Как видите, аналогии с альпинизмом здесь приходят на ум совершенно естественно…
Итак, Жан Сервье подключился к этому делу, тем более что ему поручили «обеспечивать безопасность» полета. Подобно тому как любое судно, прежде чем выйти в море, должно получить на это разрешение портовых властей, выход (в данном случае вылет) в горы необходимо официально зарегистрировать. Шары, на которых предстояло парить над Альпами, были надувными «шарльерами».
На выбранной площадке расстелили оболочки по траве и стали накачивать. Вокруг появились таблички: «Не курить!», «Подумайте о себе и других!» Постепенно оболочка начала принимать округлые очертания. Шар был оплетен веревками, привязанными под «брюхом» к металлическому кольцу. Дальше от кольца отходили стропы, на которых висела корзина. Покамест она была загружена тяжелыми камнями, чтобы внезапный порыв ветра, упаси боже, не умчал шар без пилота.
Предстоявший полет был посвящен памяти швейцарского аэронавта Спельтерини, который первым в 1898 году осмелился совершить трансальпийское воздушное путешествие. Инициатива нынешнего полета принадлежала другому швейцарцу — Фреду Дольдеру, и это начинание потребовало бездны хлопот. Дело тут вот в чем. Сам шар весьма долговечен. Некоторые энтузиасты пользуются одним и тем же шаром десяток лет и больше. Скажем, знаменитый Шарль Дольфус, ветеран воздухоплавания, совершивший пятьсот сорок подъемов! Зато газ… Для каждой заправки требуется 1000 кубических метров сжатого водорода. «Хорошо бы вербовать любителей аэронавтики среди миллионеров», — говорил Фред Дольдер. И сокрушался: «Но они почему-то не в восторге от этого способа передвижения…»
Дольдер выискивал субсидии на полеты всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Один раз ему даже удалось получить некоторую сумму от… Организации Объединенных Наций. Кроме финансовых на нем лежало еще множество дел. Во время полета он переговаривался по рации с пилотами и следил за их приземлением — забота, кстати, вовсе не лишняя. После одних состязаний Дольдеру пришлось мотаться по итальянским больницам в поисках пропавшего аэронавта, пока он не обнаружил его… в кутузке, куда ретивые карабинеры заключили пилота за «пересечение границы без таможенного контроля». После этого инцидента полицейские власти Франции, Швейцарии, Италии и Австрии были уведомлены, что воздушные шары не всегда в состоянии придерживаться выработанного маршрута, возможны залеты на сопредельные территории, так что карточка клуба аэронавтов должна на время состязаний сделать пилота как бы «гражданином Вселенной».
…Но вот приготовления закончены. Шары наполнены газом, корзины постепенно разгружены от камней, и баллоны слегка приподнялись над землей, так что их можно вести на поводке. Стартмейстеры легко управляли громадными сооружениями, принайтованными сизалевыми гайдропами к столбу.
Жан Сервье попросился пассажиром в кабину французского пилота, оставшегося в тот раз без напарника. Об этом его воздушном крещении известно очень мало. Но мы можем обратиться к запискам бельгийца Марка Жасински, который тоже впервые пересек Альпы на воздушном шаре во время перелета, посвященного памяти Спельтерини. Вот несколько отрывков: «За исключением меня, все остальные пилоты имели достаточный опыт подъемов и благополучных спусков. Я был в корзине с американцем Питером Пеллегрино, который занимается аэростатами пятнадцать лет, и это придавало уверенности.
Менее успокоительной была речь главного распорядителя, кратко обрисовавшего обстановку. Нам предстоит парить на высоте пяти тысяч метров над самыми опасными вершинами Европы. Не исключена посадка в горах. В этом случае мы должны подготовиться к тому, чтобы не отморозить ноги на леднике, не опуститься на высоковольтную линию возле Турина, не утонуть в озере Комо, не провалиться в трещину, присыпанную снегом, и т. д. и т. п.
Потом нас напутствовал Шарль Дольфус, вспомнивший, как ему с Фредом Дольдером пришлось однажды садиться в горах на площадку шириной в 60 сантиметров над пропастью. Их шар по странной прихоти случая зацепился за единственное дерево, росшее здесь. Сейчас, двадцать лет спустя, Дольфус удивлялся, как им удалось выбраться.
Фред Дольдер, выступивший за ним, сказал, что в жизни трудно делать три вещи: заставить таракана бежать по прямой (сложно); оставить за собой последнее слово в споре с женой (маловероятно); управлять воздушным шаром (безнадежно).
В отличие от корзины Монгольфье наша гондола оснащена навигационными приборами: самописец-барограф вычерчивает график набора высоты в течение всего полета; альтиметр регистрирует высоту в данный момент; вариометр показывает скорость подъема и спуска. Знакомя меня со шкалой, Питер так комментировал указанные на ней цифры: это — «прекрасная посадка», это — «легкие синяки», это — «переломы обеспечены», это — «капут…».
Фред Дольдер взмахивает красным флажком. Время — шесть двадцать.
Клапан? Пш-ш-ш-ш! Дорогостоящий водород улетучивается в атмосферу, все в порядке, клапан работает.
Рация? Поворачиваем ручку. Уже с рассвета они наяривают «йе-йе»; так, двигаем дальше, хриплый голос Фреда: «Раз-два-три, раз-два-три! Как слышите меня? Прием! Я вас слышу. Я вас слышу. Счастливого полета! Счастливого полета! Мягкой посадки! Мягкой посадки! Конец».
