— Сей отрок из нашего рода, — пояснил старейшина. — Я обещал найти человека, который убил твоего воина. Это — он. Род выдает его головой за смертоубийство.
Князь Святослав, воевода Свенельд, Лют и телохранители-гридни, которые вошли следом за вятичами и встали вдоль стен, с любопытством разглядывали юношу, а тот, чувствуя их взгляды, держался прямо и гордо. Глаза у юноши были голубые-голубые, совсем такие же, как у князя Святослава, и в них не было страха — только тоскливая безнадежность. Видно, юноша примирился со своей горькой участью и был готов без мольбы принять любой, самый жестокий приговор…
Князю молодой вятич понравился. Святослав любил смелых людей и прощал за смелость многое. А тут еще к мимолетному расположению примешивался и дальновидный расчет. Святослав понял, что ему представился случай показать себя перед вятичами не только сильным, но И милосердным.
Правитель не должен быть излишне жестоким к людям, которые ему покорны. Жестокость порождает неверность, а разумная доброта — благодарность и ревность к княжеской службе… Но, подумав так и заранее решив, что помилует юношу, Святослав все же спросил с подчеркнутой суровостью:
— Верно ли, что ты убил воина?
Юноша молча кивнул головой. Старейшина Смед начал торопливо объяснять, снимая вину с остальных своих родичей:
— Он это, один он! На роде вины нет, только на нем! Род не поручал ему проливать кровь, а лишь следовать за твоим войском в отдалении…
— Зачем же ты пустил стрелу? — продолжал спрашивать князь. Юноша разлепил плотно сжатые губы и проговорил хрипло:
— Твое войско шло к капищу… Лесные завалы не задержали войско… Я хотел убить воеводу или другого знатного человека, чтобы войско остановилось…
— Но ты убил простого десятника!
— Я видел на нем серебряную гривну… Серебро носят только знатные люди…
Святослав вспомнил, как радовался десятник Кара, получив в награду серебряную гривну. Гривну, которая погубила его спустя несколько часов… Вспомнил и нахмурился. Тяжелое молчание повисло в избе. Люди ждали решения князя. Гридни уже двинулись к молодому вятичу, готовые схватить его по первому знаку. Но Святослав остановил их, заговорил медленно, как бы взвешивая каждое слово и раздумывая, на что решиться:
— Кровь за кровь… Есть такой обычай у славян… Но есть и другой, столь же древний — жизнь за жизнь… К какому обычаю склониться? Кровь за кровь или жизнь за жизнь?
Люди слушали, затаив дыхание и стараясь угадать, чем закончит князь свою речь-раздумье. Святослав продолжал:
— Сей отрок пролил кровь до объявления мира. Он не знал, с чем идет войско — с миром ли, с войной ли. Оттого вина его вполовину меньше…
Воевода Свенельд кивнул, соглашаясь:
— Да, то было до мира!
— Мне не нужно крови этого отрока, старейшина! — решительно закончил Святослав, повернувшись к Смеду. — Он должен заменить павшего воина, заняв его место в строю. Да! Да! Пусть будет так: жизнь за жизнь! Это будет справедливо!
— Это справедливо! — обрадованно поддержал Смед, разрезая ножом ремень, которым были связаны руки юноши. Потом добавил, строго посмотрев на него: — Отрок Алк! Служи князю Святославу верно, как служил своему роду!
— Но сможет ли сей млад заменить десятника? — усомнился Свенельд. — Кар был хорошим воином…
— Алк молод, но храбр и проворен, — вступился Смед в защиту своего родича. — Он скачет на коне, как прирожденный наездник. Он владеет луком не хуже охотников за рысями. Он понимает печенежский язык…
— Столь много достоинств у юного воина? — недоверчиво усмехнулся князь.
— Так испытай его! — предложил Смед.
— Испытай! Пусть покажет, что умеет! — заговорили дружинники.
И воевода Свенельд тоже сказал:
— Испытай!
Алка вывели за ограду, к длинной коновязи из березовых жердей, возле которой стояли кони дружины.
— Выбирай!
Алк неторопливо прошелся вдоль коновязи, повернул обратно и решительно указал на рослого гнедого жеребца, бешено взрывавшего копытами землю.
— Вот этот!
Дружинники переглянулись. Выбор юноши показался им неразумным. Гнедой жеребец, недавно купленный князем у печенегов, еще не был обучен ходить под седлом. Даже табунщики боялись его. Опытный Смед попытался отговорить юношу, но Святослав властно прервал:
— Воин сам выбирает коня. Пусть возьмет того, на которого упал его взгляд.
Дружинники отвели в сторону других лошадей. Гнедой жеребец остался у коновязи. Он беспокойно всхрапывал, скалил зубы, косился на людей налитыми кровью глазами. Алк осторожно приблизился, протянул руку к холке… И едва успел быстро отскочить, чудом увернувшись от удара копытом.
Отвлекая внимание жеребца, к другой стороне коновязи подошли дружинники. Конь навалился грудью на прогнувшиеся жерди, силясь дотянуться до людей зубами.
Старейшина Смед подсказал юноше:
— Пора!
Алк метнулся к коню, с разбегу вскочил на спину, покрытую лишь тонкой попоной, и вцепился руками в гриву. Дружинники проворно отвязали уздечку и кинули свободный конец Алку.
