ЛЕТНЯЯ ЗИМОВКА
Очерк
Рис. В. Сурикова
Наука — самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, она всегда была и будет высшим проявлением любви, только ею одною человек победит природу…
Лето. Июль… Холодный сырой ветер пронизывает брезентовую штормовую куртку и плотный шерстяной свитер. Мелкие снежинки колют лицо, тают на усах. Под ногами хрустит лед… Он расстилается вокруг нас, он уходит в неведомую глубину под нами, он висит на склонах гор и даже падает с неба ледяной крупой.
Мы на леднике. Он невелик: около четырех километров длиной и с километр шириной. Обычный кавказский долинный ледник. Называется Хакель.
Несколько запорошенных снегом палаток нашей небольшой гляциологической экспедиции стоят на широких, словно плоты, деревянных щитах, защищающих от сырости и трещин. Мы будто на дрейфующей льдине. Хотя почему будто? Ведь ледник действительно движется, и мы вместе с ним сползаем вниз. И под палатками, как на настоящей льдине, разверзаются иногда бездонные темные трещины, заставляющие нас перетаскивать наши легкие жилища.
Холодно. Сыро. Высота 2600 метров над уровнем моря. Царство вечных снегов. Что же мы здесь делаем?
Ледники — гигантские аккумуляторы и одновременно источники влаги. Они дают начало многим горным рекам, орошающим сады и поля предгорных долин Северного Кавказа. С каждым годом площадь этих полей и садов увеличивается, им все больше и больше требуется влаги, а сами источники воды — ледники с каждым годом отступают, уменьшаясь в размерах, — теряя влаги больше, чем получают.
Но еще неизвестно, постоянное это отступание или только временное и нельзя ли регулировать таяние ледников. Вот и нужно изучить их жизнь, или, выражаясь более ученым языком, их баланс и динамику.
Для этого и забрались на ледник Хакель гляциологи. Необходимо узнать, сколько осадков выпадает на поверхность ледника за лето, сколько льда стаивает, как действуют на таяние ледника температура и влажность воздуха, ветер, солнечная радиация, как движется сам ледник, выяснить сложные взаимоотношения льда и атмосферы. Нужно просидеть на леднике в наших тонких палатках все высокогорное лето — четыре месяца, как раз тот период, когда стаивает все, накопленное ледником за год.
Делая наблюдения на одном леднике, мы узнаем характер и других, находим общие закономерности, связи.
И вот мы открыли свою сухопутную дрейфующую станцию на северном склоне Главного Кавказского хребта в истоках Теберды — большого притока Кубани, в нескольких километрах от Клухорского перевала.
Началось лето, началась «зимовка», вернее, дрейф.
Нас было шестеро. Возглавлял экспедицию начальник гляциологической партии Северо-Кавказской гидрометслужбы Василий Панов. Невысокого роста, сухощавый, крепкий, с неутомимыми мускулами бывалого путешественника и пытливым умом по-настоящему преданного науке человека. По образованию он, как и я, географ. Как-то, зайдя к нему домой, я увидел несколько полок с книгами, среди которых были очень редкие, порой уникальные издания, и большую картотеку. На одну сторону карточки Василий заносил название прочитанной книги или статьи, на другую — ее очень сжатое, краткое изложение, самую суть. У него было более пятисот таких карточек, посвященных гляциологии Кавказа, но он все еще что-то читал, выписывал, рылся в библиотеках и читальнях.
Часто, очень часто человек, получив вузовский диплом, вполне искренне считает, что с учебой покончено. А ведь учиться необходимо всю жизнь. Как-то американские специалисты подсчитали, что человек с высшим образованием, не пополняющий постоянно своих знаний, теряет квалификацию всего через восемь лет после окончания вуза. Я вспомнил об этом еще раз, когда держал в руках книгу Василия Панова о ледниках Северного Кавказа.
Старший техник Саша Астапенко был, пожалуй, физически самым сильным среди нас. Как раньше говорили, гренадерский рост, широкие крепкие плечи, богатырские мышцы уживались в нем, как это нередко бывает, с самым мирным и добродушным характером. Словно невесомые, таскал он гидрологические мостики, тяжелые рюкзаки с продуктами, увесистые связки досок для щитов под палатки, неудобные канистры с горючим для наших примусов. Хороший специалист, опытный гидролог, он вел наблюдения на нашем гидрологическом посту у края ледника. Лед на его поверхности таял, а под палатками, вернее, под щитами оставался нетронутым, поэтому через каждые две-три недели наши жилища оказывались приподнятыми на ледяных постаментах, и их приходилось переносить на другое место. И тут никак нельзя было обойтись без Сашиной помощи. С ним можно было отправляться куда угодно, хоть на край света, столько было в нем всегда здоровья, бодрости, оптимизма.
Старший техник Люда Котенко была нашим главным метеонаблюдателем. А наблюдать приходилось и ночью, и днем, и в ясную погоду, и в метель, и в грозу, когда ослепительные молнии рвали облака прямо над головой. В дополнение ко всему прочему нас несколько раз тряхнуло подземными толчками и от них со скал на ледник сыпались камни. Но Люду очень интересовала гляциология, и впоследствии она стала инженером, овладев этой, казалось бы, совсем не женской специальностью.
