Наместником Саркела всегда назначался самый близкий родственник царя, младший брат или племянник. Кочевые беки говорили с обидой, что Саркел принадлежит не Хазарии, а лично царю. Так оно и было. Саркел — царская крепость, последнее убежище царя в случае опасности. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Иосиф после поражения на берегу Волги повернул своего коня именно к Саркелу. Здесь он надеялся отсидеться, пока войско князя Святослава не покинет Хазарию. А потом можно снова попытаться сложить из обломков величественное здание державы Кагана. Главное — выиграть время…
Немногочисленная дружина Веста и Алка и печенеги хана Идара не стали штурмовать Саркел. Чтобы взять такую сильную крепость, нужны большое войско и осадные орудия. Началась длительная, изнурительная осада. Весенняя прохлада сменилась летним зноем. Издалека, будто из другого мира, до Алка доходили вести о славных победах князя Святослава, который взял на копье город Семендер, древнюю столицу Хазарии[9], разгромил и загнал в отроги Кавказа жителей предгорий — ясов и черкесов, вышел к берегу моря возле крепости Тмутаракань, славной своими базарами и многолюдством. Здесь, на берегу пролива, соединявшего два теплых моря[10], князь Святослав произнес вещие слова:
— Люди издавна называют эту большую воду Русским морем. Пусть же это море воистину станет русским!
Как завидовал Алк своим товарищам-дружинникам, совершившим вместе с князем Святославом такие великие подвиги! За томительные недели осады Алк возненавидел кроваво-красные стены Саркела, воронье карканье над зловонными рвами и даже небо над крепостью — безжизненное, насквозь прокаленное неистовым солнцем…
Только на исходе сентября, когда к теплому морю потянулись первые журавлиные стаи, прискакал гонец от князя Святослава. Он привез слова князя: «Иду к вам!» Много было тогда радости в дружине. Приближался конец осады.
Судовая рать князя Святослава подплыла к Саркелу с ликующими трубными возгласами, с воинственными песнями. По берегу в тучах пыли шла бесчисленная конница. Гузы с тоской смотрели сквозь бойницы на приближавшееся войско. Крепость была обречена, надежды на спасение не осталось. Разве мог изнуренный голодом и жаждой гарнизон противостоять такой могучей силе?
Князь Святослав не терпел промедлений. На следующее же утро к надвратной башне Саркела поползла «черепаха» — большой деревянный сруб, обтянутый сырой кожей для защиты от горючих стрел и поставленный на колеса; внутри висело на цепях тяжелое дубовое бревно, окованное железом, — таран.
Лучники густыми цепями окружили стены, осыпали крепость стрелами. Едва между зубцами стены или в бойнице показывалась лохматая шапка гуза, туда летело сразу несколько стрел, мешая защитникам крепости прицелиться в набегавших со штурмовыми лестницами пеших воинов.
Лестницы приставили к стенам, по ним полезли воины с мечами и топорами. «Черепаха» вплотную придвинулась к воротам. Тяжелые удары тарана сотрясали башню до основания. Трещали и гнулись ворота.
И не выстоял Саркел! Пешие ратники перевалили через стены. Почти одновременно через разбитые ворота ворвались в крепость конные дружины, помчались по узким улицам. Гузы молча падали под ударами мечей и копий. Они не просили пощады. Сами не щадившие никого, они считали, что побежденный не достоин жизни…
Только немногие защитники Саркела успели укрыться в цитадели, за внутренней стеной. Но она была ниже наружной, воинов на ней осталось немного. Снова поднялись над головами русских ратников штурмовые лестницы. Дружинники и ополченцы поднялись на стену, оттеснили гузов от бойниц. Выставив вперед копья и мечи, они протискивались между зубцами стены и исчезали в цитадели.
Отомкнутые изнутри, рапахнулись ворота, и дружинная конница ворвалась в цитадель. Теперь оставалось взять только башню, стоявшую посередине цитадели, — последнее убежище царя Иосифа.
Из бойниц башни летели стрелы. Не короткие и толстые стрелы гузов, а длинные, с хищными зазубринами на остриях — стрелы арсиев. Подняв щиты над головой, дружинники столпились у подножия башни, топорами выбили двери, ворвались внутрь.
Алк, увлеченный толпой, не удержался на ногах и упал головой вперед, в темноту. Над ним скрежетала сталь, раздавались хриплые возгласы сражавшихся, стоны. Кто-то наступил сапогом на руку Алка, невольно разжались пальцы, и меч оказался где-то в стороне Алк шарил рукой по каменным плитам пола и никак не мог нащупать рукоятку меча. С трудом пробравшись к стене, он поднялся и прижался спиной к осклизлым холодным камням. Глаза уже привыкли к полумраку, и Алк увидел впереди, за грудой мертвых тел, спины и остроконечные шлемы дружинников. Они, взмахивая мечами и топорами, теснили арсиев, отступавших вверх по узкой лестнице. То один, то другой дружинник, беспомощно покачнувшись, скатывался к подножию лестницы. Но через разбитые двери протискивались и спешили на помощь другие ратники.