Как черная молния, пронесся жеребец над поляной и скрылся за священной рощей. Затихал, быстро удаляясь, судорожный перестук копыт.
Лют Свенельдович шепнул на ухо отцу:
— Своими руками выпустили полоняника! Ищи теперь его, как ветра в поле!
Лют прошептал совсем тихо, но Смед все-таки расслышал его слова и обиженно возразил:
— Алк не убежит. Род отдал его князю, а Алк не опозорит рода. Если Алк останется жив, он вернется.
И Алк вернулся — пропыленный, в разорванной одежде, с кровоподтеками на оголившихся ногах, с воспаленными от ветра глазами. Онемевшие пальцы юноши так крепко вцепились в уздечку, что дружинники с трудом разжали их.
Но и конь устал. Он стоял, покачиваясь на дрожащих ногах, загнанно дыша, и в глазах его не было прежней бешеной злости, только покорность воле человека. Конь был усмирен.
Потом Алк метал стрелы в красный щит, подвешенный к стволу березы, и попадал без промаха. Потом рубился в потешном бою с кривичем Вестом, прославленным поединщиком, и выстоял против него. Дружинники одобрительно переглядывались.
Теперь слово было за князем. И Святослав произнес это слово, решившее судьбу Алка:.
— Достоин!
Гридни окружили своего нового товарища, повели к дружинной избе. Алк шел с ними, еще не понимая, куда и зачем его ведут, и не веря, что все страшное позади, что он не пленник отныне, а княжеский дружинник.
Переход от безнадежного отчаяния к ликованию был таким резким, что у Алка кружилась голова. Юноше казалось, что он все еще мчится на бешеном коне по полю, а перед глазами мелькают, сливаясь в сплошную полосу, колючий репейник и луговая трава…
Только вечером, чувствуя на плечах непривычную тяжесть кольчуги, Алк наконец поверил, что все случившееся с ним сегодня не сон. И скупые ласки дружинников, и неожиданное доверие десятника Веста, поставившего его одного в карауле у самого леса, — все это тоже было. Вот он лес, рядом. Шагни и скройся за деревьями, он один здесь, никто не приглядывает за ним! Но крепче сыромятных ремней связало Алка доверие новых товарищей, и он чувствовал, что не сможет обмануть их, что существуют узы не менее прочные, чем прежние, родовые, а имя этим узам — дружина…
Перед утром мимо Алка проехал Святослав. Князь кивнул юноше приветливо, но равнодушно, будто не было ничего удивительного в том, что вчерашний враг сторожит лагерь в кольчуге княжеского дружинника.
А может, действительно, нечему удивляться? Воины из многих славянских племен — поляне и северяне, древляне и радимичи, кривичи и дреговичи, уличи и тиверцы — приходили на службу к князю и, поварившись в общем дружинном котле, забывали родовые обычаи. Что особенного, если в дружину пришел воин из племени вятичей? Алк лишь первый, но далеко не последний из вятичей, вступивший в боевое дружинное братство…
В своей деревне Алк привык верховодить среди сверстников. Даже многие взрослые мужчины уступали ему в искусстве стрельбы из лука и в верховой езде. А теперь Алку пришлось заново утверждать себя в глазах новых товарищей, и не все у него ладилось.
С другой мерой подходили дружинники к достоинствам воина, и оружие в дружине было другое, непривычное. Даже кольчугу он научился надевать не сразу, а боевой лук из турьих рогов показался и вовсе непослушным. Юноша с трудом натягивал тугую тетиву, руки от напряжения дрожали, и стрелы зачастую пролетали мимо цели.
Алк уединялся в лесу и целыми часами натягивал непослушную тетиву, сначала просто так, без стрелы, а потом и со стрелой. «Дзинь… Дзинь… Дзинь…» — звенела тетива в лесной тишине, как струна на гуслях. «Дзинь…» Но немало недель прошло, пока Алк смог удивить товарищей своей меткостью и заслужил скупую похвалу десятника Веста.
Еще хуже получалось с боем на мечах, а ведь в этом главное достоинство дружинника! Ободренный успехом в поединке с Вестом, Алк смело вышел против него с мечом и потерпел полную неудачу. Неуловимым движением Вест трижды выбивал меч из его руки, и Алк, согнувшись, искал меч в траве под насмешливыми взглядами товарищей. Только тогда он догадался, что прославленный поединщик просто пожалел его перед лицом князя, сражался вполсилы, снисходя к его молодости, и что ему, Алку, нужно долго учиться, чтобы сражаться с дружинниками на равных…
И Алк учился ратному делу до изнеможения, до тупой боли в натруженных плечах. Десятник Вест был терпелив, а Алк настойчив. Поэтому оба они, учитель и ученик, оставались довольны друг другом.
Дружинники похваливали Алка за успехи, но держались с ним отчужденно. Алк понял, что новые товарищи еще не приняли его в свою семью, а лишь присматриваются к нему. Понял и не обиделся. Как оценить воина до настоящей битвы? Разве можно назвать побратимом человека, если еще неизвестно, будет ли он тверд перед лицом врага или покажет спину?
На побратимстве, которое связывало крепче, чем кровное родство, держалась дружина. Оставшийся вне побратимства воин не мог считать себя полноправным дружинником.