Для начальника станции Виктора Сокола это была пятая зимовка в горах Тянь-Шаня. Руки Сокола из тех, что принято называть золотыми: приемник, движок, приборы — все оживало в его широких ладонях. По своему характеру он был организатором, а не исследователем; в отличие от меня, например, совершенно не мог подолгу сидеть над графиками, схемами и пытаться вникнуть в их смысл.
Его почти что однофамилец Александр Соколов только-только снял армейские погоны и еще находился в том возрасте, когда человек выбирает свой путь.
Супруги Наташа и Виктор Романенко пришли на Итагар с другой снеголавинной станции. С ними путешествовала и годовалая дочурка. Свое дело Виктор знал, однако его больше привлекало сельское хозяйство, и вечерами он готовился в сельхозинститут. Наташа до замужества работала в Забайкалье на таежной станции радисткой и боязливостью не отличалась. Но вот однажды отказалась одна ходить на наблюдения темными безлунными ночами. Оказалось, что зимовавший с небольшой отарой неподалеку от нас чабан как-то пожаловался, что в окрестностях появился снежный барс и задрал нескольких овец. Цепочка следов огромной кошки протянулась как-то и мимо нашей метеоплощадки. Чтобы из-за пятнистого представителя Семейства кошачьих не срывались наблюдения, пришлось призвать на помощь представителей сильного пола. Очередная дежурная шла ночью на площадку в сопровождении телохранителя с карабином в одной руке и огромным пылающим факелом — в другой. Но прошло несколько дней, все страхи забылись, и обыденная жизнь на станции потекла по-прежнему.
Жили на нашей станции и другие, четвероногие зимовщики — пес Бек и кошачья пара. Бека я вырастил с щенячьего возраста: поил из соски, кормил, играл с ним. Когда он вырос, все уверяли, что у нас с ним совершенно одинаковая походка. Позднее он научился почти по-человечьи взбираться на автомашины: двумя передними лапами хватался за борт, одну заднюю ставил на колесо, другую перебрасывал через борт в кузов. Семейную же пару составляли большой рыжий кот и пегая кошка. Правда, кот жил на станции только зимой, а летом перебирался в «кошачий замок», как называли скалу возле станции. Там была пещера, где кот спал и прятался от дождя, ровная площадка, чтобы нежиться на солнце, и даже на самой вершине «противособачье убежище». Но зимой кот снова становился мирным домашним животным. Когда я, прогуливаясь вечерами вдоль дороги, осматривал в бинокль заснеженные склоны, рядом постоянно шествовали мои хвостатые приятели. Ну ладно, я осматривал свои снега, а они-то что?.. Сидели бы дома в тепле, ловили мышей. Так нет же: важно вышагивая справа и слева от меня, так же внимательно обозревали горные склоны, задумчиво покачивая хвостами. Возвращались на станцию мы тоже втроем, все вместе.
Жизнь на зимовках — далеко не безмятежное существование современных робинзонов. Не была она тихой и однообразной и у нас. Занесенные глубокими снегами одинокие домики высокогорных гидрометеостанций, увенчанные заиндевелой паутиной антенн, можно встретить и на дне ущелий, и на склонах гор, и на берегах бурных рек, и у самых ледников. Бесконечная панорама гор, зловещий гул снежных обвалов, веселый шум весенних потоков, свист ветра среди обледенелых скал — это и есть поэзия нашего труда, тяжелого, порой опасного и в то же время любимого, во имя которого мы и отдаем горам лучшие годы жизни.
В сильный двенадцатикратный бинокль мы наблюдали за установленными у самого гребня гор рейками и определяли высоту снега в местах, откуда срывались лавины. Каждое лето приходилось ставить десятки таких реек, а к весне в строю оставались единицы: с остальными расправлялись лавины. Трехметровые деревянные рейки довольно тяжелые, втаскивать их на крутые склоны было нелегко. Зато зимой мы достаточно точно знали «расположение противника».
Установленные в снегу специальные электротермометры показывали температуру снежной толщи на разной глубине. В шурфах мы измеряли плотность снега, силы сцепления в нем, определяли его структуру. Участок объезжали на станционном мотоцикле «Урал», если, конечно, дорога не была перегорожена лавинами. Случалось и переворачиваться на этой машине, но все обходилось благополучно: выручал глубокий снег. Приходилось подолгу сидеть на дне глубоких шурфов, дуя на озябшие руки и внимательно рассматривая почти неразличимые для неопытного глаза снежные слои. Вернувшись на станцию, мы сопоставляли состояние снега с ожидаемой погодой и давали на два-три дня свой, лавинный прогноз. В специальном бюллетене подробно указывали, ожидается ли сход лавин, где именно, угрожают ли они дороге, на какое время необходимо закрыть движение. По радио прогноз летел в наше управление и в Министерство автотранспорта и шоссейных дорог республики, а по телефону мы предупреждали дорожных мастеров и райцентр — поселок Токтогул.
И если угрожали лавины, опускались шлагбаумы, точно руки добрых великанов, оберегающих людей от беды, машины не выходили на трассу, а те, что были в пути, останавливались возле ближайшего жилья, чтобы переждать опасность.
А она возникала не редко.
