же получал особую премию. При расстроенных делах Синелия это было просто даром небес. Пусть будет благословен час, когда префекту пришла в голову мысль назначить его, Синелия, ответственным за такое дело. Сразу же канцелярией Палатпя было издано нужное распоряжение.
Но кому поручить вести корабль? Конечно, Георгию. У навикулярия не было и тени сомнений на этот счет. Три года он провел помощником кормчего и вот уже четвертый самостоятельно управляет самым лучшим кораблем — дромоном «Орел». Много раз он бывал в Египте, Сирии, Иберии и Карфагене.
Нужно сказать ему об этом сегодня же за трапезой. И пора наконец подумать о свадьбе. Олимпия давно уже превратилась в цветущую девушку. Она будет хорошей женой. Когда Георгий выполнит поручение и Синелий получит обещанное вознаграждение, можно будет отпраздновать веселую свадьбу.
— Сын мой, — сказал Синелий, — тебе предстоит важное дело. Возил ты амфоры с вином и зерном, возил медные слитки и ткани. Теперь повезешь золото в Антиохию. Позаботься о том, чтобы была надежная охрана помимо той, что дадут во дворце. Ведь за груз я тоже отвечаю. Думаю, что тебе в этом помогут твои друзья варвары.
— Золото? Какое золото? — изумился Георгий.
— Префект Экзоген объяснил, что для покупки хлеба. Ведь ты же знаешь, что в Египте восстание, хлебных караванов оттуда ждать не приходится и народ в столице голодает. И поверь, обмана тут нет, хотя и для меня странно, что Фока принял такое решение. При мне открывали все ларцы, я пробовал монеты на зуб — чистое золото.
Георгий быстро подготовил свой дромон к плаванию. При большом стечении народа на императорской пристани вынесли шесть ларцов темного дерева. Их доставили на корабль.
Тут же глашатаи объявили еще об одной милости императора: дочь казненного стратига Аспазия отпускалась по ее просьбе в Каппадокию. До сих пор детей казненных либо отдавали палачу, либо лишали всех средств к существованию, и они вынуждены были идти в монастырь. Аспазии же даровали небольшую часть отцовского имущества. Рабы принесли на корабль большой сундук с одеждой и драгоценностями. Аспазия пришла на пристань дрожащая и бледная. Только из уст глашатая она узнала о монаршей «милости». Когда вели ее из дворца, она была уверена, что ее ожидает казнь.
Капитан отдал распоряжение к отплытию. Дромон до выхода из бухты тянула весельная галера, потом был поставлен парус, и корабль быстро заскользил по глади моря. Олимпия стояла на пристани, и Георгий еще долго мог различить белую тунику среди пестрой одежды толпы.
Георгий привык во всем полагаться на Синелия, который сделал для него так много. Фока переменился? Ну что ж, тем лучше. И все же мысль о шести ларцах не давала покоя. А на корабле был человек, знающий о них гораздо больше. Префект Экзоген поручил сопровождать казенное золото логофету Пиларху.
Бывший гекатонтарх Фока, казалось, был упоен властью, о которой не смел и мечтать за годы своей военной службы. Он начисто забыл обо всех обещаниях. По-прежнему войско продолжало получать пониженную аннону. Налоги пришлось увеличить, потому что из-за мятежей и бунтов резко упал доход царской казны. Уже не встречали восторженно монарха, когда он появлялся на кафисме ипподрома — в царской ложе. Он слышал лишь злобные выкрики, и Фока знал, что только жестокость и суровые меры могут привести к повиновению. Об этом ему твердил его солдатский опыт, об этом говорила и вся история его предшественников — монархов, об этом ему нашептывали льстивые царедворцы. И кровь продолжала литься.
Но придавало ли это уверенности, позволяло ли быть спокойным? Фока знал, что его называет кентавром даже Приск, стратиг, под началом которого некогда ходил Фока. А теперь Приск женился на его дочери и стал зятем императора. Ныне он комит экскувиторов — начальник дворцовой стражи. А по негласной иерархии — это первый кандидат на престол. Мог ли Приск не мечтать об императорской мантии? И если бы один Приск! Фока чувствовал, не мог не чувствовать, что он лишь игрушка в руках каких-то могущественных сил, что он делает в сущности все так, как ему вкрадчиво подсказывают придворные.
Не лучше обстояли и внешние дела.
Персидский шах Хосров II, воспользовавшись смутами в империи, двинулся против Византии. Пополз слух, что старший сын Маврикия Феодосий жив, что он, чудом избежав казни, подался в Персию и теперь движется с войском Хосрова, чтобы стереть с лица земли тирана Фоку. Вскоре пала крепость Дара, находящаяся в верхнем течении реки Тигр. Хосров приказал разрушить ее до основания и повернул в Армению.
А варвары продолжали свои опустошительные набеги на империю, и, если бы не мощные оборонительные стены, они, может, ворвались бы даже в столицу.
Фока поспешно заключил мир с аварским каганом, но сам ездил осматривать укрепления вокруг города. Длинные стены пересекали весь перешеек и тянулись на тридцать шесть стадий от одного берега до другого. Они состояли из трех рядов и были увенчаны почти сотней башен. Перед стенами был сооружен каменный ров, наполненный водой, глубиной двадцать пять локтей и шириной пятьдесят. Из рва поднималась протейхисма — стена в двадцать локтей. На некотором расстоянии был второй ряд стен шириной семь-восемь локтей и высотой двадцать пять локтей. В пятидесяти локтях далее находилась третья, самая мощная стена вдвое толще первых.
