— Дедовским-то способом вернее! — шутит Василий.
Отталкиваться шестами не слишком изнурительно, когда плывешь по тихому плесу, но на перекатах достается изрядно. Часто поступаем так: переносим на себе грузы, а потом протаскиваем по мели облегченную лодку.
Плес — перекат, плес — перекат… Мы упарились вконец.
Василий охрипшим голосом заявляет:
— Зачем мы везем это железо? — И хлопает по мотору рукой: — Давайте сбросим его на берег.
Причаливаем. Наш моторист снимает с лодки двигатель, заворачивает в брезент, кладет на землю:
— Не хочешь работать, полежи тут…
Только взялись за шесты, как на дальнем берегу показался всадник на белом коне.
— Смотрите-ка, Колька едет!.. — говорит Вожаков.
С радостью узнаем во всаднике нашего проводника Самбиндалова. Николай подъезжает и, не слезая с коня, серьезно спрашивает:
— Чего долго плывете?
До «избы Лебедзинского» осталось, оказывается, совсем немного — семь километров.
Вскоре лошадь потянула нашу лодку бечевой. И вот наконец вдали на большой поляне показывается дымок костра. Рядом пасутся кони. Подплываем ближе. От костра идет навстречу нам человек. Две собаки бегут следом.
В незнакомце я узнаю другого бывшего своего проводника — Данилу Анямова, с которым ходил на Маньпупынёр в 1963 году. Это они с Николаем пригнали сюда шесть лошадей из Усть-Маньи.
— Здравствуй, начальник! Опять пришел к нам? Снова будешь Урал снимать? — говорит Данила.
Крепко жму руку старому доброму спутнику. Улыбаемся друг другу. Я вглядываюсь в лицо манси. Немного постарел, прибавилось седых волос и морщинок.
Замечаю крохотный тент. Ни палатки, ни спальных мешков, только одна эта ненадежная защита от дождя. Вместо постели — хвойные ветки, у ног — костер. Как мало надо манси в походе!
На краю просторной поляны стоит развалившийся домик. Это и есть «изба Лебедзинского», остатки жилья, которые теперь растаскиваются рыбаками и охотниками на костры.
Изба получила свое название со времен путешествий по Северному Уралу геолога Е. С. Федорова. Горный инженер Л. А. Лебедзинский принимал участие в его экспедициях в качестве хозяйственника: заботился о продовольствии, транспортных средствах, строил в тайге избы и склады. Местное население принимало его за богача и считало, что он и есть самый главный начальник. Дорога, идущая от этой «избы» к Няксимволго, до сих пор именуется «дорога Лебедзинского». Еще и теперь ряд изб, затерянных в тайге и совершенно сгнивших, носит имя этого человека.
У нас все готово к путешествию в горы: есть проводник, шесть лошадей, продовольствие, отлажена аппаратура.
Но выйти в поход не удается. С ночи зарядил дождь. Он не перестает и на другой день. Неприятный, мелкий, затяжной. Крупные капли повисли на листьях, на концах еловых хвоинок. Трава согнулась под сверкающими гирляндами.
Снова дождливая ночь. Палатка протекает, раскаты грома сотрясают небо.
— Завтра быть хорошей погоде, — говорит Вожаков.
Предсказание Василия сбывается. С утра над тайгой засияло солнце. Оживился лесной мир. Варим прощальный обед. Потом долго сидим у костра. Василий с Данилой сегодня покидают нас.
Первым собирается Данила. Седлает коня. Мы даем ему в дорогу запас сухарей и сахара: до Усть-Маньи езды двое суток. Он сел на коня, перебрел вброд Лопсию и скрылся в тайге.
Настала очередь Василия. Мы и его наделяем продуктами. Вожаков садится в лодку. Уносимая стремительным течением, она быстро уплывает вниз. Последний раз он машет нам рукой и исчезает за поворотом.
У «избы Лебедзинского» мы остаемся втроем, не считая пса Копы. Вьючим коней. Долгая это процедура.
Но вот караван готов в путь. Николай с Павлом еще копаются.
— Пошли! Пошли! — кричу я и направляю свою лошадь через реку.
Как важны в путешествии начальные минуты похода! Радостное чувство овладевает всеми. Мы едем по берегу Лопсии; за каждым поворотом открываются великолепные пейзажи таежной реки.
Из-за мыса неожиданно выплывает резиновая лодка. На ней двое: юноша и тучный средних лет мужчина.
— Здорово, ребята! — приветствует нас толстяк. — Куда путь держите?
— На Урал, — отвечает Николай.
Мужчина поднял связку крупных рыб.
— Шесть таймсней поймали, пока плыли с верховий.
Эта демонстрация рыбацкой удачи разжигает наши страсти: вот таких хотя бы парочку!
Толстяк всматривается в мое лицо и говорит:
— Вас я давно хотел повстречать: тетеревиные тока знаю по Няйсу. Что там творится! Вот заснять бы!..
Я молча слушаю. Значит, этот человек меня знает. Где-то и я его видел. Силюсь припомнить. Спросил фамилию.
— Лидер моя фамилия. Может, еще увидимся в Усть-Манье.
Он оттолкнулся от берега веслом.
— Добрый вам путь, ребята!
Они поплыли вниз, мы направились дальше по берегу Лопсии.
И только тогда я вспомнил, где встречал этого человека: Усть-Манья, 1957 год. Геологический поселок. Короткий диалог. Так вот, значит, это кто: известный исследователь недр Северного Зауралья — геолог Виктор Александрович Лидер!
