Вперед идти можно. Только не так. Спокойно. Со страховкой. А время? Солнце уже топит твердые белые снега. Ноги начинают проминать корку фирна. Как пойдем обратно?
Две минуты молчания — и все становится на свое место. Осторожно, делая ступени, подстраховываясь ледорубами, идем назад. Купол проходим особенно тщательно. Еще двадцать метров — и перед нами снова скала с флагштоком. Мы возвращаемся к обязанностям людей, достигших вершины.
Щелкают затворы фотоаппаратов, жужжит кинокамера. Перезаряжаем пленку, теперь серия цветных кадров запечатлит снега, скалы и льды вершины. Фотографируемся поодиночке, попарно, группой. Два вымпела — серо-голубой Географического общества и ярко-красный, спартаковский, — трепещут на ветру, навсегда оставаясь в этих снегах представителями нашей страны. «Выше знамя советского спорта!» — начертано на одном из них. Мы честно постарались осуществить этот девиз.
А солнце снова приступило к своим обязанностям. Жарко. Но переодеваться некогда. Надо скорее вниз, пока окончательно не подтаял тот крутой снежник. Потрепанная книга извлекается из ящика. Корявые строчки на десятках языков. Прыгают буквы от счастья, от высоты, от усталости. Оставляем запись на русском и английском языках: «Without guides and chambers» — «Без проводников и носильщиков».
И еще оставляем традиционную альпинистскую записку, как на любой из наших вершин. И пакетик с ленинградской землей. И маленькую резиновую черепашку из ГУМа — символ медленных, но упорных усилий, которые привели нас сюда.
Еще раз оглядываемся вокруг. Прощальный взгляд. Пора уходить. Никто из нас больше не увидит этих снегов. Килиманджаро не та вершина, куда ходят дважды. Сердце так и не успело осознать случившегося, а голова уже полна забот о предстоящем спуске — спуске снова в тропическую зелень.
…Косая слезинка дождя пробежала по стеклу иллюминатора. «ИЛ-18» оторвался от земли, и сразу стал виден океан с грязными пятнами отлива и темно-зеленым простором островов Занзибар и Пемба. А самолет поднимается все выше. Все дальше расступается горизонт. Отодвинулся берег. Дальние горы, подернутые утренней дымкой, показались у самого края иллюминатора, и где-то далеко, не видные за кривизной планеты, но нарисованные в нашем воображении еще свежими воспоминаниями, в последний раз мелькнули снега Килиманджаро.
Об авторе
Иорданишвили Евгений Константинович. Родился в 1928 году в Ленинграде. Окончил физический факультет ЛГУ. Кандидат физико-математических наук. Автор свыше 50 научных статей и двух монографий в области термоэлектричества. Руководитель ряда сложных туристских походов в горных районах СССР (Кавказ, Памир, Алтай, Тянь-Шань, Саяны, Камчатка и др.). Печатался в альманахах «Приключения в горах», «Звезды над перевалом», в журнале «Юность». Автор двух рассказов в альманахе «На суше и на море» (выпуски 1964, 1965 годов).
В настоящее время работает над рассказами приключенческого и научно-фантастического жанра.
К очерку Е. Иорданишвили«В СНЕГАХ ЭКВАТОРА»
Владимир Бардин
ГОСТЕПРИИМНАЯАНТАРКТИКА
Очерк
Рис. В. Мухина
— Трэ бьен! Ветер попутный, долетим за два часа, — говорит Виктор Голованов, командир нашего маленького «АН-6».
Он готовится к сдаче экзаменов на заочное отделение факультета журналистики и сейчас усиленно изучает французский язык. Виктору около тридцати лет. У него широкоскулое лицо, густая аккуратная борода а ля Пугачев, небольшие быстрые глаза. На лысеющей голове неизменная красная шапочка с помпоном, подарок жены. Он начал летать уже давно и зарекомендовал себя как способный летчик.
Мы собираемся лететь на японскую станцию Сёва. Мы— это группа научных работников. В нее входят главный геолог, несколько просто геологов, чехословацкий геолог, которого все зовут по-домашнему Пэпик, и я — географ.
Наш полет не просто визит вежливости, хотя и это само по себе имеет немаловажное значение. Нам предстоят работы в горах Ямато, а до них удобнее всего добираться через Сёву.
В связи с международным характером визита с нами летит начальник сезонных работ экспедиции Павел Кононович Сенько — опытный полярник, неоднократно зимовавший и в Арктике, и Антарктике.
До японской базы триста километров. «АН-6» делает в среднем 160–180 километров в час. «Аннушка», как обычно называют эту машину, используется в полярной авиации давно и все же до сих пор остается незаменимой при работе в сложных условиях.
Захватив с собой в качестве презента свежие овощи и фрукты (японцы уже год как не видели их), мы взлетаем. Самолет, набирая высоту, делает круг над станцией Молодежная и ложится на курс. Идем низко под рваными кучевыми облаками, строго вдоль ледяных обрывов берега. Самолет временами сильно встряхивает.
