В августе 1864 года на ранчо все того же Пентца собрались наиболее воинственно настроенные поселенцы. Они сформировали два отряда виджилянтов. По-английски «виджилянт» значит «бдительный». Отряды «бдительных» состояли из отбросов общества — полупреступных элементов, завсегдатаев салунов и ночлежек — и людей «уважаемых» — лавочников, трактирщиков. Задача была ясной — перебить индейцев, а заодно поживиться добычей. К выполнению этой задачи виджилянты приступили с рвением.
О последнем этапе уничтожения яна известно из книги путешественника и ученого Иеремии Кертина. В девяностых годах прошлого века он собирал в Калифорнии легенды и мифы индейцев. Кертин старательно избегал называть имена виджилянтов, может быть не желая смущать их потомков. Напрасные старания: потомки с гордостью оглядывались на «добрые, старые времена».
Однако фермеры и владельцы ранчо не сочувствовали виджилянтам. К этому времени от южных яна почти никого не осталось, а многие северные и центральные яна работали на ранчо поселенцев. Виджилянты силой уводили их и тут же убивали. Число жертв росло: в одном месте убита женщина с ребенком, в другом — три женщины, двадцать яна в поселке Коттонвуд, триста — на празднике сбора желудей… К концу кампании в декабре остались только яна, укрывшиеся у «мирных» индейцев, и те, кого хозяевам ранчо, иногда с оружием в руках, удалось отстоять, — всего пятьдесят человек. Теперь виджилянты могли заняться яги.
Руководство этой операцией взяли на себя Андерсон и Гуд. Часть отряда под командой Андерсона обошла селение яги со стороны гор. Ночь была темной и безлунной. К утру 16 августа Андерсон вывел виджилянтов на холмы и отрезал яги путь к отступлению вверх по реке. Западнее, ниже по течению, расположился Гуд со своими людьми. Отсюда они могли обстреливать единственный брод через Милл-Крик. Когда рассвело настолько, что можно было видеть мушку в прорези прицела, Андерсон приказал открыть огонь. Спасаясь от пуль, яги бросились к броду. Там их встретили выстрелы виджилянтов Гуда. Вода Милл-Крик покраснела от крови. «Множество трупов плыло по течению», — писал впоследствии Андерсон. Виджилянты разграбили поселение и ушли, унося добычу и скальпы и оставив разрушенные хижины, перевернутые корзины с пищей, обломки луков, гарпунов и непогребенные тела хозяев поселка. Среди немногих спасшихся был маленький Ишн и его мать.
В своих воспоминаниях помощник Андерсона Сим Моак описывает еще одну «карательную экспедицию». Умиравшие от голода яги забрались в ранчо. Жена хозяина, некая миссис Сильва, увидела, как нагруженные провизией индейцы вылезали из окна. Через несколько часов Андерсон со своими людьми шел уже по следам «преступников». Яги сбросили в воду ствол дерева, по которому перешли реку, и думали, что избавились от преследования. Может быть, они вообще не знали, что их преследуют. Когда Андерсон вышел на гребень каньона, индейцы шли цепочкой, растянувшись по склону. Загремели выстрелы. Только одному индейцу, шедшему впереди, удалось добежать до реки. Он бросился в воду и укрылся за водопадом. Джек Моак, брат Сима, стрелял до тех пор, пока фигура, смутные очертания которой виднелись за стеной радужных брызг, не упала на колени и медленно сползла в каменную чашу водопада. Джек вытащил труп за волосы на берег. Блюстители закона захватили добычу яги, в том числе женскую шляпку с цветами.
Сим Моак так описывает торжественное возвращение «победителей»:
«Андерсон ехал на маленьком белом муле. Один из ребят сказал, что он должен надеть шляпу с цветочками. Мы вынули шляпу из вьюка, и Андерсон натянул ее на голову. К хвосту мула привязали скальп. Навстречу нам попалось несколько фургонов с эмигрантами. Они ехали в Орегон. Возницы останавливали лошадей, из фургонов, раздвинув парусину, выглядывали женщины и дети Забавное это было зрелище: огромный мужчина на крохотном муле, длинное ружье поперек седла, чепчик с цветочками и скальп».
«Честь» убийства последних яги принадлежала не Андерсону. Четверо вакеро, история сохранила их имена, — это Дж. Дж. Богарт, Джим Бейкер, Скотт Вильямс и Норман Кингслей — пасли скот в горах. Утром они напали на кровавый след, который оставил раненый бык. Вскоре они увидели сломанную стрелу и части туши быка. Охотники яги, убившие животное, боясь погони, взяли столько мяса, сколько могли унести, а остальное оставили в кустарнике.
Вакеро вернулись в свой лагерь, а на следующий день, уже с собаками, двинулись по следу дальше. След привел их к пещере, где спрятались яги. Их было около тридцати человек с грудными младенцами. Они запаслись мясом и чувствовали себя здесь в безопасности. Четверо вооруженных белых перестреляли беспомощных индейцев, не дав им даже выйти из пещеры.
Тихо стало на Милл-Крик. Поселенцы считали, что в живых не осталось ни одного яги. Смущало их только одно: кто-то унес тела убитых из пещеры. Их похоронили, а не сожгли, как полагалось по обычаю яги: дым погребальных костров мог привлечь убийц. Спасшиеся ушли в горы, в самое сердце своей страны. Там, в ущельях и пещерах, жили лисы и змеи, встречался медведь, иногда лось или олень, но не было других людей. Там они образовали, как писал впоследствии Кребер, «самую малую свободную нацию в мире, которая с беспримерным мужеством и настойчивостью держалась против натиска «цивилизации» на двадцать пять лет дольше знаменитого отряда апашей[6] под командой Геронимо».
