Удалось разжечь примус. Пластмассовая бутылочка От денатурата уцелела, хотя в ней не осталось ни капли, В канистре есть нетронутый запас, беру денатурат Оттуда, и вот уже на примусе варится бульон, первое горячее блюдо за два дня.
Продолжаю записывать в журнал повреждения:
разбиты бортовые огни;
погнут громоотвод на гроте и флагшток на бизань-мачте;
сорваны вымпел и указатель скорости ветра;
ударом волны выломана крышка люка…
Перед наступлением ночи закрепляю трос. Свертываю его в большую бухту и привязываю несколькими стропами к швартовным клюзам в транце[15] и в бортах на корме.
На сон грядущий — чай с печеньем. Невесело мне. Мы все еще на широте сорок два градуса с минутами. Давление держится, погода штормовая. По моим подсчетам, за целый день дрейфа яхта продвинулась не более чем на двадцать миль в нужном направлении. Как выбраться из «ревущих сороковых» и в какой порт плыть?
Марк Горчаков
ЮЖНЕЕ РОЗОВЫХ ГОР
Очерк
Фото автора и В. Елизарова
Заставка М. Худатова
На карте нашей страны давно уже исчезли последние «белые пятна». Триангуляционные знаки стоят и на вершинах Памира, и в арктических тундрах, и в сердце пустынь Средней Азии: У бывших «полюсов недоступности» один за другим возникают новые центры индустрии. Осуществляется гармоническое (комплексное!) развитие производительных сил в труднодоступных районах, богатых природными ресурсами.
В начале шестидесятых годов на западе Средней Азии, на просторах степного Мангышлака, были открыты новые нефтяные и газовые месторождения. Испокон века на их страже была пустыня, кочевники-скотоводы держались у редких колодцев. Но все изменилось в годы последних пятилеток. В Закаспий пришла современная техника, началось формирование общесоюзного Мангышлакского территориально-производственного комплекса.
Первоначальный — пионерный — этап его развития уже позади. К 1975 году Мангышлак дал стране уже сто миллионов тонн товарной нефти. Решения XXV съезда партии предопределили дальнейшее развитие комплекса. И он уже активно воздействует на производственную жизнь прилегающих территорий. Например, к югу от розовых гор и степей Мангышлака обретают «второе дыхание» сульфатные промыслы Кара-Богаз-Гола.
Директор объединения «Закаспийсктрансгаз» Стефановский обвел указкой очертания восточного побережья Каспия — Челекен, Красноводский залив, карабогазские косы, массивный профиль Мангышлака… На фанерной схеме намечены были Большой и Малый Балханы, русла Узбоя, овалы бессточных впадин и редкие горизонтали возвышенностей Устюрта. Трассу нового газопровода обозначила жилка алюминиевой проволоки. Она наискось пересекла Мангышлак и у Аральского моря примкнула к магистрали Средняя Азия — Центр.
Стефановский перечислил подрядчиков и субподрядчиков стройки, назвал сроки и цифры, касающиеся туркменских промыслов-поставщиков, добычи газа на Мангышлаке…
Слушая его, я невольно вспомнил «Кара-Бугаз» Паустовского. Там инженер Прокофьев мечтает о газопроводе из Чикишляра к сульфатным промыслам — длиной четыреста километров. И вот газ идет на север за тысячу километров. От Чикишляра и Окарема. А контора строителей газопровода расположилась в новой столице Мангышлака — городе Шевченко.
Город развернут к морю. Над обрывом морской террасы на железобетонных опорах стоят одиннадцатиэтажные башни жилых домов. В Шевченко уже больше ста тридцати тысяч жителей. И зодчие, проектировщики города, задуманного как курортно-административный центр, получили почетный приз Международного союза архитекторов, а в 1977 году удостоены Государственной премии СССР.
Шевченко… Нефть, газ, Большая химия, первая в мире крупная атомная электростанция на быстрых нейтронах, с гигантскими опреснителями, морской порт — один из лучших на Каспии. В севера сюда пришла железная дорога, на юг и восток в глубины Мангышлака отсюда ведут бетонно-асфальтовые шоссе. Территориально-производственный комплекс!
Разговор в Шевченко со Стефановским состоялся уже после того, как я побывал на строительстве газопровода, нефтепромыслах, газоперерабатывающем заводе в Новом Узене, на атомной станции…
Теперь мне нужно было попасть к сульфатчикам Кара-Богаз-Гола в Бекдаш. И Стефановский сказал, что завтра утром туда идет специальным рейсом самолет строителей газопровода.
Из конторы объединения я пошел пешком. Пересек железнодорожные пути и, следуя вдоль новых кварталов Шевченко, вышел на набережную, к приморскому парку. Там на слабом ветру трепетали еще не одетые листвой ветки акаций и тополей. В этом году весна запоздала.
В «старом» центре Шевченко кроны деревьев уже дотянулись до окон пятого этажа, уличные проезды напоминают парковые аллеи. Вот это и удивляет здесь больше всего. Не архитектурные ансамбли, не атомная электростанция, не химкомбинат и нефте-причалы, а полосы деревьев и кустарников, широкие скверы, парк у синего моря. Говоря языком современной науки, это начало нового биоценоза, создаваемого человеком в пустыне, благотворное преображение ландшафта.
