, чтобы тигр мог тут же утолить жажду после пиршества.
Вероятнее всего, предстояло ночное бдение, и мы постарались устроиться поудобнее на нашей крохотной платформочке. Я сказал своему компаньону, что, зарядив ружье и поставив его на предохранитель, он должен замереть и не двигаться, пока не настанет момент стрелять в тигра. Затем я лаконично объяснил, что первый шанс для стрельбы, наверное, окажется и самым лучшим — когда тигр почти под нами будет умерщвлять буйвола. Обычно, если приманкой служит буйвол, события разворачиваются в такой последовательности: после короткой борьбы тигр хватает животное за глотку, пригибает его к земле и не разжимает Челюстей минуты две, покуда не убедится, что животное испустило дух. Вот тут-то, пока тигр поглощен своим делом, а хрипы и мычание умирающего буйвола заглушают звуки, производимые наводящим ружье охотником, создаются идеальные условия для выстрела.
Курить или разговаривать в таких случаях, разумеется, нельзя. Мы принялись ждать, храня полнейшее молчание. Огромная полная луна выплыла на небо во всем своем великолепии. Ночь была исключительно спокойной, тихой и ясной.
Внезапно я с удивлением увидел тигра, шествующего к нам по открытому пространству. Здесь и там чернели группы кустов, ему было где укрыться, но зверь, очевидно, не намеревался сколько-нибудь затруднять себя и выбрал наиболее прямой и гладкий путь. Больше того, он даже не стал подкрадываться к буйволу, как это почти всегда делают тигры и пантеры. Он просто-напросто подошел к трепетавшему животному и, наскоро оглядев его, крепко ухватил за горло. Затем свалил буйвола на землю и принялся душить. Все это происходило так близко от нас, при таком ослепительном лунном освещении, что я видел, как у тигра сверкают глаза и топорщатся усы, когда он все сильнее стискивал челюсти.
Я подал своему напарнику знак, что нужно стрелять. Вместо этого чиновник повернулся ко мне и громко прошептал, что он, пожалуй, повременит, покуда тигр не примется по-настоящему за свой ужин. Я прошептал в ответ, что вряд ли он будет пожирать буйвола немедленно, и предупредил, что мы не должны больше шуметь. Судя по движениям тигриной головы, хищник услышал наши переговоры, однако, расправившись с буйволом, спокойно встал, огляделся и пошел к котлу с водой. Придерживая котел двумя огромными лапами, он опустил голову и принялся лакать. Приблизив губы к уху моего соседа, я умолял его выстрелить, доказывая (ошибочно, как выяснилось позже), что это последняя возможность. Чиновник отказался, объяснив, что какой-то выдающийся авторитет в области охоты советовал ему стрелять только тогда, когда тигр занят едой.
Пока тигр лакал воду, мой напарник вдруг ощутил непреодолимое желание кашлянуть. Ему не удалось подавить кашель, прозвучавший в ночной тишине оглушительно громко. Это уже было слишком. Даже такой беззаботный тигр не выдержал. Он встал, уставился прямо на махан, а затем пошел прочь все той же ленивой походкой, какой пришел, время от времени останавливаясь, чтобы потереться о стволы деревьев.
На вопрос моего спутника, вернется ли зверь, я довольно едко ответил: «Если он сумасшедший, то вернется». Я ошибся самым чудовищным образом. Оказалось, тигр и не собирался скрываться. Вскоре мы разглядели его вдали, вне досягаемости наших ружей при ночной стрельбе — он лежал на полянке. Тем временем мой компаньон, оставив всякую надежду убить тигра, достал сигарету и закурил.
Странная это была ночь. Один непредвиденный эпизод следовал за другим. Ни с того ни с сего тигр с низким предупреждающим ревом встал, метнулся в нашу сторону и нанес несколько ударов лапами по чему-то лежавшему в тени кустов. Затем мы увидели, что он стоит над другим тигром, который покорно улегся на спину, болтая лапами в воздухе.
Поскольку наш тигр не предпринимал серьезной попытки напасть на своего противника, а другой не пытался всерьез обороняться, я догадался, что второе действующее лицо — тигрица. В отличие от своего легкомысленного приятеля она подкралась так осторожно, что мы даже не заметили ее присутствия. Выждав немного и придя к выводу, что тигр больше не проявляет интереса к своей добыче, она решила урвать себе кусок. Но тигр, который, возможно, рассчитывал приступить к ужину несколько позднее, не собирался допустить подобного нарушения правил. Зная в отличие от нас, о ее присутствии, он сначала зычно предостерег ее, а затем, поскольку она не подчинилась приказу, задал ей трепку, хотя и не очень суровую.
Подобный ход событий было легко понять, так как у тигров, живущих парами, существует такой обычай: самец обычно убивает и первым насыщается. Только после этого наступает очередь его подруги, а также тигрят, если таковые имеются. У пантер правила другие: сначала наедается самка, а самец дожидается конца ее пиршества.
