северная дорожка по Верхнему озеру доведет до самого Порт-Артура. Там, Тандер-Бей — крупнейшая гавань по вывозу пшеницы и металлоизделий.
Из шлюзовых барьеров впереди нас ждет лишь одно достаточно серьезное сооружение — упоминавшийся ранее Уэлленд-канал. Здесь «лесенка» тоже крута. Работает она помедленнее, чем новые шлюзы, но четко и надежно… А дальше, на стыке озер Гурон и Верхнее, расположен последний, одинокий шлюз Сент-Мари.
Так состоялось наше знакомство с Сивеем — морским путем в глубь Американского континента.
ОБ АВТОРЕ
Сергей Напалков. Родился в 1907 году в Петербурге. Окончил Ленинградский морской техникум и Ленинградский институт инженеров связи. Работал в Научно-исследовательском институте морского флота, затем в Балтийском морском пароходстве. В качестве инженера-испытателя и первого помощника капитана плавал на разных судах, побывал во многих странах Европы, Азии, Америки, Африки. О своих впечатлениях автор рассказал на страницах опубликованных им книг, таких, как «Рассказ о далеких странах», «В империи доллара», «В стране Тиля Уленшпигеля», «Свободный Вьетнам встречает друзей», «Солнце над Кубой», «На разных меридианах» и других. В нашем ежегоднике выступает второй раз. Сейчас работает над новой книгой очерков о своих путешествиях.
К очерку Сергея Напалкова«ЧТО ТАКОЕ СИВЕЙ?»
Генрих Гунн
ИЗ РАССКАЗОВ ОБ ОЗЕРНОМ КРАЕ
Рис. И. Шипулина
Мне никогда не приходилось слышать северных былин. Много интересных людей встречалось в поездках по Северу, а сказителей среди них не было. Все сведения мои о былинах оставались чисто книжными. Я знал тексты, знал работы исследователей и собирателей русского народного эпоса, но всего этого было мало.
Мало было знать былины, хотелось побывать в тех местах, где они веками сохранялись в народной памяти. Осуществить это было нетрудно, но надеяться на новые находки не приходилось. Былины сохранялись на Севере в прошлом в силу патриархальности, застылости векового уклада. Ничего патриархального на сегодняшнем Севере нет, а следовательно, нет и былин. Все это я понимал, но своего интереса к былинам и к былинному краю не оставлял.
Классическая родина былин — Озерный край, в частности прибрежья Онежского озера. Конечно, былины певались во всех местах Севера — ив Поморье, и на Двине, и на Пинеге, и на Мезени, и на Печоре. Но лучшие образцы их дал все же Озерный край. Здесь были записаны Рыбниковым и Гильфердингом хрестоматийные тексты былин, здесь жили такие знаменитые сказители, как, например, семейство Рябининых.
Прибрежья Онежского озера имеют старое название — Обонежье, так называлась одна из пяти пятин Великого Новгорода. Места, расположенные по Онеге-реке, назывались Поонежьем. Между озером Онего и рекой Онегой как раз и простирается знаменитый былинный край. Мне же сперва предстояло избрать точку, с которой можно было начинать свой путь.
На первый взгляд было много хороших и удобных мест, но все варианты, поразмыслив, приходилось отбрасывать. Так, пришлось отклонить Обонежье, как места чересчур захоженные.
Дабы напасть на былинную тропу, стоило поискать иных путей, ведь известно, что удача ждет нас на неизведанных дорогах. Так в конце концов пришла мысль: а не подскажут ли мне путь сами былины?
Форма былины консервативна. Сказитель не вправе добавлять отсебятины, он поет, как певали его деды и прадеды, и благодаря этому мы можем ручаться за достоверность былин, дошедших из глубокой старины до наших времен. Взяв в руки трехтомные «Онежские былины» Гильфердинга, можно убедиться, что отклонения в вариантах незначительны, но нельзя не заметить и того, что отклонения эти связаны с личностью певца. Былины не безличны, как бы ни был консервативен их строй. Личность сказителя порой накладывает на них яркий отпечаток, точно так же былины сохраняют и своеобразный местный колорит. При неизменности и каноничности сюжетно-образного строя существуют различия, например, между онежскими былинами и печорскими.
Свое, личное сказителя, как и местный колорит, отражается не в тексте, который свято сохраняется в неприкосновенности и малейшего искажения не допускает, а обычно в запеве или в концовке былины.
Высота ли, высота поднебесная,
Глубота, глубота окиан-море,
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омуты днепровские…
Так торжественно начинается запев былины про Соловья Будимировича из сборника Кирши Данилова. Строки эти положены на музыку Римским-Корсаковым, — в них ощущение шири, величавости русской земли.
