Весьма благоприятно это время и для разного рода натуралистических наблюдений. Звери же свободно бродят в поисках корма, им нет надобности забиваться в сырые норы и разные глухие трущобы под натиском бесчисленных полчищ гнуса.
Однажды я собрался поехать на моторной лодке подальше от дома. Остановившись километров через двадцать, я увидел, что весь берег истоптан крупным медведем. В прибрежной полосе на влажном песке кроме четко отпечатавшихся следов могучих лап было и несколько широких вмятин, а вокруг них чешуя и рыбьи кости. По-видимому, здесь медведь поедал свою добычу.
Чуть дальше от воды, на мягком грунте, следы отпечатались еще яснее. Глядя на них, можно было сразу понять, почему мишку называют косолапым. Лапы он ставил несколько внутрь пальцами, глубоко вонзая в землю острые когти, а узкие пятки — кнаружи.
Следы вели в заросли кустарника и высокой травы. Здесь я увидел широкие, протоптанные зверем тропы, примятая трава пожелтела и засохла. Значит, медведь часто ходил здесь.
Тропы вели в разных направлениях: то параллельно друг другу, то пересекаясь. Некоторые из них кончались у кустов черной смородины, под которыми медведь, лежа на спине, лакомился ягодами. Кусты были примяты, листья на отдельных ветках оборваны.
Некоторые тропы вели в глубину зарослей, где я обнаружил лежки зверя. По всему было видно, что здесь был кормовой и жилой участок медведя. Все это обещало интересные наблюдения, и я решил тут заночевать. А вечером выбрал на противоположном берегу удобное место и устроился так, чтобы все самому видеть, но себя не обнаруживать.
Было уже совсем темно, когда я занял свой пост. В речной глади отражались яркие звезды. Просто поразительно, прямо-таки как по волшебству изменяет ночь все окружающее. Я долго всматривался в темноту, но ни одного живого существа так и не обнаружил.
Но вот занялся рассвет, холодный, бодрящий. Звезды постепенно побледнели и растаяли. Бледно-зеленое небо покрылось сначала розовыми, потом пурпурными в лучах еще скрытого за горизонтом солнца облаками. Каждый листик, каждая былинка покрылись серебром инея.
Предутренняя тишина нарушалась слабым монотонным журчанием воды, перекатывающейся по гальке на отмели, да частыми всплесками крупной рыбы, упорно стремившейся преодолеть перекат против течения.
Когда совсем рассвело, над протокой пронесся легкий ветерок и прошелестел в зарослях на повороте реки. Листочки на кустах затрепетали, радуясь наступлению нового дня. Где-то вдалеке застонала гагара, а затем со всех сторон понеслись резкие сварливые крики чаек, уже успевших затеять драку из-за лакомого кусочка добычи.
В это время на противоположном пологом берегу, за отмелью, беззвучно закачались верхушки кустов, и вскоре на одной из троп появился крупный медведь. Посмотрев по сторонам, он без всяких опасений пошел к реке и забрел в воду.
Метрах в трех от берега он вдруг резко взмахнул лапой и сильно ударил по воде так, что брызги дождем окатили его. Потом выхватил из воды большую рыбину и швырнул ее на берег. После этого он присел на задние лапы, поднял одну переднюю и замер, всматриваясь в воду. Через несколько минут он снова хлопнул по воде и, вытащив вторую рыбу, тоже швырнул ее на берег. Опять замер, изготовившись для удара.
Выброшенная на берег оглушенная или убитая рыба лежала неподвижно. Но пролетавшая мимо чайка заметила ее и с громким криком набросилась на добычу. На крик птицы немедленно слетелась целая стая и быстро расправилась с уловом мишки.
Медведь несколько раз оглядывался на шумевших чаек, по продолжал рыбачить. Оглушив очередную рыбу, он не выбросил ее из воды, как две первые, а подложил под себя. Так же он поступал теперь до конца своей рыбалки. Когда зверь приподнимался, чтобы подложить под себя очередную рыбу, добытая ранее иногда всплывала из-под него, и он тогда снова торопливо бил ее лапой. Но в конце концов медведь приспособился и лишь слегка приподнимался, рыба из-под него не всплывала.
Так рыбачил медведь около часа. Закончив лов, он одну за другой выбросил на сушу всю рыбу. Я насчитал одиннадцать штук. Отпугнув грозным рычанием и взмахами лап нахальных чаек, медведь приступил к завтраку, который, несмотря на обильный улов, оказался неожиданно скромным: зверь с хрустом откусывал и, громко чавкая, ел только головы, он их отъел у шести рыбин. Затем, беря в охапку по три-четыре рыбы и передвигаясь на задних лапах, перетаскал всю добычу подальше от воды. Принеся последних рыб, медведь сразу же принялся копать яму. Сначала он разгреб в стороны крупную гальку, затем углубил яму, выгребая песок в одну кучу. Судя по величине этой кучи, можно было предположить, что глубина ямы не менее 60 сантиметров.