Призвав таким образом супругу к порядку, тигр, чей аппетит, должно быть, еще больше разыгрался от присутствия конкурентки, вернулся к буйволу и начал рвать его на части. Теперь наконец мой спутник вознамерился стрелять и попросил посветить ему большим электрическим фонарем, который он приобрел специально для предстоящей охоты. Мне очень не хотелось этого делать, так как луна, хотя и переместилась на небосклоне, все еще хорошо освещала окрестность, и электрический свет был ни к чему. Кроме того, мы фонарь заранее не проверили, и я весьма сомневался в том, что мишень окажется в фокусе на таком коротком расстоянии от источника света. Однако чиновник настаивал и, чтобы избежать дальнейших перешептываний, я включил свет. Точно грянул какой-то световой залп. Но увы, кольцо яркого света легло вокруг тигра на траву, а сам кормящийся хищник оказался в затемненном пространстве.
Пока я фокусировал фонарь, зверь оставался на том же месте. Он прямо-таки плавал в море света. Мой спутник поднял ружье и нажал на спусковой крючок. Почему ружье оказалось незаряженным, я до сих пор не могу понять. Впрочем, все, что происходило в ту ночь, было настолько необычным, что эта очередная неудача меня почти не удивила. Пока чиновник заряжал ружье, тигр вразвалочку пошел прочь. Он шествовал настолько неторопливо, что я умолял своего спутника стрелять поскорее: теперь было уже совершенно ясно, что зверь уйдет навсегда. Чиновник не послушался и, пожалуй, правильно сделал: стрелок он был неопытный и все равно не уложил бы зверя.
Когда тигр скрылся из виду, я заявил, что, поскольку этой ночью стрелять не придется, хочу поспать до утра. Прошло несколько минут, и громкий треск вывел меня из легкой дремоты. Это тигр, съежившись, грыз кость буйвола. Выяснив, что ружье моего компаньона заряжено и что он готов стрелять, я включил фонарь, который на этот раз хорошо осветил мишень. От звука выстрела тигр, не получивший даже царапины, взвился в воздух фута на три и проворно нырнул в ближайшие заросли.
Остаток ночи до самого рассвета он бродил где-то неподалеку от нашего дерева, рыча и кашляя то здесь, то там.
Моего напарника ждала в городе срочная работа, поэтому в лагере он не задержался. Пришлось мне взяться за дело. Неделю спустя я вернулся на плато, снова взобрался на махан и стал ждать. Тигр явился почти с той же беспечностью, что и прежде, и я уложил его выстрелом в шею с близкого расстояния. Это был хороший экземпляр — десять футов семь дюймов в длину.
Вряд ли можно полагать, что этот тигр относился к людям без должного уважения только потому, что ему удавалось совершенно безнаказанно нападать на волов и вытаскивать их из ярма. Я встречал много тигров, получивших подобный опыт, включая тигров-людоедов, однако ни один из них не отличался столь фантастическим легкомыслием.
Однажды мне сообщили, что близ местечка Райсар, милях в шестидесяти к северу от города Джайпура, появился тигр, причиняющий большое беспокойство крестьянам. Зверь повадился истреблять скот. На людей он не нападал, но на пастбищах производил изрядное опустошение.
Положение осложнялось тем, что Райсар находился в ту пору на границе между штатами Джайпур и Алвар, а переносить охоту на территорию Алвара было нежелательно. Вот почему я выслал вперед нескольких шикари и, только получив от них сообщение, что тигр зарезал приманку в границах штата Джайпур, выехал на машине к месту охоты.
Место, где тигру принесли в жертву буйвола, было выбрано удачно: с близлежащего дерева хорошо просматривалась арена предстоящей охоты. Еще до темноты я взобрался на махан. Сидя над трупом животного, охотник обычно чувствует себя не столь уверенно, как над живой приманкой. В данном случае тигр оттащил останки мертвого буйвола в такое место, что, вернувшись к ним, оказался бы не ахти какой четкой мишенью. Кроме того, туша была плохо привязана, и зверь мог бы вообще утащить ее с глаз долой. Но сейчас делать уже было нечего, оставалось надеяться на лучшее и постараться не упустить удобного момента для выстрела.
Приблизительно в девять вечера я скорее почувствовал, чем увидел, что тигр вернулся к своей добыче. Наконец я различил его силуэт и выстрелил. Раздался низкий рев, значит, пуля попала в цель. Затем неясный силуэт растворился во тьме. Прождав полчаса, я спустился с махана и отправился в свою палатку, поставленную неподалеку.
На рассвете следующего дня, вернувшись к приманке, я обнаружил следы крови поблизости от того места, где видел в темноте силуэт тигра. Это укрепило мою уверенность, что я действительно ранил зверя, а насколько серьезно — сказать трудно. Сейчас зверь мог уже издохнуть, но я вполне допускал и другую возможность: слегка оцарапанный, он лежал в засаде, полный решимости отомстить любому двуногому, который окажется на расстоянии прыжка. Пройдя лишь несколько ярдов, мы по размерам и обилию кровавых пятен поняли, что рана отнюдь не пустяковая. Едва я пришел к этому заключению, как услышал шум листьев впереди в кустарнике. Я застыл, призвав на помощь все свое мужество и готовясь достойно встретить атаку хищника. Но слабый шорох в кустарнике продолжался, а леденящий кровь тигриный кашель, предвестник атаки, почему-то не раздавался. И тут, к моему величайшему удивлению, я разглядел в высокой траве тигра — он трусливо уползал, прижимаясь брюхом к земле.