— Пишите. — И Ятгыргин пододвинул ближе к свету низенький столик.
Часика через полтора я вернулся.
— Чай пить будешь? — дружелюбно обратился ко мне Ятгыргин. — Завтра к полудню все подъедут. Торговать будем.
Ермил Иванович пошел раздавать собакам мясо. Издалека послышался собачий лай, взвизгивание. Вернувшись в ярангу, Алин сказал:
— По всему видать, а особенно по моим костям, завтра будет хороший день, тихий, с морозцем. Ни одна косточка не мозжит.
Да, померз и помок Ермил Иванович Алин, помял своими лыжами чукотские снега, вот и косточки стали ныть на плохую погоду.
Алинский «барометр» оказался точным. Опять на редкость хороший день. Подъехали вилюнейцы. Нарт пятнадцать стоят у яранг. Определяю: все с товаром. Под оленьими шкурами на нартах горбом выпирают мешки с пушниной.
— Сегодня больше не приедут, — переводит мне Алин слова Ятгыргина. — Это ближние пожаловали; кто подальше стоит, завтра явится. Так лучше, посвободней, а то тесно в ярангах: вас тринадцать да их десятка три — ну и будет свалка.
Наши нарты распакованы. Стоят полукругом. Товар на виду. Для развлечения достали два малокалиберных ружья. В стороне на шестах укрепили бумажный лист с нарисованным на нем бегущим зайцем, достали патроны. И пошла стрельба. Состязаются охотники в меткости, оценивают бой ружья. Каждый меткий выстрел вызывает громкое одобрение, каждый промах — смех и шутки. Ятгыргинское стойбище, все три хозяина, уже отторговал ось. Веселые и довольные, балагурят с приезжими.
Приступаем к работе. Мое дело — оценить пушнину. Ермила Ивановича — выдать покупателю наш товар. Отец и сын Дьячковы пушнину и сырье будут укладывать в мешки, обминать и относить в малую палатку, разбитую в качестве склада.
Вот первый приезжий, старик. Долго копается в мешке на своей нарте, наконец выхватил лисицу, идет ко мне. Издали вижу: лиса дрянь. Рассматриваю мездру, волос. Лиса позднего, весеннего промысла. Как говорится, отцвела. Громадные «очки» на плечах, выпал кроющий волос. Мездра дряблая, с плесенью. Приемке не подлежит. Что делать? Старик смотрит на меня в упор. Народ стоит вокруг. Это пробная лисица, «хитрая» лисица. Меня проверить решили. Не купить — плохо: других оттолкнешь; взять нельзя: такую дрянь на базу во Владивосток не отправишь. Засмеют товароведы базовые. Да еще и штраф заплатишь за покупку нестандартного сырья. Тишина. Все ждут моего решения. «Возьму за двадцать пять процентов стоимости, как брак».
— Что из товаров покупать будешь? — спрашиваю старика. Старик заулыбался. Отобрал в первую очередь табак, чай, сахар, масло, все расфасовано по килограмму. Внимательно смотрит на меня. Он знает: лисица плохая. Я записываю отпущенный товар, подсчитываю его стоимость. Больше денег у сдатчика нет. Что, думаю, дальше будет? Теперь я наблюдаю с любопытством за стариком. Тот посмотрел на меня и понес к своей нарте купленный товар.
— Какомэй! — воскликнули окружающие и все сразу оживленно заговорили.
— Хорошо заплатил, говорят, — шепчет мне Алин.
— Пришлось так поступить, хотя лиса гроша не стоит.
Старик передал товар жене и несет мне уже весь свой мешок. В нем оказалось два песца, три лисы и выдра. Все хорошего качества, хорошо обряжены. Вот это пушнина! Оцениваю. Алин отпускает товар, я подсчитываю.
Как по команде, все бросаются к своим нартам, торопясь, развязывают мешки. Лед тронулся! Идет торг. Образовалась очередь. Помогать Алину встал Шитиков, вдвоем отпускают, что выберет охотник.
Каждого сдатчика направляют в большую палатку. Там Михаил Григорьевич и Шарыпов ведут перепись, берут заявки на товары. Так по конвейеру к четырем часам закончили торг.
Народ после торга пьет чай в ярангах; мы переселились в палатки, чтобы освободить место.
Уезжая, каждый подходит попрощаться за руку.
На завтра следующая партия сдатчиков. Товар отпускаем так, чтобы всем и всего хватило поровну.
За мукой, растительным маслом (оно у нас в бочках), керосином приглашаем в Ваеги, на «Крепость». Охотники согласны. Подъедут на оленях в конце марта по насту.
— Ну, как? — спрашивает Ятгыргин, когда мы сидим впятером за чаем.
— Пушнины изрядно подвезли и пыжик добрый. Неблюй так себе, но есть и первосортный, чистый, вылинявший, для себя на кухлянки, видно, женщины запасали. Но не устояли перед нашими товарами — продали.
— Завтра, — говорит Ятгыргин, — больше пушнины будет. В одном стойбище черная лисица есть. Я велел привезти. Народ вами доволен: товар хороший, пушнину взяли по высокой цене. Теперь получше заживем, а там и на Ваеги к весне поближе собираются многие ехать. А мне и в «Крепость» попасть охота.
— Приезжай, будем ждать.
Нам везет. День опять погожий, ясный, по здешним местам ласковый.
