Фрау Брюль, весьма пожилая, но достаточно живая и энергичная немка, живет в этих местах почти сорок лет. Купленный еще в начале тридцатых годов маленький отель был перестроен и сейчас служит одной из двух (наряду с «Марангу-отелем») основных баз, откуда начинаются восхождения. Десятки тысяч людей прошли через холл отеля, где на почетном месте висит фотография седого пожилого человека с энергичным и благородным лицом. Под ней готическим шрифтом выведено: ««Кибо-отелго» от восходителя на Кибо Ганса Майера».
Хозяйка перешла в атаку сразу же после традиционных слов приветствия и распределения ключей от трех номеров с душем.
— Надеюсь, джентльмены откажутся от безусловно романтического, но абсолютно нереального намерения совершить самостоятельное восхождение?
В ответ на вежливо-дипломатические улыбки джентльменов фрау Брюль поведала малую толику альпинистских ужасов о вершине Кибо. Мы терпеливо объяснили принципы нашей спортивной и общественной этики и твердое намерение идти вшестером, и только вшестером, без проводников и тем более носильщиков.
— Но возьмите хотя бы повара. Какое же впечатление у вас останется о восхождении без нормального питания?
Нет, воистину, мы говорили на разных языках и в буквальном, и в переносном смысле.
На свет появилась книга, в которой на специально отведенном месте мы собственноручно засвидетельствовали, что группа выходит на свой страх и риск и предупреждена о том, что спасательные работы платные.
Свежая роса быстро просыхала на мясистых листьях агав и лепестках диковинных фиолетовых цветов. Последние минуты перед выходом. Хозяйка отеля искренне желает удачи, раздавая на прощание пакетики с ленчем. В 8 часов 40 минут утра 1 марта группа выходит из прохладного вестибюля под лучи безжалостного солнца.
Не раз приходилось нам раньше уходить в горы. От голубых тяньшанских елей, могучих саянских кедров или каменных камчатских берез поднимались мы к вечным снегам. А сегодня мы идем под светлыми листьями банановых рощ, мимо малорослых кофейных деревьев, буйных зарослей сахарного тростника.
Поотстали веселые ребятишки, провожающие необычный караван, только наш шофер-гид Эссау продолжает идти рядом, сочувственно поглядывая на наши лица, начинающие покрываться бисеринками пота. Но вот и он пожимает руку замыкающему и останавливается, широко улыбаясь и подняв над головой соединенные ладони. Он с микроавтобусом будет ждать нашего возвращения. Через час первый привал. Легкий ветерок приятно теребит насквозь пропотевшую рубаху. Идущие мимо женщины с огромными связками тростника неодобрительно качают головой. В разрывах облаков на мгновение появляются белые снега на склонах конуса Кибо. Это очень далеко от нас.
Мы вступаем в пояс горных тропических лесов. Стоящее в зените раскаленное солнце неистовствует. Кажется, наши светлые шляпы насквозь пропитались его лучами и уже не служат защитой. «Внутренний регулятор» организма неуклонно движется к красной черте, за которой — тепловой удар. «Некий путешественник пожелал сам нести свои вещи, но в первый же день выдохся. К счастью, он не успел много пройти» — шутливая притча-поговорка, вычитанная в Ленинграде еще в период подготовки, не выходит из головы. Однако постепенно в борьбе с солнцем наступает динамическое равновесие. И только окончательно побежденные тени крохотными пятнышками скрываются где-то под ногами. Под оплетенным лианами деревом видим у обочины ежевику. Это кажется невероятным. Знакомая ягода, утолявшая нашу жажду в далеких лесах Кавказа и Алтая, какими ветрами занесло тебя к экватору?
Еще час тяжелого пути, и кончился лес. Появился простор, чувство высоты. Три домика приютились на краю рощи у полей батата. Мандарахат — высота 2940 метров — место первого ночлега восходителей. Табличка у ручья рядом с домом сообщает, что вода пригодна лишь для умывания. Внутри домиков голые стены, кровати с матрацами. Неуютно временное жилище. Три часа дня. В запасе не только время, но и силы. Решаем идти дальше. Как здорово, что мы не связаны с хижинами! Сразу за ними густой темный лес. Чуть заболоченная глинистая тропка круто уходит вверх. Ноги скользят на влажной красной глине. Снова становится душно.
Внезапно лес кончается, будто срезанный гигантской бритвой. Альпийские луга расстилаются до самого горизонта. Хмурые тучи, подгоняемые северным ветром, несутся над головой, переваливая через травянистый гребень. Здесь, на поляне у опушки леса, наш первый ночлег.
Перед самым отбоем мимо по тропе прошел какой-то обгоревший и обалдевший счастливчик. Заплетающимся языком он поведал по-английски, что был «там» и торопится вниз, бросив двух спутниц с проводником. Спросив, будем ли мы ночевать в кратере, человек-видение, качаясь, скрылся в лесу.
Под утро прошел мелкий холодный дождик. Прикрепленный к палатке термометр показал девять градусов тепла. Приятная прохлада быстро тает под лучами встающего из-за гребня солнца. Маршрут второго дня проходит по тропе, пересекающей альпийские луга. Набор высоты незаметен, мы фактически идем вдоль массива по направлению к седловине между Кибо и Мавензи. Слева небольшие конусы древних побочных вулканов. Это очень хорошие ориентиры.
