Но это чудо природы, прекрасные вековые растительные формы. Вполне понятно языческое почитание таких необыкновенных деревьев, признание в них живой души. Когда лежишь возле такого дерева, смотришь на текучие облака в небе, слушаешь шорох ветра в хвое, думаешь о прошедших веках, выстоянных могучим великаном, и, правда, хочется верить, что у него есть душа, мудрая и добрая.
Чудесная эта ель! Под ее свод можно войти в рост (кто-то из несознательных раскладывал там костер), под ним не страшен любой дождь. Ель — дом и зверушкам, и птицам, и человеку. Ствол ее, толщиной в два обхвата, серый, чешуйчатый, с янтарными натеками смолы. Комель с могучим корневищем походит на огромное шестилапое чудище, но чудище доброе, а вернее, равнодушное ко всему, слишком старое, ушедшее в свои годы, в свои века, и люди, которые тут под ним проходят, ему безразличны, а ветер шумит в кроне…
Всегда так, когда видишь нечто древнее, величавое: горы, деревья, здания, — невольно наделяешь их душой, памятью, будто они должны быть свидетелями, хранителями былого. Но память о здешних местах давно прошла…
Скупые сведения сохранила нам история. Был здесь один из древнейших северных монастырей, основанный в начале XIV века новгородцем Кириллом. Существует поэтическое предание о том, что Кирилл просил местных жителей пощадить деревья на горке при выжигании леса под поля и будто бы пламя не коснулось горки.
Те ли деревья стоят здесь, что шесть с половиной веков назад? Шестьсот пятьдесят лет — подумать только! Еще и Куликовской битвы не было, и Русь была изначальная… Нет, не живут так долго ели, говорят. Но если и не те, то от тех, от их семени. Ничего не сохранилось на горке, но жива преемственность прекрасных могучих вековых форм.
Если бы стояли на горке древние здания, конечно, они были бы взяты под государственную охрану, висела бы соответствующая табличка… Но вот охранять уникальные природные достопримечательности — как-то мы об этом мало думаем. Понятно еще — охранять рыбные богатства озера, реки, но какое-то одно дерево среди лесного моря? Да, и одно дерево! Стоит раз увидеть его — и поймешь, что без этой ели угаснет, потускнеет красота здешнего пейзажа, оскудеет природа.
Пусть не сохранилось ничего памятного, созданного людьми, но сохранилось нерукотворное, самой Челма-горой созданное чудо — ель. Она стоит, выше всех красуясь над здешними местами, могучая, жизненосная, семенная ель. Бури над ней, непогоды, снега, дожди, время летнее, время зимнее — все идет своим чередом, а она стоит в мудром природном спокойствии, осеняя необычное место. Одна такая. Заповедная ель!
Слишком часто употребляли мы дотоле слово «чудесное» — и озеро чудесное, и ель… — а как скажешь иначе? Но мы даже не подозревали, какие чудеса ждут нас впереди. Стоило нам переплыть озеро и отойти от села Лёкшмозеро по любой из дорог и тропок, как мы открывали для себя все новые озера. От одного озера путь шел к другому, их была целая снизка, разбросанная по всей округе. Мы вступали в Озерный край.
Но сначала — о дорогах Озерного края.
Слова «Север» и «бездорожье» как бы срослись друг с другом. Где казалось бы быть бездорожью, как не на Севере: мхи там, болота, каменьё… Все так — и не так. Дорог много, еще с древности, с новгородских времен, и неплохие по-своему дороги: где сухими гривками, где гатью через болото, а приводят они в нужное место. Иное дело, что не годятся они ни для современной техники, ни для современных скоростей.
Вот и село Лёкшмозеро — издавна место прохожее, людное. Отсюда был путь в Каргополь и на Пудож, путь на Кенозеро и в Ошевенское через Хергозеро. Но давно заглохли эти пути, а в иных местах так заросли, что от прежней дороги с обочинами и канавами осталась узенькая тропочка. Никого теперь не встретишь на этих путях, разве что бодрую группу туристов или вездеход геологической партии. А после него дорога становится такой разбитой, что по ней не проедешь и на телеге…
Но открылись и новые пути. Когда-то старик Вавулинский из Лёкшмозера за день дошел до Каргополя — семьдесят семь километров. Уверял, что вышел с солнцем и шел налегке, немного присаживался, только в Лядинах у знакомых чайку попил — большая нужда была идти. Теперь лёкшмозер пешком идет до местного аэродромчика на берегу озера и ждет, когда над восточным берегом покажется серебристая стрекоза — незаменимый в бездорожном крае АН-2, и через двадцать пять минут он уже в Каргополе.
Вместе с северянами я готов воздать хвалу неутомимому труженику — АН-2. Пусть в век сверхзвуковых лайнеров он выглядит несколько архаично, но здесь он — первый транспорт. Куда только не летают эти «аннушки» и где не садятся — прямо на лужок, разгоняя ревом мотора пасущееся стадо, и уже бегут к нему с узелками, чемоданами, рюкзаками местные бабушки, отпускники, туристы. Бортмеханик отсчитает двенадцать человек, а если народу больше, ничего, прилетят за ними во второй рейс: летчики — не подведут.
Хвала им, летчикам малой авиации! — этим парням в кожаных куртках. Они всегда подтянуты, всегда аккуратно одеты — в светлых рубашках и галстуках, в начищенных полуботинках, хотя, бывает, пройти по аэродрому можно только в сапогах. Они сухопарые, смуглые, решительность, собранность читается на их лицах и неизменное спокойствие и уверенность в себе — это особый род людей, и, глядя на них, даже боязливая бабушка успокаивается: летчики не подведут.
