Завтра прощаемся с Мегри до будущей весны.
97-й день — 18 мая. В шесть ноль-ноль выехали. Несмотря на ранний час, нас провожало много народу.
— Не забывайте Мегри. Пишите и обязательно приезжайте к нам снова, — говорил каждый обнимавший нас на прощание.
В последний раз обнялись мы с Манучаром и сели в кабину. Тронулись.
— Стой, Аркадий! Подожди!
Я затормозил. К «Запорожцу» подбежал Володя с оплетенным пузатым кувшином.
— Возьми, дорогой! Это вино из моего погреба. Такого нигде не найдешь. Если выпьешь его хоть каплю, обязательно опять приедешь, чтобы еще раз попробовать. А теперь езжай. Доброго вам пути!
В полдень проехали Ереван. Вечером были в Ленинакане. Едва проехали город, как повалил мокрый снег. Впереди Пушкинский перевал. Подниматься на него в темноте не решились.
Хоть и проехали мы всего четыреста километров, оба сильно устали. Ночевали прямо у шоссе.
98-й день — 19 мая. Восход солнца встретили на вершине Пушкинского перевала. «Запорожец» отлично взял все подъемы, а на равнине легко набирал скорость девяносто километров в час. Сходу проскочили Тбилиси и к полудню были у подножия Крестового перевала. На Крестовый поднимались около двух часов. Внизу было жарко, очень грелся мотор, а на вершине перевала лежал глубокий снег. Совсем немного спустились — и опять яркая свежая зелень на берегах Терека. Дорогу затопили отары овец, спешивших на горные пастбища. Все же за день проехали шестьсот трудных километров. Кавказские перевалы позади.
99-й день — 20 мая. Ночевали за Минеральными Водами. В спальных мешках было жарко, и в путь отправились на рассвете. Домой! Скорей домой! Как права древняя пословица: «Долги годы не временем, а отлучкой из дому». Стрелка спидометра застыла на отметке 80. Шоссе отличное. Позади Ростов. Обедаем в Новочеркасске. За восемь часов прошли пятьсот двадцать километров. Для «Запорожца» это неплохо. Чуть отдохнули, и опять перед машиной серая лента шоссе, рассекающая изумрудную степь. То вверх по склону балки, то вниз на ее дно. Прохладный ветер охлаждает мотор, и он работает отлично. Проскочили мимо Богучара. К Воронежу подъехали на закате. За день проехали больше тысячи ста километров. Ночевали на берегу Дона. Последний раз ставим палатку. Раскладываем традиционный последний костер. Завтра мы будем дома. Завтра радость встречи после разлуки, а сегодня нам грустно. Казалось, чего бы грустить? Все трудности и опасности позади. Успешно выполнена интересная и важная работа. Мы везем с собой четырнадцать граммов сухого кристаллического яда гюрзы. Его хватит на несколько десятков тысяч доз ценного лекарства. Добыли этот яд, несмотря на «нетипичную» весну и совершенно незнакомые места, всего двое ловцов на относительно слабом автомобиле, не приспособленном для преодоления тяжелых горных дорог. Радоваться бы надо, что все закончилось так успешно, а тут грусть. Да, грусть. Нам грустно, что эта поездка уже прошла и никогда не повторится…
От костра нас прогнали комары. Безветренно, тепло, и к костру они летели роем.
100-й день — 21 мая.
Когда сто дней назад мы выезжали из Москвы, скептики утверждали, что от такой поездки «Запорожец» рассыпется на части и обратно нам придется его «везти в мешках». Они советовали мне поберечь свою машину и добиваться мощного вездехода. Среди этих «доброжелателей» были и автомобилисты с немалым стажем. Откровенно говоря, и у меня шевелился червяк сомнения к этой очень симпатичной, но хрупкой на вид машине. Однако мы въезжаем в Москву. Позади около одиннадцати тысяч километров трудных дорог, а «Запорожец» задорно поблескивал стеклами, словно показывая, что все пройденное ему нипочем, катил туда, где через час будет радостная встреча, а потом и расплата за то, что от нас долго не было писем.
Рассказ об этой поездке ведется от лица одного человека, но писали его мы вдвоем.
ОБ АВТОРАХ
Недялков Аркадий Демьянович. Родился в 1923 году в Ташкенте. Окончил Тимирязевскую сельскохозяйственную академию. Кандидат сельскохозяйственных наук; старший преподаватель кафедры биологии Московского государственного заочного пединститута, бригадир ловцов ядовитых змей Киргизского зонального зоокомбината. Автором опубликовано свыше тридцати научных статей, а также три повести об опасной профессии змеелова. В нашем сборнике выступает впервые. В настоящее время работает над повестью «Илларионыч» — продолжением уже вышедшей книги «Опасные тропы натуралиста».
Ламброс Роальд Анатольевич. Родился в 1936 году в Москве. Окончил Всесоюзный сельскохозяйственный институт заочного образования. Имеет несколько авторских свидетельств в области электронного приборостроения. Работает охотником-ловцом ядовитых змей в Киргизском зональном зоокомбинате. Очерк «Сто дней весны», написанный в соавторстве с А. Недялковым, — первая литературная публикация автора.
