По двое, поодиночке, захватив на всякий случай карабины или ракетницы, сунув в карманы по две-три петарды, расходимся по распадкам. Я отправляюсь один. Постепенно затихают вдали человеческие голоса, скрип шагов. Воцаряется какая-то особая, звенящая тишина. Кажется, что стук сердца и шум собственного дыхания отзываются окрест многократным эхом. Так же как и на побережье, здесь по-весеннему припекает солнце. Идти в меховой кухлянке и торбасах тяжело и жарко. То и дело приходится протирать запотевшие очки-светофильтры, а сняв их, невольно жмуриться, защищаясь от слепящего потока света, источаемого солнцем и снегом. Пересекаю несколько увалов, спускаюсь на дно глубокого каньона и неожиданно натыкаюсь на берлогу.
Убежище еще не вскрыто медведицей. Набрести на него удалось случайно, тем более что берлога устроена у подножия склона и вход в нее сверху и с боков прикрыт козырьком снежного надува. Чело берлоги — отдушину — диаметром немногим более кулака легко принять за торчащий из-под надува камень. Однако следы дыхания медведицы и медвежат, запечатлевшиеся на сине-белой снежной стенке яркими желтыми разводьями, выдают отсюда, снизу, их убежище. Присмотревшись, начинаю различать и иней, осевший по краям отдушины, и свисающие с козырька небольшие сосульки. Сомнений не остается: где-то здесь, совсем рядом, быть может прямо подо мной, лежит с малышами «матуха», как называют медведиц местные охотники. Она, конечно, слышит человеческие шаги и вряд ли рада моему появлению.
Позже мы убедились, что к жилой берлоге даже вплотную без риска может подходить и невооруженный человек. Худшее, что его ожидает, — увидеть на мгновение показавшуюся из-под снега голову зверя, услышать его недовольный голос. Но сейчас рука невольно протянулась к висящему за спиной карабину. С ним наготове, ступая с возможной легкостью (перспектива провалиться в убежище медведицы мне тоже не показалась заманчивой), отхожу на несколько шагов, открываю планшет и наношу на карту первую из найденных берлог.
От этого семейства медведей большего мне и не требуется, можно идти дальше. Оглядываюсь по сторонам и невдалеке, на увале, замечаю одного из своих товарищей. Он лежит на снегу, распластавшись, сняв шапку и, заглядывая поверх заструга, за чем-то с любопытством наблюдает. Вскоре и я лежу рядом с ним и также оказываюсь очевидцем интересного зрелища.
На противоположном, освещенном солнцем склоне большим округлым пятном чернеет вскрытая берлога. Куча снежных комьев перед входом в нее хорошо выделяется на гладкой поверхности надува, виднеются несколько ямок или пещер, явно выкопанных живыми существами. Последовав примеру соседа, тоже сняв шапку, я еще больше вытягиваю шею и замечаю на дне оврага обитателей жилища — медведицу с двумя медвежатами. Мать, топчась на одном и том же месте, что-то разыскивает под снегом, временами погружаясь в яму с головой и даже шеей (как потом выяснилось, ее привлекали здесь за неимением лучшей еды чахлые стволики ползучих ив). Малыши, хотя и небольшого роста, но уже бойкие и юркие, то суются к матери в яму, то затевают игру «в салочки»: один за другим карабкаются вверх по крутому склону, а затем с увлечением скатываются вниз на животах. Нас, возможно, ждали здесь и еще более интересные наблюдения, но вдали зафырчал мотор вездехода. Медведица насторожилась, осмотрелась и махами бросилась к берлоге. Ее опередили и первыми исчезли в убежище медвежата. Мать еще раз оглянулась и будто провалилась под снег, удивительно шустро и ловко втиснув свое большое тело в узкий лаз.
Через день уже на собачьих упряжках, чтобы шум мотора и запах бензина не мешали работе, в маршрут отправились наши кинооператоры Анатолий Александрович и Игорь. Им предстояло снять у берлог медвежьи семейства. Однако будто злой рок обрушился на путешественников. Неудачи преследовали их одна за другой. Они начались еще на старте, в поселке. На две нарты уже был уложен объемистый багаж: киноаппаратура и штативы, ящики с пленкой, спальные мешки и палатки, запас продуктов и собачьего корма. Каюрам и пассажирам оставалось лишь захватить кое-какую мелочь. И тут-то, воспользовавшись безнадзорностью, одна из упряжек рванулась. Плохо державший ее остол — толстая палка с железным наконечником — сдал, и собаки, набирая скорость, помчались по накатанной дороге вниз с пригорка.
Привязанные у домов псы, завидуя, а может быть, сочувствуя беглецам, взвыли разноголосым хором. Наперерез упряжке кинулись люди, но безуспешно. Собаки теперь сами спасались от наступающих на них саней и бежали все быстрее. На крутом повороте сани упали набок и поволоклись, вздымая снежную пыль, теряя поклажу. Лишь на последних метрах суши они зацепились за оттяжку радиомачты, и собаки остановились. Ремонт саней под ухмылки собравшихся островитян, новая погрузка, увязка поклажи — и наши путешественники наконец тронулись в путь.