Взлетели — и уже внизу колокольня со шпилем, самолет круто лег на крыло, набирает высоту, и открылась вся озерная округа. Вот ближнее Наглимозеро. Любят его лёкшмозеры, у каждого там лодка, живописно это озеро, изрезанное заливами и бухточками, с большим лесистым островом посредине. Когда бурлит Лёкшмозеро, хорошо здесь поудить в бухточке, укрывшись за зеленой стеной тресты. А вот и Хергозеро. Узким языком входит в него полуостров, видны дома, церковка на мысу, а вокруг зеленые покосы и стога. Называется это место — Макарий. Рядом другие озера: Келейное, Кривое, Белое, Долгое, Круглое… Желтые пятна мхов, зеленые — лесов и голубые глазницы озер — таков Озерный край. А вдали у горизонта синеется Кенозеро…
Но спустимся с небес на землю. Как ни приятен воздушный путь, а познать родную землю можно только шагая по ее разным дорогам.
Что-то мы упустили, говоря о дорогах Севера прошлого и сегодняшнего дня. И вот сейчас, когда мы выходим в путь с Лёкшмозера на Кенозеро, мне ясно, как красивы эти дороги!
Я не знаю другой такой дороги, как дорога по Масельге.
Масельга по-карельски означает «земляная гора». Собственно, это не гора, а хребет, лесистая грива. Слева озеро и справа озеро. В самом узком месте разделяет их метров сто. Одно — Морщихинское, другое — Виленское. Хочешь, к одному спустись, хочешь, к другому — везде ровное песчаное дно, прозрачная вода. Вроде бы схожие озера и красивые оба: Морщихинское сплошь лесное, а Виленское с деревенькой на том берегу, с пожнями. Но разница их не только внешняя, как и место это в Озерном крае непростое.
Вот гроза прогремела, спорый летний дождик набежал. Мы укрылись под сосной и смотрим, как сбегают с острия горы потоки: один по западному склону, другой по восточному. Вроде бы ничего особенного, а между тем воды, что стекают в западное озеро, по системе озер и речек войдут в озеро Онежское, а воды восточного озера по системе озер и речек придут в Кенозеро и дальше в реку Онегу. Проще говоря, здесь находится водораздел между бассейнами Балтийского и Белого морей. Да, вот здесь, на этом месте, где все так просто — гладь озер, деревья по косогору и уводящая вдаль дорога…
Здесь — сердце Озерного края.
А дорога открывала перед нами новые величественные картины. Она то шла горкой, то низиной, то ныряла под сень леса, то распахивала перед нами озерную гладь. Она вела нас к Хижгоре и к Порженскому и сулила впереди многое такое, чего мы еще не знали. Былинный край раскрывался перед нами во всей своей красе.
ОБ АВТОРЕ
Генрих Гунн. Родился в 1930 году в городе Саратове. Окончил исторический факультет МГУ. Литератор. Работает в области научно-художественной географической литературы. Печатается с 1957 года. Автор многих очерков, опубликованных в периодической печати, и трех книг: «Онега впадает в Белое море» («Мысль», 1968), «Печора — золотые берега» («Мысль», 1972), «Каргополье — Онега» («Искусство», 1974). В нашем ежегоднике выступает второй раз. В настоящее время работает над новой книгой о северном крае.
Владимир Бардин
НА БЕРЕГУГВИНЕЙСКОГО ЗАЛИВА
Очерк
Заставка Е. Г. Клодта
Цветные фото автора
Во тьме над морем вспыхивали молнии. Они озаряли тяжелые, темно-фиолетовые гроздья облаков. В провалах между ними сияли звезды. Большая Медведица, непривычно перевернутая, висела над самым горизонтом: ручка ковша утопала в море. Было душно и влажно, легкий ветерок, разгуливающий по палубе, почти не приносил облегчения, но в каютах было и вовсе нестерпимо: вышла из строя установка кондиционирования воздуха.
Мы возвращались домой из Антарктиды на теплоходе «Надежда Крупская». Необходимость пополнить запасы горючего, пресной воды и продовольствия вынудила нас взять курс на восток, к берегам Гвинейского залива. Наутро ожидался Абиджан, столица государства с необычным названием — Берег Слоновой Кости.
Большинство полярников никогда не было в Экваториальной Африке. Вечнозеленые джунгли, кровожадные крокодилы, муха цеце — все, о чем говорили сейчас на корабле, имело для нас привкус книжной романтики. Другое дело айсберги, странствующие альбатросы, императорские пингвины — это были вещи привычные, почти домашние, обыденные. Но холодный юг, высокие широты остались далеко позади: вчера теплоход пересек экватор.
Глядя на географическую карту континента, вывешенную в музыкальном салоне, можно было по достоинству оценить Гвинейский залив, к побережью которого выходит около десятка африканских государств: Габон, Камерун, Нигерия, Дагомея, Того, Гана, Берег Слоновой Кости, Либерия… В восточной части залива находится островок Фериандо-По, вызывающий в памяти веселую, придуманную Корнеем Чуковским путаницу географических наименований: «Мы живем на Занзибаре, в Калахари и в Сахаре, на горе Фериандо-По, где гуляет Гиппо-по — по широкой Лимпопо».