Мы удивленно переглянулись.
— Съел, — сообразил Анджей и грозно уставился на «тысяченожку».
— Ну и ну, сожрать такую большую муху, — восхитился доктор.
— Разве такую уж большую? — осторожно спросил Ежи.
— Конечно, длина ее обычно больше сантиметра.
— А моя муха — маленькая! — обрадовался Ежи.
— Ну, значит, это не цеце, нечего было разводить панику, — пробасил доктор.
Быстро спускались сумерки. На корабль снова прибыл лоцман, но на этот раз, вопреки теории доктора, африканец. Отдали швартовые, и «Надежда Крупская» стала медленно отходить от причала.
— Скорей бы вырваться из этой жары, — пыхтел доктор. — Все равно куда, хоть снова в Антарктиду.
Даже любящий тепло Анджей помалкивал.
Солнце зашло, но духота была нестерпимой. И хотя казалось, что вот-вот разразится гроза, за весь день не выпало ни капли. Все порядком устали, от утреннего энтузиазма не осталось и следа. Однако никто не уходил с палубы.
Зажглись огни вдоль набережных, вспыхнули неоновые рекламы на высотных зданиях. Противотуманные портовые фонари залили причалы едким горчичным светом.
Город медленно отодвигался от нас. Весело моргали фары мчащихся по улицам автомашин. В портовом кабачке на веранде видны были фигуры людей за столиками.
Одинокая пирога скользила по пепельной вечерней глади лагуны. Она шла от этого яркого, залитого электрическим светом берега в темноту, к полосе подступившего к самой воде леса, где не видно было ни огонька и только в одном месте угадывался отсвет костра…
Мы вошли в канал, и вскоре в лицо ударил свежий океанский бриз.
ОБ АВТОРЕ
Бардин Владимир Игоревич. Родился в 1934 году в Москве. Окончил географический факультет МГУ. Кандидат географических наук, член Союза журналистов СССР. Участник пяти советских антарктических экспедиций, занимается изучением рельефа и оледенения Антарктиды. Автор многих научных статей и нескольких книг об Антарктике. Принимал участие в составлении первого в СССР Географического атласа Антарктики, участвовал в ряде международных научных конференций по Антарктике. В течение нескольких лет работал старшим научным редактором международных ежегодников «Наука и человечество» и «Будущее науки» в издательстве «Знание». Его стихи и очерки публиковались в журналах «Юность», «Молодая гвардия», «Новый мир», «Наука и жизнь» и других. В 1974 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла его книга «Земля Королевы Мод». В настоящее время старший научный сотрудник Междуведомственной комиссии по изучению Антарктики Академии наук СССР. В нашем ежегоднике выступал трижды (выпуски 1970, 1971 и 1972 годов).
К очерку Владимира Бардина«НА БЕРЕГУ ГВИНЕЙСКОГО ЗАЛИВА»
Александр Нежный
ПО САХАЛИНУ, ВСЛЕД ЗА ЧЕХОВЫМ
Очерк
Рис. С. Кузякова
Перелетев через Татарский пролив, брожу по зеленым улицам Южно-Сахалинска, захожу в краеведческий музей, размышляю над героическими, не всегда счастливыми судьбами открывателей Сахалина.
Что подвигало их, скитальцев по собственной воле? Корыстолюбие? Но были среди них и бессребреники. Слава? Но не всякий готов заплатить за нее годами суровых испытаний.
«Хлеб и свинец, и порох потонули, и платье все потонуло, и шли мы, холопы государевы, пешею ногою, подле моря… Питались мы ягодами и травою и находили на берегу по край лося битого, зверя морского нерпу да моржа, и тем мы душу свою оскверняли», — сказано в донесении одного из первых открывателей Сахалина Ивана Нагибы, под чьим командованием группа казаков из экспедиции Ерофея Хабарова в 1649 году повторила пятилетней давности плавание Василия Пояркова.
Велик список русских исследователей Сахалина — от Ивана Московитина, чей отряд побывал вблизи острова еще в 1640 году, до Геннадия Ивановича Невельского, который в июле 1849 года окончательно установил, что Сахалин отделен от материка проливом и, следовательно, является островом. А ведь какие споры кипели вокруг Сахалина до плавания Невельского!
А меж Московитиным, о котором известно очень немного, и Невельским, о котором написаны романы, — начальник Анадырского острога Атласов, в 1701 году доложивший Петру I о Камчатке, Курильских землях, о «черном острове» — Сахалине и о лежащем далеко на юге «зело чудном нифонском царстве». Отчаянно храбрые офицеры русского флота Гавриил Давыдов и Николай Хвостов — в 1802 году они подошли к острову на шхуне «Святая Елизавета», четырьмя годами спустя Хвостов на бриге «Юнона» снова пришел к Сахалину, к заливу Анива и поставил русский государственный знак с выгравированной на медной доске надписью «о принятии острова и жителей оного под всемилостивейшее покровительство российского императора Александра I».