С утра в этот день опять стояла тихая, солнечная погода. Но уже к обеду над вершинами синеющих вдали хребтов повисли белые облачка. Старожилы посматривали на них настороженно, как на предвестников приближающейся пурги. Действительно, прошло еще немного времени, и струйки снежной пыли потекли с ближайших увалов. Ветер крепчал. Ручейки поземки слились в один общий поток. Солнце померкло. За стенами домов загрохотала, застонала пурга. Упряжку кинооператоров она захватила в десятке километров от поселка. Собаки легли, утомленные борьбой с ветром и снежными вихрями. Люди, не дожидаясь полного разгула урагана, поставили в ближайшем распадке палатку и забрались «пурговать» в спальные мешки.
Они пережидали пургу двое суток, но и на этом их испытания не кончились. Только приутихла пурга, как они отправились дальше. Мерно поскрипывали сани, подпрыгивая на застругах, семенили по снегу собачьи лапы. Пригревало солнце. Порядком померзнув и помучившись в тесной палатке, кинооператоры и каюры клевали носами. Нарта Анатолия Александровича отстала. Вдруг собаки резко свернули в сторону и с азартным лаем бросились к берлоге, не замеченной шедшей впереди упряжкой. Сразу не сообразив, в чем дело, то ли от толчка, то ли с перепугу первым слетел с саней каюр. Нарта полегчала, помчалась еще быстрее. Анатолий Александрович, пока ничего не понимая, лишь крепче ухватился за подвернувшуюся под руку веревку, прижав кинокамеру к груди. Он свалился у самого входа в берлогу. Нарта вслед за собаками исчезла в убежище. Из-под снега послышались рев, визг, и тут же на поверхность стало вылетать все то, что еще недавно было упряжкой.
Происшествие длилось секунды. Медведица выбросила из берлоги все, что принадлежало непрошеным гостям: обломки нарт, растерзанную поклажу, окровавленных, корчившихся на снегу собак. О продолжении маршрута не могло быть и речи. Оставив невдалеке груз на сохранившихся санях, путешественники вернулись в поселок, обгоревшие под солнцем, с облупленными носами.
Я дождался окончания пурги и поднялся на одну из ближайших к поселку гор, сел на камень, осмотрелся. Ветер совсем стих, солнце смутно проглядывало сквозь дымку неярким малиновым диском. Где-то слышался крик ворона, единственного на острове пернатого зимовщика.
На одном из сплошь заснеженных склонов с грядами заструг и желобами, промытыми поземкой, я увидел какое-то темное пятнышко. Бинокль превратил его в нечто более конкретное: в медведицу с двумя медвежатами. Звери шли относительно быстро, деловито, не меняя направления. Мать впереди, малыши, один за другим, сзади. Семья держала путь к побережью. Дальше, почти на границе суши и припая, я увидел еще одну семью, затем на гребне хребта — третью. Видимо, начался массовый уход медведиц с острова на льды: наступило лучшее время для поисков и учета берлог.
Следующий маршрут вездехода — на север острова. Пересекаем несколько горных хребтов — и вот наконец гора Китовая, невысокий вытянутый кряж, до вершины заметенный снегом. Еще издали на склоне замечаем берлогу, затем еще одну. К первой карабкаемся вдвоем, с моим коллегой зоологом Феликсом. Склон крутой, до берлоги метров пятьдесят. Подняться к ней можно только по ступенькам. С собой мы взяли топор и лопату, но от лопаты толку мало. Даже топор, со звоном ударяясь о надув, с трудом вгрызается в него, высекая брызги снежной пыли. Наша лестница медленно растет, обходит сбоку медвежье убежище, и вот оно рядом. На полу в коридоре скопился свежий снег. Значит, берлога пуста, семья уже покинула ее.
На всякий случай бросаем внутрь куски снега, прислушиваемся. Тихо. Лаз узкий, сантиметров восемьдесят в диаметре. Медведица проходила в него свободно, но человек, тем более в кухлянке, протискивается с трудом. Первым заползает в берлогу Феликс, он меньше меня. Будто уже из недр горы Китовой раздается его приглушенный крик:
— Еще есть место, заходи!
«Захожу», конечно, тоже ползком. Прямой, горизонтальный коридор длиной метра в два, ступенька вниз — и вот сама берлога. Хотя уже вечереет, здесь всего лишь полумрак. Видно, что помещение просторное, яйцеобразной формы. Вдвоем мы здесь свободно сидим, при желании можем и лежать. Нельзя только встать в полный рост. На голубоватых стенах и потолке тускло поблескивают кристаллики снежных зерен. Пол темнее: затоптан лапами жильцов. Измерив берлогу, с неохотой выбираемся наружу: там так уютно, тихо, чисто.
Засветло успеваем осмотреть, обмерить, описать еще две берлоги.
Следующий день уходит на обследование гор Китовой и Тундровой. Особенно тщательно обходим и объезжаем Китовую. Здесь берлог оказывается меньше, чем можно было ожидать, — всего семь. Все они уже пусты, хотя следы зверей у некоторых берлог совсем свежие — вчерашние или позавчерашние. Всюду одна и та же картина: медведица раскапывала снег у подножия склона, вырывая ямы до метра глубиной, ела траву, ветки и стебельки ив. Медвежата резвились, съезжали с гор. По всем распадкам тянутся цепочки следов матерей с детенышами, шедших по кратчайшей дороге к морю.
На склонах горы Тундровой найдены семь тоже покинутых убежищ. Итак, двухдневный «улов» — четырнадцать берлог.