С тех пор никто не видел яги. Иногда случайно забредший в эти места охотник, прокараулив несколько дней среди скалистых обрывов и низкорослой горной поросли, замечал в наступивших сумерках отблеск маленького костра и мелькавшие около него тени. Но прежде чем ему удавалось подобраться на ружейный выстрел, тени исчезали. Яги наспех варили ужин и никогда теперь не ночевали у костра. И каждый день один из оставшихся в живых стоял на страже, спрятавшись за камнем или укрывшись в листве дерева.
У яги не осталось детей. Самым младшим был Иши. Но и дети не выдали бы беглецов. Индейцы говорят тихо, наверно поэтому и дети их почти никогда не кричат. Если приходит охота поплакать, они тихонько хнычут. Даже маленькие дети обычно держатся поближе к родителям.
Гарпуны и сети, луки и ловушки — оружие бесшумное. Жили яги в маленьких хижинах, замаскированных ветками деревьев. Они делали иногда большие переходы по руслу ручьев или прыгая с камня на камень, где их босые ноги не оставляли следов. Каждый отпечаток ноги на земле яги прикрывали опавшими листьями. Их тропы были проложены под густыми зарослями чаппараля. Даже олени выбирали более открытые места. Если ветка преграждала яги дорогу, он отодвигал ее медленно, понемногу или перетирал острым осколком камня. Процесс медленный, но бесшумный. Индейцы никогда не рубили деревьев. Дым их маленьких костров рассеивался раньше, чем поднимался над кустарником. Когда костер прогорал, они прикрывали его обломком скалы. Индейцы поднимались и опускались по отвесным стенам каньона на веревках: путь, укрытый нависающими сверху деревьями, более надежный, чем узкие крутые тропинки. К тому же пользоваться тропами следовало редко, чтобы они выглядели как звериные.
Так прошло двенадцать лет. Для новых поселенцев милл-крики стали почти легендой, хотя старожилы все же сомневались. Вот что-то зашуршало в кустах. Олень? А может быть, индеец? Кто знает?
Долина Милл-Крик менялась. Ранчо, лесопильни и поселки росли как грибы. Теперь их соединяли уже не тропки, а дороги. Край процветал, а для истинных хозяев земли это означало одно — голод. Кольцо поселений белых сжималось все туже, и яги вышли из укрытия. На одном ранчо пропал теленок, на другом — в шерсти овцы запутался наконечник стрелы, из хижины кто-то унес мешок с овсом.
В апреле 1885 года, возвращаясь домой, хозяин небольшого ранчо, Норвалл, услышал, что в его домике кто-то возится. Он подошел поближе и увидел, как из окна один за другим вылезали четверо индейцев: молодая женщина, старик и двое молодых мужчин — у одного из них была искалечена нога, второй был Иши. Увидев хозяина, они молча стали в ряд у стенки домика и стали ждать дальнейших событий. Ничего, кроме старой одежды, они не взяли, может быть потому, что из пищи там были только консервы в жестяных банках, назначения которых индейцы не знали. На женщине было три старых свитера Норвалла, старик держал потертый сюртук. Норвалл знаками показал индейцам, что они могут унести свою жалкую добычу. Больше он их не видел. Осенью кто-то опять побывал в его хижине. На этот раз ничего не пропало, а на столе стояли две плетеные корзины, какие делают яги.
Некто Д. Б. Лион рассказывал Вотерману, чтоб 1889 году, когда ему было двенадцать лет, он отправился на охоту с собакой. В зарослях кустарника послышался шорох. Собака бросилась туда, но через минуту смущенно вернулась, поджав хвост. Из кустов раздался визг дикой кошки. Лион швырнул в кусты камень. В ответ раздалось ворчание, на этот раз похожее на человеческий голос. Расхрабрившись, Лион залез в кусты и споткнулся о лежавший на земле узел: в овечью шкуру были завернуты бараньи ноги и маленький пакет из оленьей кожи. Просвистели две стрелы, одна ударилась в камень, вторая упала у его ног. Третья стрела сорвала с него шляпу. Не дожидаясь четвертой, Лион подхватил пакет из оленьей кожи, упавшую стрелу и пустился наутек. Дома он развернул пакет. В нем был набор инструментов для изготовления наконечников стрел.
Тот же Лион с братом увидели как-то в кустарнике след босой человеческой ноги — очень широкий у пальцев, в мягкой земле отчетливо отпечатались глубокие трещины и морщины на подошве. Мальчики пошли по следу и на краю оврага увидели индейца. Тот тоже заметил их и, ни секунды не колеблясь, прыгнул с отвесного обрыва на росшее внизу дерево и исчез в листве.
Прошло еще несколько лет, и индейцы исчезли снова. Они ушли на Дир-Крик, Оленью реку, свое последнее пристанище. На южной стене каньона, на высоте 150 метров от дна, где бежал ручей, находился заросший густыми высокими деревьями карниз. Двести метров голой отвесной скалы надежно отделяли его от края каньона. Раньше здесь обитали гигантские серые медведи — гризли. Теперь поселились яги. Кроме Иши, в живых оставалось только трое: мать Иши, его сестра и старик, который не был им родственником.