Приборы? Их мы сможем опробовать лишь в пути.
Карты? Швейцария, Италия, Франция — все на месте.
Шесть часов тридцать девять минут. Мы стремительно возносимся, и вот уже наши друзья клопиками суетятся внизу, размахивают шляпами и вопят, пугая ворон.
Промелькнули первые две тысячи метров. Окно в облаках, чудом позволившее нам стартовать, закрылось. Надо подниматься выше: не можем же мы вслепую болтаться в воздухе в окружении горных пиков. Стрелки приборов показывают 3500 метров высоты.
Три минуты спустя шар входит в большое облако. Водород быстро охлаждается, скорость подъема падает.
Шесть пятьдесят три. Шар замер. Кругом — холод, водород настолько остыл, что мы потеряли подъемную силу. Мешочек с песком летит вниз.
Аэростат тотчас толчком вздымается вверх до отметки 4250. Ветер гонит нас к Италии…
Восемь сорок. Питер подтягивает к борту мешок с балластом и дрожащими руками начинает развязывать тесемку. Я слежу за его взглядом: альтиметр показывает 4600. Боже, нас несет прямиком на Чертов палец! Мешок сброшен, шар поднимается до 5000 метров.
Девять двадцать. Сквозь туман вырисовываются последние бастионы Итальянских Альп и зеленые прямоугольники полей в долине По.
Правила воздухоплавания запрещают полеты при такой видимости. Диспетчерская служба Миланского аэропорта не разрешила нам входить в их зону наблюдения. А опускаться вслепую в долине По, где сплошные линии электропередач, железные дороги и заводские трубы, — значит рисковать шаром, а заодно и собственной шеей.
Десять тридцать пять. Куда податься? Мы плывем на высоте 2900 над сплошным молочным морем. Ему бы еще кисельные берега…
Одиннадцать сорок. Питер дважды дергает за выпускной клапан. Со скоростью 60 метров в минуту начинаем спуск на горный склон. Мой пилот озабочен. В начале своей карьеры ему приходилось несколько раз совершать посадки, о которых газеты его родной Пенсильвании сообщали под сенсационными заголовками. Но Питеру явно не хочется стать героем дня в Италии. Охладившийся шар между тем стремительно идет вниз. Тень аэростата на склоне гор растет, земля уже в трехстах метрах. «Приготовься прыгать!» — кричит Питер.
70 метров. Резкий толчок — это гайдроп ударяется о верхушки дубков. Питер дергает за клапан и кричит мне: «Держись!» Бац! Мы летим друг на друга, мешок с песком ударяет по спине, рация самопроизвольно включается, звучит бравурный марш. Но гондола, стукнувшись о дерево, лишь подскакивает вверх. При сильном ветре случалось, что шар тащился так несколько километров, а его пассажиров хлестали ветви деревьев.
Я забираюсь по стропам к кольцу и освобождаю нижний клапан. Шипение, и… мы на земле. Кругом тишина. Медленно вылезаем из корзины, ощупываем себя. Руки-ноги на месте.
Местечко, где мы очутились, называется Триверо, это на полпути между Турином и Миланом. Энтузиазм местных жителей поистине беспределен. Нас приветствуют, ну прямо как космонавтов. И чего греха таить, мы себя чувствуем немного похожими на них».
Вот каковы переживания новичка, приобщающегося к воздухоплаванию. А Жану Сервье повезло вдвойне. К моменту его дебюта в конструкции шаров появилась одна новинка, резко снизившая стоимость полета. Справедливости ради отметим, что данная система была разработана не для спортивных, а в военно-инженерных целях.
Лет пятнадцать назад авиационное ведомство США получило заявку на создание «надувного парашюта», с помощью которого в случае аварии над океаном пилот мог бы продержаться в воздухе до подхода спасательного вертолета. Принцип такого «парашюта» заключался в том, что в классическом «монгольфьере» (не забудем, что Жасински летал на «шарльере») для подогрева воздуха в оболочке устанавливалась газовая горелка. Военное ведомство отвергло такую конструкцию, поскольку она не смогла найти применения при сверхзвуковых скоростях самолетов. Зато спортсмены ухватились за модернизированный «монгольфьер» обеими руками.
Теперь, для того чтобы взлететь, достаточно было зажечь газовый рожок, и через двадцать минут шар поднимался в небо. Четыре пропановых резервуара, укрепленных по углам гондолы, позволяли держаться в воздухе три-четыре часа. А убавляя или прибавляя пламя, аэронавт мог опускаться и подниматься.
В 1968 году Жан Сервье получает права аэронавта. Это потребовало письменного экзамена и восьми подъемов с инструктором. Отныне Жан мог участвовать в больших перелетах и состязаниях, мог брать в гондолу пассажиров.
Перспективы открывались самые радужные. Такие полеты все больше завоевывали симпатии публики. От желающих совершить воскресную прогулку по воздуху не было отбоя. На паях с «Клубом Жюля Верна» (вокруг которого группировались владельцы «монгольфьеров») Сервье приобрел за 25 000 франков свой воздушный шар. Зарегистрирован он был под номером JAF-29, а окрестил его владелец «Лизой»— так звали старшую из двух дочерей, родившихся у него.