И сам снял фильтр.
«Здесь совсем не так. Здесь начальник сам все должен уметь делать не хуже любого технаря-работяги, — думал Василий Иваныч, чуть не плача от больно задетого самолюбия, и он даже не заметил, как отморозил пальцы, — здесь совсем не нужно никого заставлять работать. Здесь, в Арктике (черт бы ее побрал!), нужно самому вкалывать».
И только тут он заметил, что пальцы побелели.
— Шалун уж отморозил пальчик, — продекламировал адлерский разгильдяй, проходя мимо, и Василий Иваныч понял, что от языка этого южанина ему еще придется пострадать.
Он растер руку перчаткой; потом ставил аккумуляторы, и ветер дул прямо в лицо, и от него никак нельзя было загородиться. А аккумулятор никак не лез на место.
— У тебя щечка отморожена, — сказал бортмеханик.
— Ему и больно, и смешно, — проговорил бородач и, взбегая на стремянку, оглянулся и сверкнул из поседевшей от инея бороды стальными зубами.
— Мы будем петь и смеяться, как дети, — крикнул он сверху.
Василий Иваныч вернулся со службы, выпил несколько стаканов чаю, чтобы согреться, и забрался на второй этаж своей двухэтажной койки. И ему сейчас было лень даже думать — так он устал. Над ним курила свинья. Настроение было мрачное. Инженер сидел напротив, на нижнем этаже, как в собачьей конуре, тоже курил и молчал.
«Нужно перестраиваться!» — решил Василий Иваныч, засыпая, но дверь открылась, и кто-то крикнул:
— Братцы, за водой!
Василий Иваныч открыл глаза и посмотрел на инженера:
— За какой там еще водой?
Дверь захлопнулась.
— В океан. Льдину взрывать, — пояснил инженер, — поедем, ничего не поделаешь.
Был вечер, судя по часам, но солнце находилось на том же уровне, что и днем и утром. На улице уже несколько человек с красными лицами плясали около трактора, чтобы не замерзнуть.
К трактору были подцеплены большие сани — целая платформа на полозьях. Сани тронулись, и все вскочили в них на ходу.
— А кому это нужно? — спросил Василий Иваныч.
— Тебе! Пить-то надо. — проворчал инженер. И куда только делась его вежливость!
Трактор ехал долго. Временами Василий Иваныч и инженер соскакивали на землю и бежали рядом, чтобы согреться. Трактор съехал на лед океана и держал путь к высокому торосу. Тракторист открыл дверцу, чтобы в случае чего быстро выпрыгнуть.
Василий Иваныч увидел перед собой стеклянную голубую гору. Внизу, под горой, — голубая пещера с зеленоватым внутренним свечением.
— Красиво, — сказал он.
— Да, — согласился с ним Пилюта, — очень красивая дырка: лед долбить не нужно для тротила. Это ты точно заметил.
Василий Иваныч вглядывался в льдину и находил необыкновенное богатство красок, начиная с красного, как застывшая кровь, от низкого солнца, просвечивающего гору насквозь, до зеленых и лиловых тонов.
Пилюта вытащил из чемоданчика тротиловую шашку, похожую на кусок дешевого мыла, и бикфордов шнур. На шнур он надел запал — бронзовую трубочку с донышком — и, чтобы запал дернулся, смял трубочку зубами. Запал вложил в дырку на шашке и подвязал еще две шашки к первой. Потом залез в пещеру и снаружи торчали только его ноги в рыжих унтах. И ноги шевелились — наверное, помогая рукам.
Наконец Пилюта вылез.
«Сейчас подожжет шнур сигаретой, как в кинофильмах», — почему-то подумал Василий Иваныч, но Пилюта обложил шнур спичками и чиркнул по ним коробкой. Погасшую и замусоленную сигарету он держал в губах.
Из пещеры пошел дымок. Все не спеша отошли в сторону. Раздался взрыв, и торос как будто вздрогнул, а из пещеры вылетел черный дым и осколки льда.
Тракторист подогнал платформу вплотную к торосу. Василий Иваныч залез наверх, со злостью воткнул лом в ослабленный взрывом торос, и вниз, подпрыгивая, покатилась сверкающая глыба льда. Парни переносили куски льда вперед, чтобы больше поместилось на платформе. Василий Иваныч сбросил куртку и работал в одном свитере…
На другой день работы не было. Все близлежащие порты закрылись из-за погоды, а здесь светило солнце.
Василий Иваныч отоспался и приобрел человеческий облик и человеческое желание двигаться, хотя все мускулы болели, как после драки.
«А ведь я научился сдергивать фильтры, черт побери!» — подумал он и отодвинул столик, чтобы ходить по комнате не натыкаясь.
«Страшная штука — Арктика, — вспомнил он слова доктора. — Ну, да не так страшен черт…»
В комнате никого не было.
Он нагнулся, нащупал под кроватью карабин и мешочек с патронами, набил две обоймы.
«А иначе сказки не получится», — подумал он, выходя на улицу.
Ветерок дул в спину. Солнце, теперь уже перетянутое посредине, похожее на песочные часы, стояло на отливающей металлом равнине, и над горизонтом темно-лиловые полосы: это небо вобрало в себя цвет открытой воды — разводий. Так объяснил инженер. Снег, словно обструганный выщербленным рубанком, звенел под ногами.