Как это удалось? Каким чудом?
Чудес не бывает. За несколько лет до начала строительства города у мыса Актау появилась приехавшая из Алма-Аты экспедиция Академии наук Казахской ССР. Геоботаники изучали флору полупустыни — колючки, солянки. Исследуя известняковый субстрат, взяли тысячи образцов скудной почвы, которую почвой-то трудно назвать. Первые саженцы доставили на Мангышлак самолетами. Высаживая их в дотоле бесплодную землю, поили водой. Вместе с котлованами будущих зданий заложили питомник растений, чтобы на месте выращивать посадочный материал.
В микрорайоне Шевченко и далеко от него — в Новом Узене и Бейнеу, Шетпе, Форт-Шевченко и Ералиеве — приживались белая акация, карагач, декоративный ясень китайский, туя, аморфа, узколистный восточный лох и тополь Боллё, он же серебристый. А отвергнуты были кустарники и деревья, которым мешает близкое скальное основание почвы (с полуметровой глубины — известняк) и для которых губительно вторичное засоление, неизбежное при обильном поливе.
Вторичное засоление. В Средней Азии хорошо известно, что это означает. Вода вымывает и выносит соли из глубины на поверхность. В Шевченко в первые годы в самом питомнике вышло на белый свет четыреста тысяч тонн солей… Спасли питомник, наладив хороший дренаж — промыли почву быстро и энергично.
Поначалу зеленые насаждения получали воду из медленно и торжественно проезжавших автоцистерн. Это был своеобразный ритуал — священнодействие утреннего и вечернего «водопоя». Земля, иссушенная тысячелетней жаждой, ненасытно вбирала влагу. Теперь всюду видишь наружные линии водопровода. Они же и ограждают посадки. Это легкие, тоненькие трубы, выкрашенные голубой, зеленой, розовой краской, с частыми вентилями и разбрызгивающими воду форсунками. Новые дома — особенно детские учреждения — строители не сдают приемным комиссиям без поливных систем. Ясли и детские сады, школы и спортивные городки стали в Шевченко настоящими оазисами.
Более ста лет назад в форте Александровском (нынешний Форт-Шевченко) ссыльный поэт в память об Украине посадил у своей землянки плакучие ивы. Щедро поил их. Они прижились… Теперь же только в новом Шевченко — тысячи рослых деревьев, десятки и десятки тысяч кустов, многие гектары цветников и газонов. Питомник с его дендрарием и теплицами из года в год дает жизнестойкие саженцы всему полуострову. А недавно заложен огромный базовый ботанический сад Академии наук Казахстана. Продолжая работу, ученые изучают и акклиматизируют, отбирают для распространения новые виды растений.
Над морем выплыл молоденький месяц. Путаясь в тонких ветвях деревьев, двинулся выше, к облачной кромке. Ветер утих. Чудилось, что в туманном и влажном сумраке с тихим шорохом распускаются тополиные почки. А в середине ночи зашелестел принесенный с запада благодатный и теплый дождь — нечастый в этом краю. Он продолжался и утром. Я спешил по пляшущим светлым лужам к АН-2, уже вырулившему на взлетную полосу. В салоне был кроме меня только один пассажир, рослый, румяный, с пушистыми ресницами и каштановым чубом, сотрудник Киевского института электросварки. Летел он тоже в Бекдаш — налаживать на сульфатном заводе сварку титановых сплавов.
Самолет взял курс на юг. Внизу простиралось плато, исчерченное колеями грунтовых дорог. Южнее Ералиева местность была похожа на полигон, где только что закончены испытания тысячи танков и тягачей. Давно я здесь не бывал. С тех самых пор, как работал в Южной геологической экспедиции. У побережья тогда тянулся один лишь тракт, вроде широкой реки, только заполненной не водой, а пылью…
Тем очень жарким летом отряд наш с восточного берега Кара-Богаза пришел к морю. Палатки разбили у самой воды, в бухточке, которой не найдешь на картах. Там, под обрывом, лежали обрушенные глыбы. Плиты известняка выдвигались в море как пирсы. Между ними — белый песочек. А вода была после штормов ледяной и очень медленно прогревалась. Наверху, на ветру, стояли редкие чабанские кибитки, бродили верблюды, и перед закатом по спуску — кстати, единственному на пятьдесят километров береговой линии — в бухту сползали отары. Овцы пили морскую воду! Оберегавшие их косматые псы с медвежьими мордами оставались на суше.
Отары и ночевали на пляже, усеивая его орешками помета. А утром — вновь водопой.
Чабаны пили чай с лепешками и урюком. Собаки, дождавшись, пока отара угомонится, укладывались поближе к костру… В отличие, скажем, от кавказских псы-овчары пустыни доверчивы и добродушны. Века воспитали в них мудрость гостеприимства. Если чужой человек невзначай опустит руку на необъятный загривок пса (пальцы зарываются в шерсть), тот не позволит себе ни оскалиться, ни отпрыгнуть. А лишь замрет. Чуть дрогнут мощные мышцы. И метнется в глазах отражение пламени. Не понравится — он, не теряя достоинства, переменит место: зевнет, как бы извиняясь, и отступит во