Былина про Соловья Будимировича по традиции неизменно начинается эпической картиной русской земли, и вот сюда-то, в эту картину и вносит северный сказитель приметы своего родного края и запевает иначе:
Мхи были, болота в Поморской стране,
А голые щелья в Беле-озере,
А тая эта зябель в подсеверной стране…
А толсты становицы в Каргополе…
Прочтешь такое и радостно удивишься: вот она, желанная конкретность, вот она, исходная точка пути! Начинаешь листать сборник, искать, нет ли еще чего, — если раз повезло, то еще повезет. Есть! В былине про Василья Ивановича и Батыгу все приметы Киевской Руси: чисто поле, ракитов куст, турица со турятами. А в конце сказитель начнет поминать всю русскую землю: белокаменную Москву и Новегород, Валдай и Ярославль и Питер — и, наконец, перейдет к своим родным местам:
А мхи-ту болота ко синю морю,
А щельё-каменьё ко сиверику.
А широки подолы пудожаночки,
А-й дублены сарафаны по Онего по реке,
Толстобрюхие бабенки лёшмозерочки,
А-й пучеглазые бабенки пошозерочки,
А Дунай, Дунай, Дунай,
Да боле петь вперед не знай.
Так былины указали мне путь, и те места, которые упомянул сказитель, усмешливо говоря об их жительницах, стали путеводными ориентирами. «Пойду-ка я, — сказал я себе, — от становиц Каргополя, от реки Онеги пудожским трактом на Лёкшмозеро, а дальше все о сиверику, через Кенозеро и Почозеро и по другим озерам, а уж былины авось меня не подведут!»
За Каргополем к западу тянутся места сухие. Тридцать километров проедете вы пудожским трактом и не встретите ни речки, ни ручейка. Очень непривычно это для Севера, где поселения, как правило, располагаются у воды. Здесь же — пыльные дороги, сухие леса, сухие поля. Потому и называются эти места карго-польской сушью. На Севере везде воды избыток, здесь же ее не хватает. В селе Печникове до сего дня стоят колодцы старой конструкции с огромными колесами-воротами и толстыми железными цепями; глубоко в черном срубе блестит крохотное оконце воды.
Села в «суши» все древние, заселены эти места давно, жила здесь, по преданию, «чудь белоглазая». От древних чудских жилищ — «печищ» — будто бы произошло название села Печниково. Спокон века занимались здесь хлебопашеством. Хлеб родился хорошо, если не бывало засух (наверное, единственное место на Севере, где знают это слово). Первые русские поселенцы селились «на сыром корени», где лес «от века не пахан». Валили лес, стлали «постелью», пускали «пал», затем площадку расчищали и распахивали под ниву. Поначалу урожай был большой, но вскоре падал. Тогда участок бросали, оставляли зарастать, а сами переходили на другой. Такой брошенный заросший участок назывался лядо, ледина, лядина. Слово это живет в названии другого села «суши» — Лядины. Лядины в истории русского искусства место известное — здесь сохранился замечательный ансамбль деревянного зодчества. Известна «каргопольская сушь» и своими гончарными промыслами, отсюда происходит знаменитая каргопольская глиняная игрушка.
За Лядинами, за маленькой речкой Лёкшмой местность меняется. Дорога входит в лес. Сначала раменье, потом сосновые боры, еловые суземы, сыреют места, болотца попадаются, озерко при дороге, а километров через пятнадцать — радость взору — откроется широкий водный простор — само Лёкшмозеро.
Лёкшмозеро имеет ровную форму овала. Берега невысокие, лесистые. Дно твердое, песчаное. Глубина нарастает медленно, на полкилометра отойдешь от берега и все мелко, вода прозрачная, потом сразу обрыв и чернота. Говорят, глубина ямы местами достигает полусотни метров.
В спокойную погоду озеро лежит зеркалом, чистой гладью, открытым простором, тогда оно веселое, славное. По берегам полоской желтеют песчаные пляжи, зеленые стены тростника — тресты, как называют его на Севере. И нет в эти дни лучшего приволья, чем здесь, — прекрасное купание, прекрасная рыбалка, зашел в лес — грибы, ягоды…
Но чуть набежал ветерок, покрепчал, раздулся, раскаталась волна и бьет и швыряет лодку, и негде укрыться рыбаку, не найти тихого местечка — открыто озеро всем ветрам. В тихую погоду везде чернели лодки с удильщиками, как пошла волна с барашком — все смотали удочки. И вроде бы ветер невелик, а как кидает! Выйдешь на берег, зайдешь за кусты на пожню — тихий, знойный летний день, переведешь взгляд на озеро — кипит белой кипенью. С ветром приходит непогода, тучи, дождь, холод — шумит озеро, не унимается. Отпускники, приехавшие в деревню к родне, каждый день по нес