Василий Иваныч повесил карабин прикладом вгверх, сделал спокойное лицо и не спеша начал спускаться с высокого берега. На склоне железная бочка стояла на ребре, что явно противоречило физическим законам. Василий Иваныч подошел к ней, долго думал, как это могло так получиться, и догадался: бочка вмерзла, а снег из-под нее выдуло.
— Сами понимаете — Арктика, — передразнил он инженера и двинулся дальше, но тут же провалился по колено в трещину, замаскированную заподлицо снежным мостиком.
«Надо идти мягче», — решил он и теперь уже при каждом шаге вес тела переносил осторожно и до острова Дальнего ни разу не провалился.
На гребне Дальнего стоял высокий темный обелиск.
Василий Иваныч глянул за остров и остолбенел. Вчера он видел только один торос, а здесь океан до самого горизонта был заставлен голубыми и зелеными кристаллами, освещенными красным, изуродованным рефракцией солнцем.
Он подошел к первой льдине толщиной метра в четыре, вмерзшей под углом, и заглянул в пещеру, отгороженную сосульками, достающими снега. И в снегу были окошки, светящиеся изнутри синими фонарями с фольговыми блестками и пузырьками воздуха, как будто через воду продували воздух.
— Ничего себе! — сказал Василий Иваныч вслух. — Страшная штука — Арктика, неприятно оказаться с ней один на один. Заодно гляну, далеко ли разводья, — решил он и двинулся вперед.
Он шел уже около часа, перелезая через торосы, где их нельзя обойти, и спина его взмокла.
«Трудно было открывать Северный полюс, — подумал он, переводя дыхание. — Утомительно».
Остров скрылся за сверкающим однообразием льдов. Ветер дул в спину.
«Еще немного пройду и, если не будет разводий, поверну назад», — решил он.
Он все шел. Ветер усилился и дул уже сбоку. «Что это? Или ветер переменил направление, или я дал крюк?»
Он заволновался и решил возвращаться. Хотел идти по своим следам, но спрессованный снег не оставлял никаких следов. Он вспомнил, что даже тяжелогруженые сани оставляют только две полированные полоски, заметные против света.
И вдруг Василий Иваныч увидел впереди, где, по его представлениям, должен находиться Дальний, сплошную белую стену, загородившую солнце. Он заторопился навстречу белой стене и через несколько секунд оказался внутри ее. Сделалось темно, все вокруг обесцветилось, и в лицо воткнулись сотни холодных заноз. Ему сделалось не по себе.
Он шел, ложась грудью на твердый ветер. Унты и воротник плотно забились тончайшей снежной пылью, и теперь по унтам можно было пощелкать пальцами, как по доске.
Он шел и шел.
«Пора бы и Дальнему появиться, — бормотал он, и ветер набивался ему в рот, — давно пора». Но Дальний как под лед нырнул. Он еще прошел с полчаса и вдруг понял, что заблудился. И тут его охватил страх, холодный, тяжелый страх, докатился до пальцев и судорожно пульсировал под ногтями. По голове пробежал мороз, и Василий Иваныч машинально нахлобучил шапку поглубже. Он чувствовал, как его глаза округлились. Он стоял под углом к ветру. Кровь била в виски, а сердце переместилось куда-то в живот и стучало там.
— Спокойно! Спокойно! — сказал он твердым голосом и почувствовал, что это как раз то, чего ему не достает. — Иначе сказки не получится, — сказал он с кривой ухмылкой и чуть не всхлипнул.
Василий Иваныч почему-то вспомнил паука в ванной. Паук никак не мор вылезти, постоянно скатывался вниз и снова лез.
«Паук тоже боролся», — подумал Василий Иваныч и пошел, потому что вспотевшее от напряжения тело холод тут же захватил в тиски.
Впереди появился высокий торос. На мгновение показалось солнце, и над окрасившейся поверхностью тороса взвился красный дым, и тут же все снова обесцветилось. Василий Иваныч поставил карабин у подножия и полез наверх со стороны, загороженной от ветра.
На вершине он попробовал встать во весь рост, но тут же упал на живот и вцепился ногтями в снег, чтобы не сдуло, как мертвую муху. Кругом был сплошной белый вихрь. Снег залеплял глаза, и по разгоряченному лицу текла вода. Он начал смотреть по сторонам и вдруг в просвете, между волнами снега, на мгновение увидел что-то высокое и темное и даже не сразу понял, что это такое. И снова все исчезло в сплошном вихре. Василий Иваныч шел много левее острова, прямо в открытый океан…
Только через час он, обессиленный, с трясущимися руками, повалился к подножию обелиска. Голова у него шла кругом.
Над ним высоко и одиноко стоял темный обелиск, окруженный беснующейся метелью…
Когда Василий Иваныч добрался до гостиницы и шел по коридору, на него смотрели как-то по особенному внимательно. В комнате доктор и инженер были одеты и на столе лежало десятка три ракет. Кроме доктора и инженера в комнате находилось еще несколько человек.
— Куда собрались? — спросил Василий Иваныч.
На него надвинулся доктор и, ухмыльнувшись, стал помогать ему раздеваться. Потом все разошлись. Инженер тоже разделся и лег на свою койку. Василий Иваныч тоже забрался на второй этаж и закрыл глаза. Он так устал, что не мог думать даже о случайности своего спасения.