Теперь, когда наши ноги уже прочно утвердились на единственной тропе, ведущей вверх, а сине-зеленые дали саванны еле проглядывают в белых облаках под ногами, наверное, пришла пора сказать несколько слов о том, что же представляет собой высочайший массив Африки.
Килиманджаро — исполинская груда древней лавы, излившейся на поверхность равнины еще в конце третичного периода. Протяженность массива с востока на запад — около 90 километров, с севера на юг — почти 60. Формально у массива три вершины — Кибо (5895 метров — высшая точка Африки), Мавензи (5134 метра) и Шира (4312 метров). Но фактически Шира — плоскогорье, оно ниже, чем седловина между Кибо и Мавензи. Оледенение Килиманджаро, достигавшее несколько десятков лет назад пятнадцати квадратных километров, непрерывно уменьшается, что иногда объясняют остаточной вулканической деятельностью Кибо. На склонах массива находится несколько древних побочных кратеров и лавовых потоков. Поверхность снежного покрова подвержена довольно сильным колебаниям. Сезон 1967/68 года характеризовался весьма мощным покровом, нижняя граница которого находилась на высоте 4600–4700 метров. Оледенение массива дает начало реке Пангани, текущей с южных склонов.
…Молодой чернокожий парень с сундуком на плече показывается из-за очередного поворота тропы. Метрах в ста позади — еще двое. У одного тюк, у другого примус в вытянутой руке. Мгновенно оценив ситуацию, носильщики останавливаются и предлагают свои услуги.
Собрав запас английских слов, пытаемся объяснить, что обычаи «нашего племени» требуют, чтобы восходители сами несли свой груз. Ребята понимают юмор — весело улыбаются. Традиционное «ква хери сафари»[30] звучит нам вслед. Минут через двадцать появляется арьергард процессии — две средних лет дамы с обветренными лицами осторожно ступают по тропе. Рядом шагает проводник, неся в одной руке бутылку с водой, в другой фотоаппарат путешественниц. Дамы смущенно признаются, что, конечно. не были на вершине, дошли лишь до Кибо-хат. («Там слишком холодно и неуютно, с нас достаточно».)
И опять мы наедине с ветром и солнцем.
Странные растения возникают внезапно в одном из мелких ущелий, прорезающих склон Мавензи. Мясистые ярко-зеленые листья, похожие на кактус, а ниже толстый чешуйчатый ствол пальмы. Это сенеции (Seneccio cottoni) — экзотика тропического высокогорья.
Короткий ливень заставляет влезть в полиэтиленовые накидки. И снова солнце слепит глаза даже сквозь дымчатые очки. К четырем часам дня на перегибе склона показались сверкающие дюралевые домики. Хоромбо-хат — высота 3750 метров. Два домика получше для восходителей. Здесь трехъярусные нары, уже без матрацев. В одном из домиков даже застекленное окно в крыше.
На стенах домиков снаружи и внутри сотни надписей. Чопорные записи англосаксов, сентиментально-восторженные — латиноамериканцев, юмористические — французов, лаконичные — скандинавцев… Победные реляции, горькие сетования на погоду и гримасы фортуны, просто даты и подписи. Нет только русских автографов. Нет и не будет — решаем мы. И хотя очень хочется черкнуть пару слов (на добрую память и в утверждение своего микрокуска славы), честно держим себя в руках, соблюдая культурную традицию не осквернять памятные места. Кроме того, ведь мы еще только идем к вершине…
Снова, как и вчера, остаются время и силы. Решаем сделать еще переход, продвинуться поближе к седловине. Последние сотни метров пути — мимо открытой всем ветрам заболоченной равнины, по краям которой растут красавицы сенеции. Второй вечер восхождения. Далеко внизу освещенные косыми лучами солнца ослепительно белые облака укутывали саванну. Тишина в чистом воздухе. Высота 4200 метров — мы на уровне эльбрусского «Приюта одиннадцати».
Ночь стремительно надвигалась. В этих широтах переход от дня к ночи совершается за какие-нибудь полчаса. Солнце ныряет за горизонт. На фоне быстро темнеющего неба чуть колышется на ветру над палаткой маленький красный флажок.
Утро третьего дня восхождения: идем вдоль желто-красной гряды древней лавы. Серпантин тропы. Ритмично двигаются ноги. Вдох на каждые два шага. Высота приближается к четырем с половиной тысячам. Все реже и беднее растительность. Сухие, потрескавшиеся участки почвы с редкими травянистыми подушечками давно пришли на смену густым альпийским лугам. Мы вступаем в суровый мир высокогорья.
Удивительное ощущение — пересекать климатические пояса Земли «по вертикали». В любых горах, а здесь в тропиках особенно, чувствуешь, какая тонкая пленка спасительной атмосферы отделяет все живое от смертельного холода космоса. Многие тысячи километров надо шагать по планете, чтобы от пальмовых рощ дойти до неяркой красоты тундры, и всего четыре километра в высоту приводят людей от роскоши экваториальной природы к субарктическим мхам и лишайникам…