Анна и Любомир начинают спорить: конечно же, они должны показать мне деревянный костел в Гронсеке и деревянную колокольню XVII века. Хочу ли я? Впрочем, Любомир уже разворачивает машину, и мы мчимся назад, в Гронсек. Костел не заперт, здесь остро пахнет бревенчатой избой. Рядом бревенчатая колокольня XVII века. Северная Двина да и только, точно где-нибудь в Чухчерьме. Мы едем дальше. Машина жалобно погромыхивает на ухабах. Это какая-то странная машина, что-то вроде «Антилопы» Козлевича, — Любомир сам собрал ее из металлолома. Мы завезли матушку Анны и подобрали молодую пару, направлявшуюся в Зволен смотреть новый фильм про битлсов — «Вечер трудного дня». Все четверо наперебой расспрашивали о России. Анна и Любомир никогда не бывали в Советском Союзе, но дед Любомира когда-то ездил в Одессу, а тут вот тебе, живой человек из России. Когда мы подъехали к Зволену, уже стемнело.
— До Нитры далеко. Кто там у вас в Нитре? Может, и нет смысла ехать сегодня? Ведь все равно к нам домой надо обязательно заехать. Отец с матерью будут очень рады.
Мы едем через Зволен на окраину города. Здесь, в самом конце Калинчаковой, новый дом Любомира Бодя. Сразу же за домом пустырь.
— Зволенские Черемушки тут будут, — говорит Любомир.
Дом просторный, двухэтажный, со всеми удобствами. У ворот нас встречают румяная седовласая тетушка Зузанна, мать Любомира, его отец и дети: Игорек выбежал навстречу, а дочурка у бабушки на руках.
Вечер. Вся семья собирается за столом. Тетушка Зузанна сетует, что она не готовилась к приему гостей, но на ужин вкуснейшая картошка с отличным здешним молоком. Отец Любомира ставит на стол карпатскую горькую и болгарское белое вино. Разговоры о Москве, о Зволене, о работе, о прошлом и будущем. Отец Любомира на пенсии. Пенсия — 600 крон, это примерно 60 рублей. Четыре месяца в году он еще работает у себя на заводе. Любомир — техник в строительной организации, он получает 1700 крон; Анна служит в банке, зарабатывает 1300 крон. Дом построен ими в рассрочку, но через года два они надеются выплатить все и купить машину: на той, что есть, далеко не уедешь. А вот на новой они приедут летом в Москву.
Мы включаем телевизор. Передают кинокартину «Черный Петрус» Милоша Формана. Фильм о проблемах воспитания, взаимоотношениях детей и взрослых.
— У вас есть битлсы? — спрашивает Анна. — Ой, у нас есть немножко в городе.
Битлсов мне приходилось видеть в Праге. Это подростки с волосами до плеч. Когда юная парочка идет в обнимку по улице, то сзади не сразу и распознаешь, кто юноша, а кто девушка: оба в джинсах, в тельняшках, у обоих длинные кудри. В Праге я ходил вечерами в «Манес», на Словенский остров, где на танцах бывает много битлсов. Они очень юны, и, конечно же, им страшно хочется быть оригинальными, добиться независимости и признания взрослых. Некоторые пражане зовут их Манечками, другие считают хулиганами, третьи думают, что это пройдет с возрастом. Печать и радио ведут себя с редкостным тактом: они просто не замечают битлсов…
Беседа наша затянулась до поздней ночи. Утром после завтрака все семейство Бодя вышло за ворота провожать меня. В это время на улице показался почтальон и тетушка Зузанна поспешила ему навстречу.
— Таньере! Тарелки! — кричала она. — Как там летающие тарелки? А человечек больше не появлялся?
Почтальон, улыбаясь, протянул ей молодежную «Смену»:
— Как же, появлялся. Видели его в Аргентине.
Мирная Калинчакова зашевелилась. Вышел сосед Любомира. Его тоже интересовали тарелочки и человечек, и мне почему-то вспомнились при этом чапековский пан Повондра, черные головы саламандр на Влтаве. Остро и горько, будто где-нибудь в ярославской деревне, я почувствовал здесь, как не нужны сейчас людям ни летающие тарелки, ни саламандры, ни злобные хитрости атомного ядра.
— Мы не можем отпустить так гостя, — сказала тетушка Зузанна. — Надо проводить. Выводите из гаража машину. И съездите, на русскую могилу.
Машина Любомира заводится довольно хитрым способом. Нужно сначала втащить ее на гору, а потом столкнуть вниз, для чего необходимы усилия всего семейства Бодя. Тогда она заведется, но, конечно, не с первого раза. С шумом и смехом толкали мы «Антилопу» в гору, и вниз, пока она наконец не завелась. Любомир, Анна с детьми и я поехали на окраину Зволена, где находится большая братская могила советских солдат и партизан. К монументу вели ступени и посыпанные гравием дорожки, а по сторонам, среди травы и цветов было много-много гранитных надгробий с русскими именами и фамилиями, с названиями окрестных городов и сел, у которых встретили смерть эти русские. Иногда фамилий не было. Просто: «Офицер Красной Армии, погибший смертью храбрых на боевом посту в районе Зволена». Пожилой словак в цветастой рубахе навыпуск косил сено среди ухоженных, аккуратных могил. Я поздоровался с ним по-русски, он оперся на косу и спросил:
— Пекне? Красиво?