Алк подхватил брошенный кем-то меч и тоже бросился в сечу. Шаг за шагом, переступая через павших товарищей, скользя на мокрых от крови ступеньках, дружинники поднимались вверх.
Первая площадка башни, вторая… Арсиев было немного, но в тесноте численное превосходство штурмовавших мало влияло на ход боя. На узкой лестнице могли сражаться плечом к плечу не более двух воинов, а задние, напирая и толкая в спины, только мешали им свободно действовать оружием.
Третья площадка, четвертая… Алк оказался лицом к лицу с усатым, свирепого вида арсием. Все дружинники, ворвавшиеся прежде Алка в башню, уже остались лежать на каменных крутых ступенях.
Меч арсия скользнул по кольчуге. Поднять руку для следующего удара арсий не успел. Пригнув голову в остроконечном шлеме, Алк боднул его прямо в усатое, хищно оскаленное лицо.
Сам Алк не удержался на ногах, упал на колени и сжался, ожидая смертельного удара. Но удара не последовало. Алк поднял голову и увидел впереди пустоту. Неужели он сразил последнего защитника царя Иосифа?
Еще несколько крутых ступеней, поворот… Последняя площадка башни! Бойницы здесь были шире, чем внизу, и солнечные лучи свободно проходили через них, освещая пушистый красивый ковер на полу, яркие шелковые подушки на широкой постели под балдахином.
Алк догадался, что здесь было жилище царя. Но где он сам?
В углу, загораживая спиной узкую дверь, замер тучный, важного вида старик. Он что-то закричал пронзительным голосом, негодующе замахал руками. Алк подскочил к старику, схватил за ворот и отшвырнул в сторону. Ударил сапогом в дверь. Она бесшумно открылась, будто провалившись внутрь.
Еще одна лестница, такая узкая, что каменные стены почти касались плеч Алка.
А потом прямо в глаза ударило ослепительное солнце. Алк был на вершине башни. Шагах в десяти, между каменными зубцами, стоял Царь Иосиф. Повелитель Хазарин был безоружен, в белой одежде, крупными складками спускавшейся до пола. Руки Иосифа были скрещены на груди, на пальцах разноцветными огоньками сверкали драгоценные камни перстней.
Звеня доспехами, вскарабкались по узкой лестнице дружинники и остановились, тяжело дыша, за спиной Алка. Преодолев невольный трепет. Алк медленно двинулся к царю.
Но Иосиф вдруг шагнул назад, за зубцы башни, и упал в пустоту.
Громко закричали люди у подножия башни, и в этом крике не было слышно страшного звука разбившегося тела…
Отшумели почестные пиры на развалинах поверженного Саркела. Полутораведерная круговая чаша обошла все войско, от князя до последнего погонщика верблюдов, и снова заняла свое место в сундуке виночерпия-кравчего.
Разошлись по своим кочевьям одаренные князем Святославом союзники-печенеги. Поднялся на донском берегу высокий курган, последнее прибежище павших в бою товарищей, и уже справили по ним тризну, которая, по обычаю, следовала за почестным пиром.
Под надежной охраной уплыли вверх по Дону ладьи с добычей.
Можно было возвращаться домой. Но князь Святослав медлил, будто ожидал чего-то. И дождался. Из Крыма, от византийцев, приехал гонец. Императорский вельможа Колакир извещал о своем намерении посетить Киев, чтобы говорить с князем и старейшинами Руси.
И князь Святослав вдруг заторопился. Оставив с войском старого Свенельда и воевод пешей рати Асмуда и Воиста, он поехал в Киев прямо через Дикое Поле, пренебрегая опасностями степного пути.
Дружинники, сопровождавшие князя, вели в поводу запасных коней, чтобы не искать подмены в печенежских кочевьях. Дружину возглавил воевода Лют Свенельдович.
Никогда раньше, да и после тоже, Алк не разговаривал так много с князем Святославом. Видимо, князь нуждался в благодарном слушателе и нашел его в молодом вятиче. Он подзывал Алка и ехал рядом с ним, стремя в стремя.
Бесконечная расстилалась вокруг степь, и подстать ей были грандиозные замыслы киевского князя Святослава, которые разворачивались перед Алком. И юноша был счастлив, чувствуя себя сопричастным к этим замыслам.
Хазарский поход, только что владевший всеми помыслами князя Святослава, отодвинулся куда-то далеко-далеко. Этот славный поход, сокрушивший Хазарию, был только ступенькой на лестнице подлинного величия, по которой вел князь Святослав молодую, стремительно набиравшую силы Русь. А как высока эта лестница!..
— Русь крепко встала на краю моря, у Дона-реки, — говорил Святослав. — Но у моря два края. Другой край моря — у реки Дуная. Туда лежит путь наших коней…
Послесловие к повести В. Каргалова
«Черные стрелы вятича»
Повесть Вадима Каргалова посвящена романтическому, но мало изученному периоду истории древней Руси. Молодое государство сложилось в IX веке на огромных пространствах Восточной Европы. Его ядром было Среднее Поднепровье, а политическим и культурным центром стал Киев — «Мать городов русских».