Приближаемся к месту, где семьдесят лет назад, еще во времена экспедиций Федорова, стояла избушка вогула Александра Тасманова. С тех пор за этим местом и закрепилось название «изба Тасманова».
Лопсия выше «избы» узкая, с многочисленными скальными обнажениями. Федоров в свое время описал их. А лет за шестьдесят до Федорова, в 1834 году, здесь побывал поручик корпуса горных инженеров Э. Я. Стражевский. Он собирал в скалах окаменелости, гигантские улиткообразные раковины — аммониты.
На одном галечном берегу Павел остановил нас.
— Смотрите, какие «тарелки» валяются!
Несколько крупных чечевицеобразных галь лежало в куче. У некоторых края были отбиты и в месте надкола поблескивали концентрические перламутровые прожилки. Это конкреции с находящимися в них окаменелыми раковинами-аммонитами.
— Геологи собрали… Потом увезут, — пояснил проводник.
Продолжаем путь. Наконец подъезжаем к устью Хунтыньи.
Отсюда Николай поведет нас по незнакомой ни нам, ни ему местности.
Два томительных часа плутаем по сырой низине. Мой конь Пегашка уже дрожит при виде топи и отказывается ступать на зыбкий грунт. Долго топчется на месте, ржет, а потом вскачь несется через трясину и… погружается в нее. Но вот тропа становится суше. Начинается подъем. Николай поворачивается на копе в мою сторону, радостно кричит:
— Кончилось болото!
Крутой подъем — и мы на вершине лесистой сопки. Перед нами маячит голая гора Лопсия-Тумп. Тропа ведет все выше в гору, местами проходит по самому руслу бегущих вниз потоков.
Вершина Лопсии-Тумп голая, безлесная, сравнительно ровная. С горы открывается вид на Зауральскую таежную равнину и бугристую цепь Каменного пояса. Перед нами длинный высокий массив хребта Маньквотнёра. Его предстоит нам преодолеть.
Дорога с Лопсии-Тумп к Маньквотнёру великолепная. Проезжаем заросли низкорослого кедрача.
— Послушай, Коля, откуда взялась на горе кедровая роща? — спрашиваю проводника.
— Птица кедровка насадила, — невозмутимо отвечает он.
При спуске с возвышенности кедрач сменяется приземистым ельником. Каждая елочка — мамонтово дерево в миниатюре: неимоверно толстый ствол у корней, резко суживающийся в вершине, массивные ветви низко спускаются к земйе и загнуты вверх, как бивни у мамонта.
С резким подъемом в гору кончается тайга. Оглядываемся. Под нами темный купол горы Лопсия-Тумп, которую мы уже оставили позади, а за ней бесконечные равнины Зауралья. Повсюду виден лес с поблескивающими пятачками озер и большими рыжеватыми плешинами болот.
Мы поднимаемся все выше и выше. Через час въезжаем на каменистый горб хребта Маньквотнёра. Свищет ветер. С запада мчатся к нам клубящиеся облака. Но мы успеваем заметить под ними далекий зазубренный горб приметной возвышенности.
— Вот, он, Монинг-Тумп, — говорю я своим спутникам.
— Как еще далеко… — качает головой Николай.
Облака налетели на гору. Закрутились белые вихри. Лицо ощутило легкие покалывания снежинок. И все вокруг потонуло в молочной пелене: пропали и горы и долины.
Долго плутаем на вершине Маньквотнёра. По следам от полозьев нарт проводник находит тропу, и мы спускаемся вниз, на западный склон Урала. На полянах среди приземистого ельника обилие густой сочной травы. Раскидистые шатры деревьев обещают неплохой приют.
— Расседлать коней! — кричу я.
— Даешь костер! — вторит, поеживаясь, Павел.
— Пашка! Чай кипяти быстрее! — добавляет Николай.
Крепкий чай — лучшего угощения нам не надо! На десерт, пожалуйста, черника. Крупная, спелая… Хоть целыми ведрами собирай.
В горах воцарилось приятное затишье. Весело пляшут языки пламени под закопченным чайником. А на огненной западной стороне горбом гигантского ящера красуются контуры далекой Монинг-Тумп.
Заалел восток. Сизоватый свет пронизал тайгу. В лучах восходящего солнца загорелись верхушки деревьев. Белым столбом поднялся в небо дым от костра.
— Денек-то шибко добрый будет, — предсказывает проводник.
— Это хорошо, — радуется Павел. — Хоть бы дождя не было. Я любуюсь прекрасным утром, предвещающим успешную съемку.
— Терять такой день нельзя, — говорю я. — Придем на гору и сразу за кинокамеру!
Берем направление прямиком по тайге. После долгого и трудного пути по каменным россыпям, раскиданным в тайге у подпожия горы Тосемахтас-Тумп, попадаем на визирку — узкую просеку, ведущую к горе Моппнг-Тумп.
В тайге масса таких визирок. Ширина их не более двух метров— едва проходит лошадь с вьюками. Прорубают их для геологов: по визиркам на определенном расстоянии они роют шурфы для пробы грунта.
Просеками охотно пользуются не только люди, но и звери — дикие северные олени, лоси, медведи. Их следы попадаются часто.
Продвигаемся медленно среди завалов по серым таежным низинам. Наконец оказываемся в зоне березового криволесья с приземистыми лапчатыми елями. Над ними постепенно вырастает скалистый гребень вершины с утесами, напоминающими стены средневековой крепости.