Шла зима 1968/69 года — одна из самых суровых и многоснежных в Средней Азии за последнее время, как утверждали старожилы и гидрометеослужба. Циклоны в том году почему-то двигались не как обычно — вдоль параллелей, а почти по меридианам, шли в Арктику, затем спускались к югу и приносили в среднеазиатские республики ледяную стужу полярных широт. Волны холода проникли и южнее — в Иран, Афганистан, Турцию и даже в далекий Алжир. Ураганы, ливни, наводнения в одних странах, жестокие морозы и метели — в других…
В Средней Азии замерз Каракумский канал, полуметровый ледяной панцирь местами сковал стремительную и бурную Амударью. А в низовьях Сырдарьи толщина льда превышала метр! Впервые за много лет жаркая Туркмения испытала жгучие морозы. В Ашхабаде снег лежал почти два месяца, температура опускалась до -25, а в Центральных Каракумах и до -35 градусов!
Правда, у нас на «Итагаре» ниже -24 не было: холодный воздух стекал по долине Чичкана вниз. Зато в Токтогуле и Сусамыре ртуть в термометрах замерзала.
Глубокие снега покрыли горы и долины Киргизии. Местами осадков выпало в три раза больше нормы. На перевалах и у гребней гор бушевали свирепые ветры, перенося снежные массы с наветренных склонов на подветренные. Тяжелые многометровые карнизы, точно пена штормовых валов, нависли над долинами и ущельями. А с севера и северо-запада все шли и шли новые тучи, ложась на каменные плечи гор тяжким грузом миллиардов снежинок.
Работники гидрометеослужбы среднеазиатских республик, проанализировав возникшую ситуацию, еще в середине зимы сообщили в Москву в свой главк об ожидаемой затяжной холодной весне и возможном сильном половодье на всех реках. Вскоре в Ташкент прилетела специальная правительственная комиссия во главе с начальником службы погоды нашей страны академиком Е. К. Федоровым.
Еще выли вьюги, сыпали снега и гремели лавины, а люди уже готовились встретить небывалый паводок. Были срочно организованы десятки временных водомерных постов на реках и озерах; особая патрульная служба вела на вертолетах наблюдения за состоянием снега в горах на площади в полмиллиона квадратных километров. Гидропрогнозисты на всякий случай заранее рассчитали последствия прорыва вод некоторых озер и водохранилищ. И весной, когда разгул снежных стихий сменился яростью разбушевавшихся рек, это не оказалось неожиданным. Гидрометеослужба выполнила свой долг.
Мы, зимовщики станции «Итагар», сошлись в глубине гор со стихией лицом к лицу. Это был наш фронт. И главным врагом был снег. Все годы работы в горах связаны в моей памяти со снегом. Снег всегда разный — различной глубины, плотности, прочности, структуры. Можно без устали наблюдать за игрой цвета великого белого океана, ежегодно затопляющего десятки миллионов квадратных километров суши, океана неподвижного и в то же время гонимого ветром и солнцем. Мы, лавинщики, — моряки холодных белых зыбей, которые затопляют скалы, деревья, дома. Волны-заструги качают наши лыжи, а вместо течений — поземки, метели и лавины. Снег, создающий ледники, питающие реки, но своими обвалами несущий смерть и разрушение. Снег — жизнь и снег — смерть, не злой и не добрый, как и вся природа вообще.
Еще осенью мы убедились, что зима будет суровой и снежной, а значит, и, так сказать, лавинной.
И вот наше время настало.
Куда девались неторопливость, спокойствие и невозмутимость итагарцев. Теперь мы все время обходили и объезжали свои владения, рылись в снегу, внимательно всматривались в склоны. В эту зиму нам пришлось выдержать самую настоящую войну, в которой бывали и отступления и перегруппировки. Под отдаленный грохот взрывов по картам разрабатывались очередные операции, а смертельная опасность угрожала не раз и не два.
Первые снежные обвалы на нашем участке ринулись со склонов еще в декабре. Но это была мелочь, объемом всего по нескольку тысяч кубометров, и до дороги они не дошли, остановились на склонах и в глубине ущелий.
Но вот наступил январь. В ночь на десятое мимо станции на Ош промчались несколько автомашин. Однако вскоре почти все они вернулись, и мы узнали: только что километрах в десяти от нас на дорогу грохнулась лавина, завалив полотно шоссе на протяжении семидесяти метров четырехметровым слоем плотного снега. Но самое главное — исчезла шедшая впереди колонны «Волга». Не завалило ли ее?
Признаюсь, у меня от такой новости мурашки поползли по спине. Начальник станции уехал к дорожному мастеру, и я, оставшись за него, только-только собрался передать, чтобы закрыли на дороге движение. Не успел!..
Надо было срочно что-то предпринимать. Взяв длинные металлические щупы, мы со старшим техником Володей Тыняновым, самым сильным и крепким из лавинщиков, помчались на машине к месту происшествия.
Несколько часов в тревожном свете звезд мы лазили по неровному снежному завалу, до самой земли протыкая щупами плотный снег и каждый раз боясь обнаружить раздавленный автомобиль. Ведь сила удара лавины превышает порой шестьдесят тонн на квадратный метр! Тут и бронетранспортер не устоит, не то что легковушка.