Торг начался сразу без выжиданий и раздумий. Дальние ехали через стойбище уже побывавших у нас вилюнейцев, обо всем уже знают.
— Вот этот, видите, двумя нартами приехал с женой. Вон, в нарядной кухлянке, малахай лисьим хвостом обшит. У него черная лисица.
Владелец чернобурки пошел с женой в крайнюю ярангу чаевничать.
Остальные с мешками столпились у нарт с товаром, и пошла приемка! Пушнины было порядком, да и пыжика с неблюем подвезли. Мои помощники освоились с работой, дело шло без запинки. Почти все отторговались, а владельца чернобурки все нет.
Наконец, утирая пот после обильного чаепития, несет два мешка. Оба сразу вытряхнул. Чукча серьезный, широкоплечий. Жена большеглазая, румяная, красивая. Одета богато.
Я разобрал, расценил пушнину, а чернобурки-то нет. Ну что же, силой не заставишь продать. Охотник отобрал товар, пошел к нартам, подогнал к нам, вдвоем с женой по мешкам рассовал товар. Отъехал. Оленей привязал. Опять идет к нам.
— Ну, а эта как? — вытащил из-под кухлянки чернобурку. Внимательно осматриваю. Зверь выходной, добыт в начале января. Крупная лиса. Остевой волос аспидный, у брюха бурый. По стандарту сорт первый.
Утром простились со всеми жителями стойбища. Долго трясли друг другу руки. Тронулись. И опять: «Хак! хак!» Бегут упряжки собачьи. Опять белая, снежная тишина. Едем по своим следам. Теперь легко. Снег отвердел, промятый нами раньше. На лыжах торить не надо. Быстро едем, с веселыми думами. Довольные проделанной работой. У меня на сердце светло. Первый шаг к приобщению вилюнейских чукчей к новой, советской жизни сделан.
Александр Ильин
В ДРЕВНЕМИ ОБНОВЛЕННОМ ИРАНЕ
Очерк
Фото автора и из журнала «Курьер ЮНЕСКО»
Есть в средней части Ирана река, название которой хорошо известно каждому персу. Она невелика: от истока в горах Загроса до соленого болота Гавхуни, в котором заканчивают путь ее воды, всего триста шестьдесят километров. Но ее не зря назвали Зайендеруд, что значит «дающая жизнь». Бесчисленные арыки, отведенные от нее неутомимыми руками дехкан, питают сады и посевы, приносят прохладу в селения, раскинувшиеся в ее долине. На берегах реки у отрогов хребта Загрос находится древняя персидская столица Исфаган. Этот многолюдный город иранские историки за обилие памятников прошлого называют жемчужиной архитектуры минувших эпох.
Ныне к древней славе Исфагана прибавилась не менее замечательная новь: в сорока трех километрах от него на берегу Зайендеруда вырос первенец тяжелой индустрии Ирана — металлургический завод. Теперь на нужды страны идут сталь и прокат отечественного производства. А совсем недавно это было лишь мечтой. Промышленные фирмы Запада упорно не желали помочь иранцам в развитии отечественной металлургии. За последние два десятилетия в стране побывало немало различных специалистов из Европы и Америки. Но каждая фирма, начав изыскания и проектирование, в конце концов приходила к выводу, что выплавка металла в условиях Ирана — дело убыточное, гораздо выгоднее его импортировать.
— Пожалуйста, покупайте его у нас, как покупали и раньше, — заявляли представители этих фирм. — Мы завезем сколько угодно.
И они с большой выгодой для себя по-прежнему продавали Ирану железо и сталь. Страна ввозила металла на полтораста миллионов долларов в год, а потребность в нем все росла.
Так обстояло дело до тех пор, пока между Ираном и его северным соседом — Советским Союзом не было подписано соглашение об экономическом и техническом содружестве. СССР принял участие в строительстве нескольких десятков промышленных и других объектов. Среди них и машиностроительный завод в Араке, и трансиранский газопровод, и гидроузел на реке Араке. Но важнейший среди этих объектов — Исфаганский металлургический завод.
Предварительная разведка и тщательный экономический анализ показали, что наиболее перспективная сырьевая база для него — это железная руда Бафка и уголь Кермана. Строить завод в тех отдаленных пустынных районах юга страны, где мало воды и нет рабочей силы, невыгодно. Иное дело — Исфаган, один из крупнейших городов центральной части Ирана. Здесь и вода, и немало рабочих рук, и удобные условия для транспортировки продукции.
Конечно, вблизи города завод нельзя было возводить. «Жемчужина архитектуры минувших эпох», привлекающая туристов, должна сохранить свой неповторимый облик. Рассмотрев более десятка вариантов, советские специалисты предложили строить предприятие за перевалом Гав-Писе. И вскоре весть о стройке на берегу Зайендеруда разнеслась по всему Ирану.
Вначале проектировалось выпускать шестьсот тысяч тонн металла в год, но эта цифра при дальнейшей проработке проекта возросла в несколько раз — до трех-четырех миллионов тонн. Специалисты Гипромеза, Гипрококса, Гипроруды и других проектных организаций Москвы, Ленинграда, Харькова стремились к тому, чтобы здесь был высокий технический уровень производства. Они спроектировали полный металлургический цикл — от производства чугуна до готового проката, предусмотрели использование природного газа, при большом нагреве вдуваемого вместе с кислородом в до