Теперь выделим из всего, что здесь рассказано, одно обстоятельство. Почему пчелки-галикты первых генераций живут лишь по году, а родительница их в пять-шесть раз дольше?
Прежде чем ответить, напомним деталь, о которой упоминалось только мельком. Выйдя из ячей, молодые пчелы облизывают мать и друг друга. Именно в этом дело — в контактах с матерью, в слизывании с ее тела выпота, вполне реального и вещественного, хотя и удивительного по воздействию. Пчелки, вкусившие его, теряют способность открыть выход из гнезда в начале осени, когда они рождаются, и жизнь их идет по иному руслу, строится совсем не так, как у матери.
Конечно, биохимики выяснят состав и формулу секрета самки-основательницы, физиологи проследят, по каким каналам передается на нервные центры его воздействие, парализующее одно лишь звено в цепи поведения рабочих пчелок. Но этого как раз достаточно, чтоб гнездо осталось запечатанным именно тогда, когда в еще теплом воздухе низко над землей носятся длинноусые женихи, проверяющие своими «антеннами» почвенные щели и трещины в поисках ходов к невестам. Весной же, когда выпот уже потерял свою тормозящую силу и не мешает пчелкам покинуть гнездо, женихов нигде и в помине нет, зато отовсюду галикт зовет аромат пыльцы и нектара. Этот призыв цветов окончательно уводит жизненный путь насекомых в русло рабочих особей.
Другое дело созревшее гнездо: потомство старой галикты здесь небывало многочисленно. Самку-основательницу кормит теперь весной рекордно большое число дочерей. Эта смесь богатого корма превращается в организме самки в яйца, из которых выводятся уже не одни лишь самки, как в первые годы, но и самцы. Они появляются в гнезде впервые. Кроме того, похоже, секрета самки уже не хватает на всех ее отпрысков (их уже чуть не 500!), а может быть, он просто не действует на самцов, которые открывают изнутри подземелье. Так или иначе, пути на волю проложены, самцы улетают, а вместо них в гнездо проникают чужие, которые находят своих невест, остающихся вскоре вдовами. Этим самкам, нисколько не отличающимся от сестер прошлых генераций, предстоит, однако, прожить еще пять-шесть лет.
Вряд ли женоненавистнику Ксенарху, воспевшему счастье самцов-цикад, «чьи жены безголосы и немы», понравилась бы существующая у галикт разновидность счастливого брака…
Но правы ли мы, считая одинаковыми самок-галикт всех поколений, и не переоцениваем ли значение выпота, которым мать словно околдовывает своих дочерей?
Если брать из молодых гнезд только что созревших пчелок и, помечая их краской, пересаживать в пятилетние гнезда, то прилетающие туда самцы не оказывают никакого предпочтения коренным обитательницам перед подкидышами, одинаково обращаются с ними. Весной подкидыши из молодых гнезд точно так же, как и коренные обитательницы старых, покидают кров и принимаются закладывать собственные ничуть не менее рьяно и нисколько не менее успешно.
Вот еще зрелище, дающее повод призадуматься! Ведь если б оставить молодых пчел в родном гнезде, ни одна не прожила бы здесь более года, и на тринадцатый месяц ее останки оказались бы на подземном кладбище. Достаточно было пересадить тех же пчел в старое гнездо — и они прожили после того еще пять-шесть лет.
Подумать только: как легко, как просто здесь в пять-шесть раз продлить естественный срок жизни! До чего же богаты резервы жизненности, насколько вероятные сроки жизни больше фактических!
Но может быть, так обстоит дело только у галикт?
Общину галикт можно сравнить с растением, которое на пятом году жизни зацветает и затем отмирает. Такие однократно цветущие растения ботаники называют монокарпическими. Семьи многих муравьев и термитов, живущих огромными колониями, представляют системы поликарпические, они словно цветут и плодоносят многократно. Ежегодно тысячи молодых крылатых самцов и самок — женихов и невест — вылетают в определенную пору из гнезд. Плодовитые самки (у муравьев) или супружеские пары (у термитов) расползаются, основывают молодые гнезда, которые со временем, разросшись в общину из сотен тысяч, а нередко и миллионов рабочих особей и солдат, регулярно порождают крылатых, призванных воспроизводить вид.
В этих огромных общинах муравьев и термитов каждая семья состоит из форм, не сходных по строению, повадкам и продолжительности жизни.
То же можно наблюдать и в небольших однолетних общинах ос и шмелей, чьи самки, перенесшие тяготы и испытания зимовки, весной оживают под лучами солнца и, как живые семена, всходят, обрастая молодыми поколениями. Эти семьи рассевают к осени урожай плодовитых зимующих маток, а сами подобно однолетним злакам отмирают с наступлением предзимних холодов.
