— Чуткий ты, Дружок, — сказал хозяин. — По тебе видно, солнечным завтрашний день будет.
…Дорога становилась все труднее. Все чаще путь преграждали каменные осыпи. Кони выбивались из сил. Они пятились, опасливо кося глазами на пропасть, где шумел горный ключ. Под ногами шуршали и щелкали камни. Леонов шагал рядом с лошадью, слегка подпирая вьюк плечом. Обильный пот выступил на лбу, заливал глаза, одежда липла к телу. На губах появился привкус соли, во рту стало горько. Хотелось пить. Степан остановился, осмотрелся. Высота не менее двух километров. Кругом высокогорная тундра с редкой порослью лиственниц и колючих кустарников.
А подъем все круче. В отвесных осыпях приходилось устраивать из жердей лестницы, рубить кустарник для настила. На себе геологи поднимали груз, а потом с большим трудом вели наверх лошадей. Препятствие за препятствием. Вот неприступные утесы преградили путь. Выхода нет. Повернуть назад нельзя, а впереди гранитная стена. Как поднять на нее лошадей, приборы, снаряжение?
Целый день искали проход. Единственная тропа пролегала по узкому карнизу у отвесных скал. Внизу голубой блестящей лентой извивалась река. Это самая трудная часть пути. Неосторожное движение, неверный шаг — полетишь в пропасть.
Леонов первым ступил на карниз. На длинном поводе он вел лошадь с радиостанцией. Она осторожно переставляла ноги, медленно шла за геологом.
Неожиданно из-за выступа скалы появился медведь. Увидев человека, он остановился. Боязливо посмотрел вниз, поднял морду, втянул ноздрями воздух и сердито фыркнул. Леонов много раз встречался с медведем. Обычно зверь уходил прочь, но на этот раз уступить тропу не захотел. Степан Васильевич медленно двинулся навстречу зверю, сжимая в руках нож. Медведь, сделав несколько шагов, остановился. Нос его нервно дергался.
«Можно было бы повернуть назад, — думал Леонов, — но зверь тогда непременно набросится». Зверь и человек сошлись совсем близко. Не выдержав взгляда человека, медведь рявкнул и встал на дыбы.
Геологи замерли, увидев рядом с Леоновым мохнатое чудовище. Тимофей Гордеев махом сорвал с плеч карабин. Резкий выстрел раздался сразу же вслед за ревом медведя. Раненый зверь рухнул в пропасть. Страшный рев, удесятеренный эхом, вспугнул лошадей. Серая кобылица, которую вел в поводу Леонов, метнулась в сторону… и вслед за медведем полетела в ущелье. Остальных коней геологи крепко взяли под уздцы. Лошади долго не могли успокоиться, мелко дрожали, боязливо топтались на месте.
Доков ласково успокоил, погладил буланого коня и потянул его за собой на карниз. Он не подгонял лошадь, а просто говорил ей какие-то ласковые слова. За буланым конем пошли и остальные. Внизу, в темном ущелье, гудел ветер. Долго шли по карнизу. Потом спустились к реке и разбили палатки. Базыров срубил сухостоину и развел жаркий костер. Повесил над ним два закопченных ведра.
С реки тянуло холодом. Усталые люди молчали, жались к огню. Подошел Леонов, спокойный, кряжистый. На широкой груди — бинокль, сбоку — полевая сумка. Отчего приуныли люди? Может быть, в их сердца поселилось сомнение в успехе дела? А это для геолога главная опасность.
Замкнулся в себе Петр Доков. Он лучше всех знает этот трудный и опасный путь, который проделал весной. Доков всегда молчалив. Но Анатолия Коршунова видеть грустным непривычно. Этот похожий на цыгана молодой геолог редко бывает скучным. Вот и сейчас он потянулся к своей подруге — гитаре, долго настраивал ее и задумчиво подбирал какой-то мотив.
В ведрах забулькало. Базыров стал черпаком помешивать суп. Гордеев раскладывал на брезенте миски, резал хлеб. «Нет, — облегченно решил Леонов, — не сомнение владеет людьми, а усталость. Да и неизвестность всегда томительна».
— Друзья! — обратился он к товарищам. — Рация погибла. Связь с экспедицией поэтому потеряна. Но до цели один переход. — И Степан Васильевич показал рукой на самый неприступный участок, где скалы отвесно поднимались к вершине.
— А как мы туда пройдем, Степан Васильевич? — спросил вдруг Володя. — Горы высоки… Ледник, скалы… Может, лучше вернуться, пока живы…
— Назад вернуться нельзя. Спуск еще более опасен. Идти в обход Шумака долго…
— Э, Володя, неужели ты испугался? — Доков удивленно смерил паренька взглядом. — Разве ты забыл наш весенний поход по льду? Разве тогда было меньше опасностей?
Анатолий Коршунов отложил гитару и решительно повернулся к товарищам.
— Я думаю, о возврате не может быть и речи. Такие трудности нам, геологам, встречаются не первый раз. Самое главное не паниковать, — и он насмешливо покосился в сторону Володи.
— Пройдем, — подтвердил Доков.
И сразу люди оживились, послышались шутки, смех.
— Здорово ты срезал косолапого! — сказал восхищенно Володя, подкладывая в миску друга куски мяса.
— Чего там… — смутился Гордеев. — Лошадь-то разбилась…
— Зато начальника спас…
— Да, Тимофей, с медведем на такой узкой тропе шутки плохи, — серьезно сказал Леонов. — Молодец! Метко стреляешь. Выручил меня.