— Витя, ты уж поаккуратней, всю душу вытрясешь! — кричит сквозь шум двигателя главный геолог.
— Се ля ви! — отвечает Голованов, жестом показывая, что он тут ни при чем.
По радио устанавливаем связь с Сёвой. Начальник японской станции запрашивает:
— Найдете ли вы мой остров?
— Конечно, — отвечаем мы.
Остров Онгул, на котором расположена японская станция, невелик по размерам. Он теряется среди других мелких скалистых островков, расположенных вблизи края материкового ледника. Сейчас, пока морской лед не растаял, все эти островки соединены в одно целое и выглядят сверху как горсть старых, потемневших от времени медных монет, рассыпанных невзначай по белой скатерти. Но не пройдет и месяца, как лед вокруг островков растает и темная вода обступит, изолирует их друг от друга. Тогда к острову Онгул прибудет из далекой Японии большой ледокол «Фудзи» и новая смена зимовщиков высадится на островок, а отзимовавшие покинут его.
Но до этого еще несколько недель. Из сообщений по радио мы знаем, что «Фудзи» сейчас в Австралии в порту Фримантл, где выжидает, пока ледовая обстановка в районе Сёвы улучшится.
Снова радиограмма от японцев. Они просят посмотреть, не начал ли разрушаться морской лед к северу от станции. Мы смотрим во все глаза, но чистой воды пока нигде не видно.
На Сёве нет собственной авиации. Зато «Фудзи» имеет два вертолета. Сравнительно недавно, в сентябре 1966 года, я был вместе с другими участниками XI Тихоокеанского конгресса на борту «Фудзи» в Токийском порту. Стояла убийственная жара. Белые нейлоновые рубашки прилипали к разгоряченным телам. А во внутренних помещениях ледокола было прохладно. По коридорам разгуливал легкий ветерок. Работали установки кондиционирования воздуха. «Фудзи» — новейший японский ледокол, спущенный на воду в 1965 году. Раньше в Антарктиду ходил небольшой ледокол «Сойя», которому приходилось нелегко. Как-то раз наша «Обь» даже выручала «Сойю» из ледового плена. «Фудзи» же сам может постоять за себя. Нас познакомили с капитаном корабля, коренастым улыбающимся японцем, показали научные лаборатории. Тогда я еще не знал, что скоро мне снова предстоит расставание с близкими и путешествие на край света, в Антарктиду. И вот то, что было тогда еще так далеко, теперь стало явью.
— Вижу станцию! — на миг обернувшись к нам, кричит из кабины Голованов.
Мы приникаем к иллюминаторам. Они из плексигласа, местами помутневшего и исцарапанного. Станция где-то впереди по курсу, а по сторонам только морской лед, айсберги и отдельные необитаемые островки. Взяв кинокамеру, я протискиваюсь в кабину.
— Вот там! — кивает Виктор. Я всматриваюсь и наконец замечаю впереди на скалах сгрудившиеся красные постройки. Виктор закладывает вираж и идет на снижение. Теперь уже хорошо можно различить отдельные машины, бочки и ящики около строений.
— Где будем садиться?
Голованов показывает на припай к югу от острова. Здесь лед зажат между краем ледникового щита и островом и, вероятно, прочен.
— Запроси японцев, какая здесь мощность льда, — просит радиста Виктор.
Я перевожу текст на английский, а Николай, наш радист, быстро передает. И почти сразу же радостно восклицает: «Отвечают!» Мощность оказывается в среднем метр двадцать сантиметров.
— Как, Витя, маловато? — спрашивает главный геолог.
— Сойдет, — кивает тот.
— Смотрите, дым!
Внизу на льду нас ждут японцы. Они выбрали свободную от снега площадку и заботливо зажгли дымовые шашки, чтобы показать направление ветра. Видно, как группа маленьких человечков машет нам руками, а рядом, четко выделяясь на льду, алеет вездеход.
Однако наш «АН-6» предпочитает снег. Поверхность льда обычно бывает в мелких зазубринках, как терка, и летчики боятся повредить лыжи. Виктор лихо с первого захода сажает машину в километре от японцев. Самолет пробегает несколько десятков метров. Останавливается.
— Бонжур, ле жапан! — говорит Голованов.
Выходим из самолета. Тепло. Ослепительное антарктическое солнце. Снег подтаивает, испаряется, образует пустоты. Ажурные корочки с мягким шумом рушатся под ногами.
Вдали маячит вездеходик японцев. Они, наверное, немного удивлены нашим «странным» поведением. Мы стоим у самолета, вездеход приближается. В крохотных саночках, прилаженных за ним, сидят пять сверкающих улыбками японцев, вооруженных блестящими кинокамерами. Без кинокамеры лишь начальник. Он выходит из вездехода и направляется к нам. За ним идут все. Начинаются рукопожатия. Японцы, как известно, чаще приветствуют друг друга вежливыми поклонами. Однако и европейский обычай освоен ими превосходно. Жмут руку не просто так, мимоходом, а продолжительно, с чувс