У всех общественных ос и шмелей особи, выводящиеся к концу лета, обычно зимуют и, следовательно, живут в два-три раза дольше, чем их сестры-рабочие, выводящиеся весной и к началу осени уже погибающие. Здесь различие в продолжительности существования рядовых насекомых и самки-основательницы не выходит за пределы отношения 1: 2 или 1:3; у галикт оно составляет, как мы видели, 1:5 и 1:6, у муравьев же доходит до 1:10, даже до 1:20. При этом в семьях муравьев развитие зародышей может направляться так, что из них формируются в одних случаях сравнительно недолговечные солдаты или рабочие, в других — предназначенные для продолжения рода самки, а у термитов также и самцы, живущие по многу лет.
Знатоки муравьев — мирмекологи — научились воспитывать личинок так, что муравей Формика выходит из кокона не рабочим, способным прожить самое большее год, а развитой самкой, которая создает колонию и живет в ней 10, а то и 20 лет.
У термитов же не только женские, но и мужские особи, не только молодые рабочие, но и солдаты способны, даже пройдя первые этапы метаморфоза, изменять характер развития, и тогда насекомое развивается не в рабочего или солдата, а в долгоживущую крылатую особь. В этом случае, если обстоятельства окажутся благоприятными, насекомое проживет дольше, чем рабочие, даже не в 5 раз, как у галикт, и не в 10–20, как у муравьев, а в 20–30 раз! Каждое такое насекомое-долгожитель наглядно свидетельствует о возможности управления сроком жизни.
Немало доказательств тому демонстрирует и пчелиный улей.
Выйдя из яйца, личинка медоносной пчелы через шесть дней заматывается в кокон и, окуклившись в нем, засыпает. Это как бы введение в жизнь, предисловие к ней. Но если рабочая пчела появляется на свет весной или в начале лета, ей жить не дольше шести недель, тогда как рабочие пчелы последних летних генераций живут до следующей весны, значит во всяком случае больше шести месяцев. Это естественно: встречая первые холода, семья пчел должна состоять из насекомых, способных перенести зимовку и еще воспитать первое весеннее поколение.
Мало того, в этой же семье, от тех же родителей происходит, такими же пчелами выкармливается матка, но она живет даже пять лет, и здесь уже не имеет значения, выведена она весной или осенью.
Попробуем сопоставить сроки жизни трех родных сестер: 6—26—260 недель… Чтобы яснее стали эти различия, применим масштабы, более близкие эмоциональному восприятию, и сопоставим, к примеру, 50-летнюю, 200-летнюю и 2000-летнюю продолжительность жизни!
Оставим в стороне матку. С первого до последнего часа ее личинка выкармливается особой, специально для нее приготовленной рабочими пчелами пищей — маточным молочком, королевским желе, как его стали в последние годы величать. Но рабочие-то пчелы все от первой до последней в сезоне поколений выкармливаются, так сказать, «на общем основании». Почему же в таком случае пчела, рожденная в сентябре, живет в пять раз дольше, чем ее родная сестра, появившаяся на свет в мае?
Было бы слишком долго описывать опыты, которые имели в конечном счете цель перестроить обмен веществ в недрах пчелиной семьи. Скажем об итогах: пчелы, рожденные весной, то есть такие, которым полагалось окончить жизненный путь через шесть-семь недель, продолжали благоденствовать не только через 50, но и через 100, через 200, 300, даже через 400 дней.
После того как доктор Анна Маурицио на Либефельдской опытной станции в Швейцарии проделала эти перестройки жизненных сроков, сходные опыты проведены были во многих странах, в том числе и у нас. Средний лимит продолжительности жизни для пчелы удалось превысить чуть не вдесятеро. Рабочие особи прожили по десять пчелиных веков!
В описываемых здесь экспериментах нет никакого насилия над природой, нет ничего искусственного, вымученного. Подобное можно наблюдать и в естественных условиях.
Взять трутней. Обычно они живут около ста дней. Но смерть настигает трутней не тогда, когда они неспособны жить дольше; кончается лето, и пчелы изгоняют их из общины. В семьях же, потерявших матку, работницы своих братьев не изгоняют, и те благополучно зимуют и доживают до следующего лета.
Одним словом, везде существует скрытый, неиспользуемый запас жизненности. Видимо, Клото мойра, зачинающая нить, делает ее достаточно прочной, и живое существо в состоянии прожить много дольше, чем живет на самом деле.
Значит, опираясь на богатые резервы жизненности, присущие организмам, можно содействовать второй мойре — Лахесис — и подальше оттеснить третью — Атропос — с ее смертоносными ножницами!
Заканчивая «Этюды о природе человека», И. И. Мечников писал: «Наше поколение не имеет никаких шансов дожить до физиологической смерти. Но… с каждым новым поколением окончательное решение задачи будет все ближе и ближе».
Что же, мы вправе сказать: дело к тому и идет. «Успехи предупредительной медицины и гигиены», умение предотвращать «внешние причины, грозящие жизни», превзошли в наши дни самые смелые ожидания. Охрана детства и оздоровление старости, целебные средства и воспитание невосприимчивости к заболеваниям, блокирование очагов болезней и мастерство хирургии — все обрело новые черты, все пропитано новыми силами.