А тень от башен высотой почти в четверть стадии грозно падала в сторону наступавшего врага. Нет, империя, имеющая такие башни, не скоро рухнет. Фока уехал довольный. Но через месяц получил тревожную весть.
Экзарх Карфагена Ираклий восстал против Фоки и отказался поставлять хлеб в Константинополь. Его племянник Никита, объединившись с дикими племенами маврусиев, двинулся в Ливию и захватил Пентаполь, а затем вторгся в Египет. Благодаря помощи восставшего населения Александрии Никита быстро овладел городом и оттеснил войска Фоки из Египта. Сын экзарха Карфагена Ираклий-младший собирает флот, чтобы двинуться на Константинополь.
За годы своей императорской власти Фока так и не приучился к пышному церемониалу, и подданные, отвыкнув от велеречивых докладов, лобызания ног, уже запросто входили в его покои. Фока как бы хвастался солдатской простотой. Рассуждая, он так и рубил с плеча, будто секирой в бою, и его рыжие усы топорщились, а борода по временам была всклокоченной. Он носил бархат мантии, как панцирь, и предпочитал держать золотые украшения подальше от посторонних глаз. Мало-помалу его советником стал хитрый и скользкий префект Экзоген, который уже наложил свою лапу на имущество многих казненных.
Волнения в столице нарастали. Бесплатную раздачу хлеба плебсу резко ограничили, из ста семнадцати хлебных пунктов в регионах действовала только половина. Народ осаждал чиновников, ведавших раздачей хлеба. Фоку очень раздражало, что все его слабости были хорошо известны. Он просто не переносил, когда раздавались крики: «Опять пил из кувшина! Опять потерял разум!»
В этот день они раздавались особенно яростно.
Когда Экзоген протиснул свое жирное тело в покои, Фока гневно комкал края своей пурпурной мантии и в бессильной злобе кричал: «Всех смутьянов на плаху! На растерзание зверям!»
— Всемилостивейший и высочайший, — вкрадчиво прошелестел Экзоген, падая ниц у ног императора. — Зачем прибегать к силе там, где нужен умиротворяющий жест? Черни все равно, умирать или жить, но к подачкам не равнодушен никто. Сделаем же ее, божественный автократор. Закупим хлеб, чтобы заткнуть глотки орущего охлоса.
— Но моя казна пуста. — скосив жесткий взгляд на изогнутую спину префекта претория, выкрикнул Фока. — Проклятый Маврикий растранжирил все, что было в палатинских ларцах. Вот так скупец! Он надеялся купить милость персов и аваров золотом!
Фока вскочил, и теперь он, низкорослый, казался гигантом перед согбенной фигурой префекта. Он вперил в его затылок немигающий взгляд солдата. Лучше бы ему, Фоке, с мечом в руках встретить опасность на поле брани, чем здесь, в Палатии, распутывать тайные сети интриг и заговоров, слушать льстивые речи придворных, готовых — он уверен — при первой возможности вонзить ему нож в спину. Душно здесь, в Палатии. Он подошел к окну и посмотрел на простор пролива, но увидел лишь пустынный горизонт, который напомнил ему о том, что из Египта давно уже не было караванов с хлебом, а ждать оттуда надо скорее всего военные корабли. Префект поднял голову, и Фока встретился взглядом с чиновником. Тот был спокоен, по крайней мере на лице его не отразилось никакого волнения.
— Я не хотел сказать, всемилостивейший, — так же вкрадчиво произнес Экзоген, — что мы должны отослать антиохийским купцам целую груду золота. Нет, конечно, нет. Но ведь есть и другие способы, важно, чтобы лишь чернь поверила.
Префект сделал многозначительный жест, и в покои неслышно вошли четыре логофета-казначея, которые несли серебряные блюда с золотыми монетами.
— Взгляни сюда, всемилостивейший, вот, — Экзоген взял с блюда несколько монет, — этот божественный профиль выбит на монетном дворе. А вот, — префект претория взял с услужливо протянутого блюда другую монету и показал ее Фоке, — можно ли ее отличить, августейший, от первой, но она свинцовая, только лишь позолоченная. Правда, вес ее другой. Но ведь кто будет взвешивать каждую номисму?
Фока все еще не понимал. Он удивленно вскинул рыжую бороду, переводя взгляд с блюда на префекта, на спины логофетов и опять на золотые номисмы.
— Что все это значит? Уж не хочешь ли ты сказать. Экзоген, что у нас расплодились фальшивомонетчики? Что все золото утекает и остается только свинец?
Фока гневно топнул ногой.
Экзоген грубо вытолкал логофетов за дверь.
— Их уши не для тех слов, которые я намерен сейчас сказать, о божественный. Можно послать судно, нагруженное золотом или вот этим, — он кивнул в сторону лежащих на полу блюд. — Народ не поймет. Плебс будет знать, что корабль послан. Все будут ждать каравана судов с хлебом.
Префект сделал паузу и взглянул на Фоку. Тот напряженно вдумывался в слова чиновника. Он не привык на лету схватывать мысли.