— Разбойничает нынче хозяин тайги, — пришел на помощь совершенно потерявшемуся от смущения парню Доков. — За осень и зиму в Бурятии убили больше четырехсот медведей. Только в этом районе с ними было девяносто схваток.
— Орехи и ягоды не уродились…
— Смелый мишка стал, нахальный. У нас в колхозе к телятницам шибко большой медведь повадился. — И Володя развел руками. — Старый, лохматый. Только доярки нальют в бочку снятое молоко для телят, а он тут как тут. Доярки врассыпную, а косолапый обхватит бочку лапами — и… прощай, телячье молочко!
— Вот это бычок-сосунок!
— Мог бы и за теляток приняться…
— Ха-ха-ха, — вдруг расхохотался Коршунов. — Вот со мной раз случай был — потеха! В праздник это было. Послала меня хозяйка спозаранку в подвал за медовухой. Нажал я на дверь, а она не подается, будто кто держит изнутри. «Уже не вор ли?» — подумал я, понатужился и… налетел в темноте на кого-то. Разозлился и огрел его палкой. Раздался такой рев, что я мигом вылетел из подвала… Ха-ха… Оказалось, годовалый медвежонок забрался ночью в подвал и налакался медовухи…
Все дружно засмеялись, а Анатолий уже потянулся за гитарой:
Безлюдье здесь на сотни километров,
Безлесье и труднейшие пути,
А мы на высоте трех тысяч метров
Решили город-рудник возвести!
…Снова отряд цепочкой карабкается по крутому гребню. Белые клочья тумана сползают с обрыва в долину. С хребта тянет холодом, чувствуется дыхание ледника. И вот он предстал во всем своем бирюзовом великолепии. Как пройти по его скользкой, зеркальной поверхности? До седловины хребта не более ста метров. И Леонов первым вынул топорик. С силой врубились топоры в лед, осколки и брызги полетели в лицо, за воротник. Слежавшийся за долгие годы, схваченный морозами, спрессованный ветрами, лед был тверд, как камень.
— А с конями как? — забеспокоился Володя Базыров.
— И коней спустим! — твердо ответил Степан Васильевич.
Уставшие, мокрые добрались до вершины хребта, когда солнце большим шаром повисло над горизонтом. Острый, пронизывающий ветер свободно гулял на вершине. Начали разбивать бивак. Сняли вьюки, поставили палатки, сняли с лошадей и развязали вязанки дров. Загудели железные печки.
— Красота! За водой не бегать. Нагнулся и бери чистейший древнейший, первейший ледок, — как всегда, пошутил Коршунов, нагребая в ведро осколки льда.
Леонов в бинокль осмотрел местность. Вокруг горы и горы. Голые, застывшие гиганты… А внизу дремучая, величественная тайга. По ней разметались островки топких болот, мелких холодных озер. В зареве заката сверкают студеные ручейки. Постепенно они тускнеют, гаснут, погружаются в сумрак.
Утро началось с поисков тропы. Напрасно. Пришлось рубить зигзагообразную дорогу в леднике. Разбились на участки. Под ударами кайл и топоров зазвенела двухметровая толща льда. Дело нелегкое, но люди работали упорно и долго.
— Где еще можно встретить такое? Под ногами Северный полюс, над головой Африка, — сказал Коршунов.
Наконец дорога готова. Смастерили сани, на них уложили снаряжение.
— Тебе, Толя, придется принимать грузы, — кивнул на зеленеющий внизу лес Леонов.
— Самое приятное дело: хоть прокачусь с ветерком! — И Коршунов присел на корточки, взмахнул руками, удерживая равновесие, и легко покатился по гладкому льду. — Прощайте, друзья, пишите по новому адресу! — донесся его веселый голос.
Самое трудное было спустить с ледника лошадей. Один вел коня, четверо поддерживали его веревками. Лошадь, присев на задние ноги, медленно сползала по глубокой канаве.
Небо сплошь затянуто тяжелыми плотными тучами. Сердито шумит тайга от сильного ветра. И вдруг над темным лесом взметнулась белая ракета, шипя и брызгая огненными клочьями. Потом другая, третья…
Леонов, широко расставив ноги, пускает в небо ракеты. Они на миг озаряют поляну, лес, три палатки и падают в журчащий горный ручей. Бархатная чернота глубокой ночи разрывается раз за разом и еще плотнее смыкается над головой.
В лагерь не вернулись Доков и Гордеев. На сердце тревога. Густая ночь, глухая тайга, пади, распадки, буреломы…
Коршунов, босиком, в трусиках и тельняшке, стоит рядом, успокаивает:
— Придут, Степан Васильевич. Зверь им не страшен: у них карабин с собой…
Костер то тухнет, то ярко вспыхивает. Это Базыров возится у огня, передвигая котелки с ужином для опоздавших товарищей.
Но вот свет костра вырывает из темноты две фигуры с тяжелыми рюкзаками.
— Увлеклись, не рассчитали маршрута, — смущенно объяснил Петр Иванович. И за кружкой чая он рассказал об интересных находках.
— Мы напали на следы Новикова. Старые шурфы, полуразрушенная бутара на речке Урда-Джатхаз, заявочный столб промышленника Кузнецова на речке Хара-Гол…
Все знали, что золото здесь, рядом, но ухватить пока не могли. Промывка проб на лотке показывала одиночные знаки. Выше по склону их становилось все больше и больше, и вдруг они резко обрывались. Были заложены канавы… Снова пусто.