К очерку Аркадия Недялкова и Роальда Ламброса«СТО ДНЕЙ ВЕСНЫ»
Мартин Зельбер
ЭКСПЕДИЦИЯ «ГЕЙЗЕРНЫЙ РИФ»
Приключенческая повесть
Сокращенный перевод с немецкого Ю. Новикова
Рис. А. Добрицына
В 1969 году в ГДР вышла книга Мартина Зельбера «Экспедиция «Гейзерный риф»». В предлагаемом отрывке из этой большой остросюжетной повести сохранены все основные сюжетные коллизии. События, предшествовавшие публикуемой части повествования, таковы: катер, на борту которого американцы Деннис, Хокансон и Болден, представители радиоэлектронной компании «Шовэко», держит курс на необитаемый остров Титу-риф неподалеку от Мадагаскара. Молодой радиолюбитель Гарольд Деннис считал, что экспедиция затеяна с целью испытания нового передатчика в условиях тропиков. Однако уже в пути он неожиданно получает от своего шефа Болдена указание посылать в эфир коммерческую информацию, что противоречит статусу любительства. Смущает Гарольда и нервозная обстановка в отряде, вызванная внезапными авариями и поломками рации, которые можно объяснить лишь диверсиями агента конкурирующей компании «НРР». Ко всему прочему с экспедицией увязалась дочь французского коммерсанта Алин, поверившая шутке Гарольда, что он и два его спутника — операторы кинокомпании, и ставшая теперь обузой для всех…
Катер торопливо выбирался из гавани. Бембатокабаи, бухта в устье реки Бетсибока, широкой подковой вдавалась в море; берега ее мерцали красноватыми отблесками ранней зари, а коса перед Маджунгой была похожа на плывущего аллигатора. Странной и чужеродной казалась стоящая за ней радиобашня, отливавшая холодом стали.
Гарольд не уходил с раскачивавшегося носа катера. Он никогда еще не видел моря так близко. Для него, извечного пассажира авиалайнера, эта новая стихия оставалась далекой и неведомой. Сверху она походила на своего рода прерии, серо-зеленую равнину с игриво разбросанными по ней корабликами.
Он вцепился обеими руками в поручни, пораженный бесконечностью лениво колышущейся воды, вскипающей под бугшпритом. Он вдруг понял, почему миллионеры так любят проводить время на собственных яхтах в открытом море.
Катер прыгал, как козлик. К счастью, качка на Гарольда не действовала. В глубине души он боялся опозориться в походе, но теперь чувствовал себя великолепно — все страхи оказались напрасными. Остальные члены экспедиции знают теперь, что с ними плывет толковый радист. Он нашел свое место в отряде и может теперь со спокойной душой предаться наслаждению морским путешествием. Рамантсо, хозяин катера, сказал, что они будут в пути более двадцати часов. Расстояние до цели составляло двести десять миль.
…На другое утро они увидели риф, окруженный необычайно длинной цепью бурунов, за ними в туче брызг с гулом вздымались пенистые фонтаны — подобие гейзеров, за которыми можно было разглядеть несколько небольших холмов со скудной растительностью. Некоторые холмы выглядели обжитыми, на них торчали высокие шесты с обстановочными знаками. Виднелись признаки жилья.
— Титу-риф? — спросил Болден.
— Нет, это Ровер, — сказал Рамантсо. — Французы содержат там спасательную станцию на случай кораблекрушений, но сейчас она необитаема. А Титу-риф расположен за ним, второй по величине остров, в четырех милях от Ровера.
Медленно, словно на ощупь, продвигался катер между подводными камнями в окружении стаи акул. Гарольд стоял на баке рядом со смуглым матросом, глядя, как он без передышки вонзает в бурлящую воду измерительный шест. Все это выглядело невероятно примитивно, но мадагаскарец во время этих маневров демонстрировал такую уверенность и спокойствие, что американцы помалкивали о своих опасениях. Алин лежала в шезлонге, глаза ее были скрыты защитными очками.
Море кипело между скалами, а внизу желтым проглядывало дно, подстерегавшее их как свою законную добычу, как-то устало пел дизель, и его судорожные толчки передавались всему суденышку. Пронзительно кричали чайки, на ближайшей отмели застыла большая черепаха, прожившая, наверное, не одну сотню лет. Время здесь словно остановилось, а пейзаж, казалось, исключал даже мысль о существовании человека.
Титу-риф медленно приближался: с дюжину пальм, густые заросли низкого кустарника, и ничего больше, кроме кораллового песка, навеянного и намытого ветрами и водой… Канал, в который они, сбавив ход, вошли, постепенно становился уже и мельче, вода стала совсем прозрачной — тут был рай для аквалангистов. Станки пестрых рыб шарахались в стороны, напуганные тенью от катера. Наконец открылся вход в тихую бухточку. Двигатель простучал последние обороты и смолк, загремел якорь…