Медведь сбросил в нее всю рыбу и засыпал ее сначала песком, а потом и галькой. Зверь постоял над засыпанной ямой, фыркнул и опять пошел к воде и, зайдя в нее, принялся барахтаться. Было такое впечатление, что зверь освежается после непривычной работы. Основательно намочив шерсть, он вышел из воды и не отряхиваясь, на задних лапах пошел к своему складу. Над ним он остановился и, расставив лапы, замер, наблюдая, как с него стекает вода. Такую позу человек принимает, забежав в укрытие в проливной дождь.
Когда вода стекла, медведь снова пошел в воду и, намокнув, возвратился к хранилищу. Эту операцию он проделал трижды. Затем медленно побрел в кусты и, ни разу не оглянувшись, исчез.
Выждав минут двадцать и убедившись, что зверь скрылся и не намерен возвращаться, я подошел к складу осмотреть медвежью работу. На том месте, где была зарыта рыба, возвышался заметный бугорок диаметром около 70 сантиметров. Он был сильно увлажнен.
Я был очень заинтересован последовательными действиями медведя и решил понаблюдать за его складом. В первые же ночи хранилище прочно сковало льдом. Потом выпал снег. Весной весь этот медвежий участок залило полой водой, но склад остался цел и невредим.
Ни осенью, ни весной медведь к своим запасам не возвращался. Первые медвежьи следы на этом участке я обнаружил только на следующую осень, но возле самого хранилища зверь так и не появился.
Как же объяснить описанные мной сложные действия животного? Их последовательность прямо-таки «разумная»: лов рыбы, перемена способа ее сбора после нападения чаек, выбрасывание добычи на берег, переноска в сравнительно безопасное место, выкапывание ямы, закладка рыбы на хранение и в завершение всего увлажнение холмика над складом!
Но надо сказать, что почти каждое из этих действий, взятое по отдельности, наблюдается у медведей довольно часто и их вовсе нельзя считать загадочными. Так, на Чукотке, как и во многих других районах, медведи питаются рыбой и во время нереста ловят ее разными способами. Но в большинстве случаев они ее тут же съедают. Однако некоторые медведи хранят рыбу и про запас, но чаще дохлую, выброшенную на берег после икрометания. Вероятно, эта повадка вызвана изобилием пищи в это время. Кроме того, мишки обычно более охотно поедают испорченное мясо и рыбу «с душком». Может быть, они очень часто, пообедав свежей добычей, остаток закапывают в землю или заваливают разным мусором.
Но мне приходилось наблюдать, что при недостатке пищи явно голодающий зверь не разыскивает сделанные запасы, которые были плотно завалены и поэтому не распространяют запаха. Вероятнее всего, медведи забывают о своих складах, а если и обнаружат их по гнилостному запаху, считают это находкой. То же можно сказать и о переноске пищи. Это может считаться обычной повадкой медведя. Почти всегда найденную или пойманную добычу он перетаскивает в более укромное место и там расправляется с ней.
Последовательное же выполнение всех этих действий можно объяснить только случайным совпадением. Вероятнее всего, в следующий раз зверь уже не проделал бы все точно так же.
Но вот почему медведь поливал водой свое хранилище, откуда у него появился этот опыт? Я расспрашивал многих охотников, и только двум приходилось наблюдать эту повадку. Оба одинаково объясняли ее. Они считали, что медведь поливал поверхность хранилища для того, чтобы образовавшаяся ледяная корка защищала его от расхищения лисицами и другими хищниками. Такая опасность действительно существует. Осенью и зимой лисицы промышляют в поймах рек. Сюда их привлекает возможность найти оставшуюся на берегу обмелевшей протоки дохлую рыбу или изловить зайцев-беляков, многочисленных в прибрежных густых зарослях осины.
Но ведь такое объяснение основано на опыте самих охотников. Нередко они замораживают часть своих запасов продовольствия, закладывая его в ямы по «медвежьему методу». Прочную корку из льда и гальки не может разрушить даже росомаха своими крепкими, сильными когтями.
На Чукотке существует и способ приготовления так называемой кислой рыбы. Он заключается в том, что после создания продовольственных и кормовых запасов юколы излишки рыбы закладывают в яму, поливают водой и засыпают землей. При этом рыба еще до наступления морозов успевает закваситься.
Ну так что же, медведи научились всем этим приемам у людей? Какой же натуралист поверит в это?
Ну, а теперь перенесемся в другую местность, много южнее. Был конец мая, и наступили уже жаркие дни, резко изменившие облик весеннего леса. Еще совсем недавно молодые светло-зеленые клейкие листочки на деревьях, трепетавшие от малейшего дуновения ветерка, погрубели, стали крупными, темно-зелеными.
Крепкие, пьянящие ароматы хвои, молодой травы, скромных лесных цветов, всей промытой теплыми весенними дождями земли теперь ослабели, улетучились от жаркого солнца.
Умолкло веселое журчание многочисленных резвых ручейков, исчезнувших до следующей весны. Дороги высохли и закурились клубами серой пыли, поднимаемой порывами ветра.
Восторженные песни птиц слышались реже, теперь у пернатых начинался гнездовой период, возникли большие заботы — не до песен!
Как-то я задержался в лесу и возвращался домой перед заходом солнца. Вечером лес имеет особый облик. Местами густые темные тени уже окутали его, придав таинственность, а местами еще стоят по-дневному светлые деревья.