Я, инженер отряда, раньше работал в горах Средней Азии, зимовал на высокогорных метеостанциях, ходил с экспедициями по ледникам Тянь-Шаня и Алая. И вот беспокойная судьба гляциолога привела меня на Кавказ.
Организация нашей «сухопутной дрейфующей станции» прошла довольно быстро. За один день мы добрались от Ростова до метеостанции «Клухорский перевал», где кончалась дорога, а потом за неделю перетащили все наше имущество на ледник.
У нас на вооружении были самые различные приборы.
Анероид напоминает большой толстый компас. Стрелка медленно ползет по кругу, показывая атмосферное давление. В конце прошлого века пытались делать прогнозы погоды только по изменению давления, и на анероидах писали «Дождь», «Буря», «Переменно», «Великая сушь». Однако вскоре стало ясно, что только по показаниям анероида погоду прогнозировать нельзя, нужны и другие метеорологические наблюдения.
Психрометр Ассмана — словно заводная игрушка. Два маленьких термометра, один обмотан влажным батистом. Вентилятор гонит мимо термометров струю воздуха, и по их показаниям определяются температура и влажность.
Психрометры укрепляются на коротких реях невысокой мачты. Она так и называется — градиентная. Мачта укреплена во льду. Мы ведем наблюдения на разных уровнях, от поверхности льда до двух метров высоты. Рядом с каждым психрометром анемометр. Это маленькая вертушка с циферблатом. Чем сильнее ветер, тем быстрее бегут по циферблату стрелки.
На верхушке мачты флюгер, показывающий направление ветра. Недалеко осадкомер, похожий на металлический цветок. Узкое высокое ведро окружено металлическими лепестками. Они гасят скорость ветра и не позволяют ему выдувать скопившуюся влагу.
Еще дальше — актинометрические приборы, самые сложные. Главный из них, актинометр, словно небольшой телескоп, направлен на солнце. Он показывает интенсивность солнечной радиации в калориях на квадратный сантиметр. Балансомер напоминает короткую лопатку. Его назначение — определять разницу между притоком тепла сверху, от солнца, и снизу, от земли. Днем, когда греет солнце, этот баланс считается положительным, ночью, когда нагретая земля отдает свое тепло, — отрицательным. Со льдом дело обстоит сложнее. Как именно — нам и предстоит узнать. А альбедометр определяет альбедо, то есть ту часть солнечного тепла, которая отражается снегом, льдом и почвой обратно в атмосферу. Под стеклянным куполом величиной не больше стакана находится крошечная «шахматная доска», разбитая на черные и белые квадратики. Это термоэлементы. Из-за разной окраски солнце нагревает их неодинаково. Между ними возникает очень слабый электрический ток, сила которого определяется чувствительным гальванометром.
Есть и другие приборы, более сложные. Это самописцы. Завел, поставил — и прибор сам работает целые сутки, а то и неделю, старательно чертит на разграфленной ленте тонкую линию. Барограф, термограф, гигрограф — три «графа» лучше заправского метеоролога наблюдают за давлением, температурой и влажностью воздуха.
Но все перечисленные приборы регистрируют только погоду. А ведь нужно знать, как она действует на ледник.
Почти весь он утыкан высокими деревянными рейками с Делениями. У этих реек несколько назначений. Во-первых, по ним мы определяем, сколько, при какой погоде и в каком месте ледника стаяло снега, льда или, наоборот, выпало.
Здесь, в верховьях ледника, осадки и летом выпадают в виде снега. Во-вторых, ледник движется, сдвигаются и рейки. А мы, отмечая раз в несколько дней их расположение, получаем представление о движении ледника. В-третьих, лед тает не только на поверхности, но и у дна ледника, движется лед неравномерно, его поверхность то чуть прогибается, то поднимается волной, и все это отмечают наши самые простые и в то же время такие надежные приборы — обыкновенные деревянные рейки. А там, где их не хватило, мы краской пометили камни и по ним определяли таяние и движение ледника.
Внизу, у конца ледника, где из гулкого, наполненного густой таинственной синевой грота вырывалась речка, устроили гидрологический пост: забили в дно реки сваю с делениями, принесли и установили небольшой легкий мостик. Сейчас об этом легко говорить, но каково было тащить на себе трехметровые железные пролеты по камням! Стали наблюдать за расходом воды, стараясь установить его связь с погодой и состоянием ледника.
Как-то в один из первых дней пребывания на леднике я спустился на метеостанцию, которая находилась километрах в шести от нас. Взяв там почту и узнав последние новости, я стал подниматься обратно на нашу летнюю зимовку. Чтобы сократить расстояние, я изменил маршрут и пошел напрямик через дремучие заросли кустов, среди которых ярко белели альпийские розы — рододендроны. Вдруг под ногой что-то звякнуло раз, другой. Наклонившись, я увидел, что вся земля усыпана старыми ржавыми гильзами пулеметных патронов. Валялся сломанный ржавый штык. Чуть дальше темнела груда гаубичных гильз. А пройдя еще немного, я наткнулся на рухнувший блиндаж, сложенный из больших гранитных плит.