро идет в гору, с хрустом наступая на сушняк. Ичиги у него высокие, туго перехваченные выше и ниже икр сыромятными подвязками с медными кольцами. Через плечо большая брезентовая сумка, сбоку из-под белой толстовки виднеется пистолет в кобуре.
Львов взмахивает молотком и сильным точным ударом отбивает осколок от серой глыбы. Степке нравятся его порывистость, энергичность, зоркость взгляда, умение «читать» камни. «Башковитый старик», — думает Степка и с любопытством наблюдает, как Александр Владимирович рассматривает камни в лупу, записывает что-то в толстую тетрадь.
Кругом первобытная тишина и покой. Умытые росой скалы греются на солнце. От них поднимается тонкими струйками пар.
Вдруг сбоку появилось что-то темное. Кусты зашевелились, затрещали… «Медведь!» — мелькнуло в голове Степки, и он стремительно подскочил к профессору. Это было так неожиданно, что тот невольно вздрогнул.
— Стреляйте, медведь! — свистящим шепотом сказал Степка.
Львов расстегнул кобуру. Лохматый мишка благодушно ворошил муравьиную кучу, причмокивал, жмурил глаза, наслаждаясь лакомством. Увидев людей, он поднял морду, свирепо зарычал и проворно кинулся наутек.
— Что же вы? Упустили… — упрекнул Львова Степка.
— А зачем его убивать? Он нас не трогает. Пусть живет, — спокойно промолвил профессор. — Убить медведя мы, конечно, могли, Степан. Но все ли нужно бить, что нам попадается на глаза? Я думаю, ты понимаешь меня? — И вдруг неожиданно предложил: — Хочешь, я тебе расскажу о том, что здесь было давным-давно?
Степка с готовностью кивнул головой. Профессор уселся на каменную плиту и начал:
— В далекие времена здесь царили снега, туманы, льды. Вон те толстые складки образовались от моря. А тот великан появился от вулкана и надел на себя соболью шапку. А лысые горы когда-то проутюжил ледник. Мощные ледниковые языки в восемьдесят — сто километров изрезали все. Они тянулись до Кяхты, пропилили русло Ангары. На Байкале Саянский ледник столкнулся с Полярным, и они расширили байкальскую впадину.
Разговорившись, профессор будто помолодел, румянец выступил на щеках. Голос стал звучнее, задушевнее:
— Посмотри, Степан, внизу смешанный лес, потом хвойный или лиственничный, а выше — кедры. Кедр переходит в стланик. Почему? Отчего по-разному цветут и пахнут лесные и горные цветы?
Степка не сводил с геолога глаз.
— А какой здесь чистый, прозрачный, здоровый воздух! Сколько солнца! — восхищался ученый. — Недалеко отсюда, на горе Наран, небо бывает закрыто облаками только две недели в году.
— Александр Владимирович, в скалах я нашел белый ломкий камень. Он горько-кислый и вяжет рот. Буряты покупали этот камень у дедушки за хорошие деньги. — И Степка поспешно достал из кармана и развязал небольшой мешочек. Львов с интересом повертел белый с сероватым оттенком образец, разглядывал, мял длинными пальцами, нюхал.
— Это целебное каменное масло. Оно образуется на отвесных утесах в виде наростов. Им останавливают кровь… — Львов посмотрел на часы, поднялся. — Ого! Как время летит! Пора обедать.
Они спустились к реке, насобирали хворосту и развели костер. Вдруг, ломясь через заросли, в воду прыгнул огромный изюбр. На середине реки он остановился. Тяжело дыша, разгоряченный, готовый защищаться, зверь затравленно озирался.
Вслед за ним выскочили два волка и заметались по берегу. Один бросился в воду и перебрался на другую сторону. Затем, как по команде, серые разбойники кинулись в воду и поплыли к добыче. Быстрое течение отнесло их вниз. Волки снова кинулись к изюбру. И в тот момент, когда хищники готовы были вцепиться в добычу, изюбр сделал большой прыжок.
Львов достал маузер. Грянул выстрел. Дернувшись, ближний волк погрузился в воду. Второй хищник и изюбр метнулись в разные стороны и мигом скрылись в чаще.
Подходя к лагерю, Львов и Степка услышали громкий голос Краснова, который кого-то ругал. «Кого это он?» — подумал Львов и ускорил шаг.
На маленькой лужайке Александр Владимирович увидел лошадей и Краснова. На разостланном брезенте проводник ведерком делил овес.
— Я вам доверял, не стреножил, кормил, поил, чистил, послабленье давал. А вы? Взяли и ушли. Подвели, братцы! — журил он коней. — А это все ты, Машка! За дурь тебя выгнали пограничники, мы подобрали. Вместо благодарности сама ушла и остальных сманила.
Высокая темной масти кобылица ходила за Андреем, тихо, виновато ржала.
— Овес просишь, а от работы отлыниваешь. Сколько ты вьюков испортила? Как забредешь в воду, сразу ложишься. Разве это дело? Нет у тебя совести. Сейчас на тебе девушка ездит, городская, неопытная. А ты брыкаешься, лягаешься… Срам.
Профессор усмехнулся, перевел глаза на Степку, дувшегося от смеха, и потянул его за собой.
Несколько дней геологи исследовали прибрежные скалы и обнажения Китоя. В пикетажной книжке Львова пестрели записи: «Впервые осмотрели пять минеральных источников на Шумаке с температурой от 10 до 40 градусов. Шумакский, Билютыйский, Ниловский и другие источники образовались в результате послевулканических процессов, являясь их позднейшими сигналами на земной поверхности»…
…«В долине реки Богдашки обнаружены знаки металлов платиновой группы — ее спутник аваруит и несколько мельчайших зернышек платины».
«Медные и цинковые руды есть в низовьях Шумака».
Верный конь Голубок медленно брел вверх по речке. Вот он остановился у отвесной скалы. Профессор спешился, достал книжку и стал описывать обнажение. Голубок дремал, свесив тяжелую голову на короткой шее и отставив заднюю ногу.
Подъехали Григорий Суслов, Андрей Краснов, Степка.
— Опять что-то сыскали, Лександр Владимирыч? — спросил Краснов, спрыгивая с коня.
— Иди сюда, Андрей. Посмотри. — Львов указал на дно реки, где медленно перекатывались яркие камни. — Это же сказочное богатство: голубой лазурит и зеленый нефрит!
Шлепая по воде высокими броднями, ученый пошел к огромному валуну густо-зеленого нефрита, лежавшему в русле реки. Кругом виднелись цветные камни. Правый склон Китоя зеленел линзовидными жилами нефрита. Львов попросил Краснова и Суслова замерить коренное обнажение.
Степка осторожно ощупывал руками камни, рассматривал на свет, пробовал на зуб.
— Этот красивый камень царица Екатерина II покупала в Китае, — пояснял ученый, присаживаясь на валун. — Он шел на облицовку залов Царскосельского и Мраморного дворцов. А вот прелестные вазы, украшающие один из залов Эрмитажа, сделаны из саянского нефрита. Его впервые открыл в прошлом веке Григорий Маркианович Пермикин. Трудно было найти в то время камни-самоцветы, но еще труднее вывезти. На плотах через сплошные пороги Пермикин доставил из долины Саган-Хара сто сорок пу