…От факелов в проржавевших держаках закручивались вверх чадные хвосты, распластанные тени метались в тесном для стольких людей прямоугольнике двора. Двор замка — твердыни пиренейских маркграфов — был выложен гулкими каменными плитами, и звуки до зубцов крепостных стен затопляли его, вызывая ощущение, будто находишься на дне плещущего озера. Мы слушали хор, который был в шаге от нас, но не видели певцов: глаза смотрели куда-то сквозь них. Мужские басы гудели низко, наливаясь сдерживаемой силой.
Певцы были одеты в традиционные костюмы пиренейских горцев: красные бархатные курткой суконные штаны, заправленные в высокие до колен белые носки из овечьей шерсти. На голове — красные береты, украшенные по случаю праздника белыми кистями.
Да и среди слушателей многие были в беретах и куртках, никак не подходивших к брюкам городского покроя, но эта разномастность не трогала собравшихся. «Мы, бигорцы, — скажет мне потом с вызовом один парень, — сами по себе».
Хор вздохнул, как одно большое существо, и замер. Все стояли молча: здесь, нам объяснили, не аплодируют. Старинные песенные сказания о храбром рыцаре Роланде известны всем бигорцам, а искусство хорового пения передается из поколения в поколение. Так что здесь собрались искушенные ценители. Французы обычно шутливо заявляют о своей неспособности петь хором; слишком, мол, для этого они индивидуалисты. Но услышанное нами явно свидетельствовало об обратном. Руководитель хора по этому поводу сказал так:
— В горах не проживешь в одиночку, и не пробуйте. А собравшись вместе, как не спеть?.. Вы обратили внимание, что горцы везде отлично поют: в Тироле, на Кавказе, в Карпатах, на Балканах. Не зная нотной грамоты, они тем не менее исполняют мелодию в пять голосов. Почему так? Думаю, слух в горах обостряется, звук летит очень далеко… Несподручно как-то фальшивить, — закончил он с улыбкой.
И фамилия хормейстера словно нарочно была Роланд. Желая сделать приятное гостям из Советского Союза, он пошептался с певцами, те подобрались и низко, очень низко начали «Подмосковные вечера». Без слов, только мелодию. Странное дело, на фоне этих каменных декораций, выйдя из уст пиренейских горцев, русская задушевная песня превратилась в нечто очень мужественное и эпическое…
Славные люди окружали нас в Баньер-де-Бигоре. Они рассказали о давней истории, когда баньерский хор, решив пропеть всему свету о красотах Пиренейских гор, отправился пешком по всей Европе и добрался до России.
Баньерцы поведали и о более близких временах, когда они переправляли через горы испанских республиканцев, а чуть позже, во время войны, устроили здесь партизанскую базу.
Вместе с ними мы много ходили по улицам городка. Он живописен и уютен, как могут быть уютны хорошо обжитые места. Городок крепко врос в горный склон, обращенный к югу. Из общей массы старых домов выделяются здание у минерального источника и большой современный корпус грязелечебницы. В истории, о которой будет ниже рассказано, этому заведению суждено сыграть очень большую роль. А посему на этом автор прерывает (не без сожалений) свои воспоминания о пиренейском городке и обращается к теме.
Жан Сервье родился в Баньер-де-Бигоре тридцать восемь лет назад. Здесь он закончил школу и здесь, в клубе альпинистов департамента Верхние Пиренеи, начал заниматься спортом. Впрочем, собственно говоря, это был не спорт, а целеустремленная подготовка к будущей профессии.
Он вырос в горах, знал их нрав, любил их. Особых способностей к наукам не чувствовал, да и семейные обстоятельства были таковы, что рассчитывать на университетский курс он не мог. Оставалась, таким образом, практическая деятельность. В конкретных условиях городка это означает профессию горного гида, право заниматься которой давало двухгодичное училище в соседнем городке — Тарбе.
Немного об этой профессии. Не следует думать, что речь идет о руководителях туристических групп, рассказывающих о достопримечательностях, находящихся справа и слева от намеченной трассы. Горные гиды возглавляют альпинистские экспедиции, в их обязанности входят и функции горноспасателей. Кроме атлетической подготовки и овладения современными методами альпинизма они должны уметь оказывать на месте медицинскую помощь, страховать членов своей группы при восхождении, прокладывать маршруты и т. д.
Двадцатилетний горный гид второго разряда Жан Сервье, окончивший Тарбское училище, получил назначение в… Альпы. Это был просто верх невезения! Пиренеи ведь тоже горы, и здесь дом, родные, друзья, все хожено-перехожено… Да, но Пиренеи не в моде, альпинисты не балуют их вниманием: работы мало.
Жан был прикомандирован к альпийскому клубу в местечке Морез, департамент Юра. Альпы поначалу ему не очень понравились: какой-то проходной двор, свободного места не сыщешь. Но постепенно он втянулся в дело.