Но среди всех исследователей и открывателей острова особого места, мне кажется, достоин участник Амурской экспедиции Г. И. Невельского лейтенант Николай Константинович Бошняк. Это был, судя по всему, человек незаурядный, с натурой страстной, мужественной, дерзновенной. А. П. Чехов называет его «самым даровитым сподвижником Невельского», а ведь в Амурской экспедиции были люди как на подбор, одаренные, энергичные, знающие. Бошняк выделялся среди них не только молодостью — ему было двадцать два года, но и самоотверженностью, твердостью воли, хладнокровной смелостью. В начале 1852 года Невельский отправил его в самостоятельную экспедицию на Сахалин. «Мне было приказано, — вспоминал впоследствии Бошняк, — отправясь на одной нарте, исследовать оказавшееся на Сахалине, по сведениям от гиляков, значительное довольно протяжение каменноугольного пространства и, пересекши остров, выйти на берег Охотского моря, где, как говорили, находится прекрасная гавань. Для этого мне было дано: нарта собак, дней на 35 сухарей, чаю да сахару, маленький ручной компас, а главное — крест капитана Невельского и ободрение, что если есть сухарь, чтобы утолить голод, и кружка воды напиться, то с божьею помощью дело делать еще возможно. Вот все, что действительно мог только дать мне капитан Невельский».
И этот совсем молодой человек, не тратя времени, собирает убогое свое снаряжение и вместе с нивхом-проводником отправляется в путь. Конечно же, он прекрасно представлял, что его ждет. И если, надеясь на спасительную силу подаренного капитаном креста, думал о благополучном возвращении, то, наверное, столько же шансов клал себе на противоположный исход. Какой же душевной силой надо было обладать, чтобы решиться на эту экспедицию!
Бошняк изучил западное побережье Сахалина, обнаружил залежи каменного угля, через горные перевалы прошел в глубь острова, а оттуда один (собаки выбились из сил, он оставил с ними проводника) на лыжах добрался до устья Тыми — стал первым исследователем, пересекшим Сахалин. Припасы его давно кончились, питался он мороженой брусникой и юколой. На одинокие ночлеги его с холодным любопытством смотрели звезды; оседал под лыжами нетронутый снег, со стороны Охотского моря налетал пронзительный ветер. Перед звездами, снегом и ветром Бошняк был один — но оказался сильнее одиночества, отчаяния, усталости и голода.
Что в нем показалось мне особенно замечательным — так это живое чувство сострадания к несчастьям других. Ведь немудрено было бы и очерстветь в полной тягот и лишений жизни и, не щадя себя, немудрено было бы с той же свирепой требовательностью относиться к другим.
Но послушаем, что пишет этот молодой лейтенант: «Кому случалось видеть смерть честного русского солдата, тот поймет меня, если я скажу: безбожно и грешно жертвовать их жизнью для личных видов! Но видеть эти святые кончины и не иметь средств протянуть руку помощи несчастному, невольному и бедному страдальцу вдвое ужаснее — я это испытал на самом себе. С тех пор во мне еще более развилось презрение к тем людям, которые на подчиненных смотрят как на машину для получения крестов, чинов и прочих благ мира сего».
Он еще несколько лет работал вместе с Невельским и оставил Дальний Восток почти в одно время со своим капитаном. История дальнейшей жизни его печальна. О том, что сделал он для утверждения России на Дальнем Востоке, чиновники и генералы вскоре забыли. Бошняк болел — огромное физическое и нервное напряжение в годы экспедиции вылилось в туберкулез — и просил о переводе с Балтики на Черное море. В переводе ему было отказано, он дотянул лямку и в 1865 году в чине капитана второго ранга вышел в отставку. Поселился на родине, в Костромской губернии, в своем имении Ушаково. Близкие стали замечать в нем вскоре крайнюю раздражительность, странность поступков. Дальнейшее трагично: он умер в Италии, близ Милана, в психиатрической лечебнице.
Один из поселков Сахалина назван его именем.
Записки лейтенанта Бошняка «Экспедиция в Приамурском крае», опубликованные в 1858–1859 годах в «Морском сборнике», внимательно читал Антон Павлович Чехов.
Чехову было тридцать лет, когда он отправился на Сахалин, — он был уже писателем с именем, автором «Скучной истории», «Княгини», «Степи», лауреатом Пушкинской премии. И что потянуло его туда, в даль далекую, через всю Сибирь, на каторжный остров? Что он надеялся обрести там — сюжеты? Но у него и без того была полна ими записная книжка. И разве при его состоянии здоровья благоразумно было предпринимать путешествие на Сахалин? — пишет в своих воспоминаниях Бунин. Все отговаривали его от этой поездки, отговаривал и Суворин, которому Чехов отвечал: «Вы пишете,