Я пожал плечами.
— Да… — вздохнул он по-стариковски, опуская взгляд на камень, под которым лежал девятнадцатилетний парнишка — солдат из России. — Да… Шкода. Лучше, если б он был теперь дома и имел свою семью. Двадцать пять тысяч тут русских. А сколько по всей земле…
Мы молча вернулись к машине. Анна и Любомир повезли меня мимо недавно реставрированного, пестрого зволенского кремля и вывезли на дорогу, ведущую к Нитре. Там мы и простились. Помахав рукой отъезжавшему автомобилю, я зашагал по шоссе. Лес подступал к нему слева, и оттуда, из темной чащи, доносился по временам крик какой-то птицы. Пахло ягодами, и очень хотелось свернуть на первую же лесную тропку. Но все-таки шоссе удерживало меня. Удивительно, как намеченный нами же маршрут обретает над нами силу…
Я прошел всего с километр, когда меня подобрала очень странная и, наверное, очень древняя машина. Влезал я в нее через переднюю малюсенькую, точно окошко, дверцу. Потом в машину уселись пожилой водитель в очках и его матушка. Машина с длинным, как клюв, радиатором и высоким смешным кузовом неторопливо покатилась по шоссе. Таких допотопных автомобилей довольно много в Праге и других чехословацких городах. На непривычного человека они производят примерно такое же впечатление, как на жителя среднерусского города внезапно появившийся на улице верблюд.
В Будче мои благодетели свернули в сторону, и я вылез на перекрестке. Я вышел за околицу и снова зашагал по шоссе. Потом меня подбросили хозяева красненькой шкодовской «фелиции». В машине были молодые родители и двое детишек: конечно, мальчик и девочка. И как потом случалось десятки раз, родители с надеждой обратились к десятилетнему парнишке-школьнику:
— А ну, Гонзик, скажи дяде что-нибудь по-русски…
Гонзик смущенно улыбался, но зато мы, взрослые, оживленно разговаривали на смеси словацкого с русским, украинским, чешским и польским. Фантастическая смесь, но все понятно, все хорошо.
В Жиаре-над-Гроном я прождал попутчиков довольно долго. Припекало солнце, нещадно дымил алюминиевый завод, гордость словацкой индустрии. Меня подобрали шоферы огромного грузового «робура», в котором вся компания размещалась в прекрасной многоместной кабине. Шоферы наперебой угощали меня пивом и лимонадом, но ехали они, к сожалению, только до Глиника-над-Гроном. И тут сверившись с картой, я решил повернуть на Банска-Штьявницу, возле которой на моей туристской «автомапе» стоял красивый значок: памятники архитектуры. На перекрестке я сел в служебный автобус. Рабочие с какой-то фабрики ехали в свой свободный день покупаться в целебных «купеле» курорта Склене-Теплице. Мы выехали на курортную дорогу.
Горы все ближе подступали к шоссе, удивительно красивые, поросшие лесом, и дорога от Склене-Теплице забирала все выше и выше. По пути встречались маленькие городки, затерянные среди живописных гор, небольшие горные села. Проехали Мочиан, похожий на грузинское селение. Наконец на вершине холма открылась удивительная Кальвария и сама Банска-Штьявница. Я вышел из автобуса и стал бродить по горбатым, мощенным брусчаткой и застроенным старинными домами улицам этого живописного горного городка. На покатой площади под моровым столбом Святой Троицы торговали цветами и фруктами. Я забрел в старый замок, обошел все залы, так никого и не встретив. Уходя, я заметил табличку, предлагавшую мне погасить свет и притворить за собой дверь. Из надписей и фотографий я понял, что это очень древний городок, который был известен еще в XIII веке, а может, и раньше, и что этот городок прежде всего шахтерский: здесь издавна существуют шахты («бани», отсюда «банска») и одна из первых в Европе горных школ.
Находившись до изнурения, я присел на покатую скамью на покатой главной улице. Она была похожа на горную реку: серебрясь под фонарями, текла вниз брусчатка мостовой; гордо вынося на перекресток острый угол, сползали старинные дома, точно огромные корабли.
Прошли веселой стайкой девчата в джинсах и тельняшках, пареньки в ярко-алых кардиганах и свитерах грубой вязки; пророкотал, взбираясь в гору, мотоцикл; в тишине звонко дребезжали голоса двух старушек, толкующих о чем-то на углу; загадочно поблескивал фонарь над головой, и на каждом из домов виднелась темноватая музейная вывеска — не меньше как шестнадцатый век; откуда-то доносился цыганский перезвон гитары.
Я уснул один в прохладной келье туристской ночлежки (восемь крон койка), но среди ночи меня разбудили двое подгулявших шахтеров. Узнав, что я русский, они решили, что сейчас самое время рассказать мне про Банска-Штьявницу. О, такой старый город! В прошлом году тысяч тридцать народу собралось здесь посмотреть «саламандер». Что это такое? А это шахтерское шествие. Ну, потеха, люди в старинных шахтерских костюмах. Раз в пять лет такое бывает. Представляют как первое золото тут нашли. Пастух увидел ящерку — «саламандер» — с золотой спинкой. «Ага, — решил он, — тут есть золото!» А может, это все и неправда. Но городок веселый, туристов летом видимо-невидимо, кругом озера. В городе несколько заводов и строек, техникумов полно: химический, лесной, шахтерский, строительный, еще есть гимназия…