…В последнем классе он прочел в учебнике фразу Фрэнсиса Бэкона: «Природа побеждается подчинением ей». Неужели действительно так? В широком смысле великий англичанин, конечно, прав. Сейчас человек настолько «победил» природу, что оставил горестные следы своей деятельности по всей планете. Но в узком смысле, скажем альпинист… Разве может он подчиниться? Только ценой собственной жизни… В то же время Бэкон имеет в виду и человеческую природу. Тогда выходит, что подчинение или, иными словами, следование своей природе, своему призванию и есть залог успеха, путь к победе…
Альпинисты, с которыми он выходил на маршрут, были людьми очень интересными. Беседовал он с ними с большим удовольствием. Пригодился и английский, который он усердно долбил в училище на дополнительных занятиях: часто приезжали англичане, американцы, скандинавы. Все они относились к Сервье с уважением, как к мэтру, величая не иначе как «мсье Сервье». Наставник!
Альпинистский лагерь был оазисом вне времени и пространства. Горы вокруг были такими же, как века и тысячелетия назад. Приезжающие в один голос твердили, что завидуют Жану, имеющему возможность жить среди такой красоты и отдаваться целиком их общему любимому занятию. Ах, как бы они хотели остаться! Но, увы, дела, дела… И они вновь разъезжались, чтобы продолжать работу в лабораториях, читать лекции в университетах, руководить компаниями, снимать фильмы. Уезжали из маленького мира гор в большой.
Клиенты мсье Сервье были в основном люди состоятельные, иные с громкими фамилиями, довольно часто упоминаемыми в прессе, и это еще больше поднимало престиж профессии в глазах Жана.
Как-то в Морезе он встретил девушку, работавшую медсестрой в туберкулезном санатории. Она была прелестна, да и характером пришлась по душе Жану — твердая и спокойная, как подобает горянке…
Свадьбу сыграли в доме родителей Жозетты. Там же, на втором этаже, поселились молодые, до поры до времени, как думал Жан. Деньги он получал приличные, корпорация гидов присвоила ему первую категорию, вскоре можно подумать и о собственном доме. Жизнь четы Сервье вошла в размеренную колею. Так продолжалось до конца шестидесятых годов, когда в один прекрасный день на базу в Морез приехала группа с необыкновенным снаряжением, доставленным на нескольких грузовиках. Оказалось, что диковинные громадные пакеты — это воздушные шары! Такая вещь не могла не вызвать всеобщего любопытства.
В местном отделении горноспасательной службы вновь прибывшие зарегистрировались как члены Клуба аэростатического спорта. В графе «цель прибытия» значилось: «перелет через Альпы…» Через горы на воздушном баллоне — неужели такое возможно сейчас?
Чтобы ответить на этот риторический вопрос, нам придется совершить краткий экскурс в прошлое.
В отличие от многих других средств передвижения, чья история теряется в глубине веков, дата запуска первого воздушного шара внесена в протокол. Это произошло 5 июня 1783 года во французском местечке Анноне. Шар склеили из бумажных полос братья Монгольфье — Жозеф и Этьен, после чего наполнили оболочку дымом от подожженного влажного сена, и конструкция оторвалась от земли. Полет продолжался десять минут.
15 октября 1783 года в предместье Парижа воздушный шар системы братьев Монгольфье поднял в гондоле из ивовых прутьев первого бесстрашного пассажира — шевалье Пилатра де Розье. (Забегая вперед, скажем, что исходный материал для гондол не претерпел изменений до наших дней: ивовые прутья оказались надежными и в век синтетики. Только в самое последнее время стали выпускать гондолы из фибергласа.)
Ощущение от полета первый воздухоплаватель живописал в таких выражениях, что от желающих повторить опыт не было отбоя.
Эра воздушных полетов была открыта. Дым от влажного сена подогревал не только бумажные оболочки, но и — куда в большей степени — человеческое воображение. Многим казалось, что проблема идеального транспорта решена: уже не могут быть для него преградой ни широкие реки, ни горы. А когда в 1785 году состоялся перелет на аэростате через Ла-Манш, энтузиазму не было границ. Полет фантазии намного опережал полет шара.
Довольно скоро образовались две партии: одна объединяла сторонников классического шара «монгольфьера», возносимого нагретым воздухом, а во вторую сгруппировались почитатели «шарльера», названного в честь французского профессора Шарля, предложившего заполнять оболочку легким газом. Но когда к концу минувшего столетия появились дирижабли — управляемые аэростаты, они сразу же вытеснили из поднебесья и «монгольфьеры», и «шарльеры». А рев моторов народившегося аэроплана прозвучал реквиемом по воздушным шарам. Громоздкая конструкция, к тому же весьма и весьма ненадежная в полете, казалось бы, отжила свое.
Собственно, так оно примерно и вышло. Надувные баллоны остались уделом отдельных энтузиастов. Зато уж те, однажды поднявшись в небо, сохраняли верность своему избраннику. Англичанин Антони Смит в 1965 году отметил столетний юбилей со дня выхода жюльверновского романа «Пять недель на воздушном шаре» беспримерным полетом над Африкой.
«Я видел множество причин для того, чтобы отправиться в Африку на воздушном шаре, — писал Смит. — Но во всех подобных случаях есть одна причина, которая играет решающую роль. Когда альпинист говорит, что должен взять вершину, потому что она существует, в его словах заключен исчерпывающий ответ. Стоит гора. Тысячи людей видят ее, но с одним из них происходит что-то особенное, какой-то голос говорит ему: эта гора ищет, чтобы ее взяли. С этой минуты он весь во власти зова души».