Стивенс снова услышал громыхание фургона, а потом увидел и сам фургон и четырех сопровождавших его людей, в сумерках огибавших поворот. Какой-то человек выпрыгнул из грузовика и встал у дороги. Стивенс узнал его: это был Тайлер Белленбах — фермер, имеющий репутацию человека решительного и опасного. Местный уроженец, он провел несколько лет на Западе и вернулся назад, волоча за собой, словно зловонный шлейф, слухи о деньгах, которые якобы выиграл в карты; он женился, купил землю и больше в карты не играл; в течение ряда лет он закладывал урожай со своего участка на корню, а на вырученные деньги покупал у других для продажи еще не убранный с полей хлопок. Он как раз стоял сейчас около фургона, высокий, запыленный, и что-то говорил, не жестикулируя и не повышая тона, людям в фургоне. Рядом с ним появилась еще одна фигура в белой рубашке; этого человека Стивенс не успел как следует разглядеть.
Его рука опять легла на ключ зажигания; машина, рыча, рванулась с места. Он включил фары и на полном ходу выскочил на шоссе и подъехал сзади к фургону. Человек в белой рубашке вскочил к нему на подножку автомобиля, что-то крича, и тут Стивенс узнал и его: младший брат Белленбаха, пять лет назад уехавший в Мемфис, где, по слухам, служил в наемных войсках, охраняя текстильную фабрику, когда рабочие объявили забастовку. Последние два-три года он жил у своего брата, скрываясь, как говорили, не от полиции, а от своих же мемфисских дружков и приятелей. Здесь его имя часто фигурировало в полицейских протоколах, составленных после драк и скандалов на танцах и вечеринках. Как-то два представителя власти его усмирили и бросили в тюрьму, где по субботам он, напившись пьяным, хвастался своими прошлыми похождениями или проклинал свою судьбу и старшего брата, заставившего его работать на ферме простым батраком.
— Какого черта ты тут высматриваешь?! — кричал он Стивенсу.
— Бойд, — сказал старший Белленбах, даже не возвысив голоса, — иди назад на грузовик.
Сам он стоял спокойно — высокий человек, с мрачным лицом, смотревший на Стивенса бесцветными, холодными, как сталь, ничего не выражающими глазами.
— Привет, Г евин, — бросил он Стивенсу.
— Привет, Тайлер, — ответил Стивенс. — Хотите взять его к себе?
И он кивнул на мертвое тело.
— А что, кто-нибудь против?
— Да нет, никто, — ответил Стивенс, выходя из машины. — Я помогу вам перенести его на грузовик.
Потом он снова сел в автомобиль. Фургон двинулся дальше. Грузовик попятился, развернулся и проехал мимо, набирая скорость, мелькнули два лица. Одно — Стивенс успел разглядеть его теперь — уже не было столь свирепым, как прежде, а скорее несколько напуганным. На втором вообще ничего нельзя было заметить, кроме спокойных, холодных, бесцветных глаз. Треснувшая задняя фара мигнула последний раз и скрылась за холмом. «Так у него номер на машине Окатомбского округа», — подумал Стивенс.
Лонни Гриннапа похоронили на следующий день. Тело покойного выносили из дома Тайлера Белленбаха.
Стивенс не поехал на похороны.
— Джо, я думаю, там тоже не было, — заметил он. — Глухонемого друга Лонни.
Его действительно там не было. Те, кто воскресным утром ходил к лачуге Лонни, чтобы взглянуть на перемет, рассказывали, что он все еще ищет Лонни. Нет, он не был на похоронах. Но если бы он нашел Лонни, то, даже положив голову на его грудь, не услышал бы дыхания человека, который заменил ему отца и брата.
— Неправда, найдем, — говорил себе Стивенс.
В тот день он находился в Мотстауне, административном центре Окатомбского округа. И хотя день был воскресный, а Стивенс даже не знал как следует, кого ищет, он все-таки к вечеру нашел, что искал, — агента страховой компании, который одиннадцать лет назад застраховал Лонни Гриннапа на случай смерти от несчастного случая. Вся сумма по страховому полису поступала Тайлеру Белленбаху.
Догадка оказалась правильной. Медицинский эксперт никогда до этого не видел Лонни, но был много лет знаком с Тайлером Белленбахом. Лонни поставил закорючку вместо подписи, Белленбах уплатил первый взнос и продолжал платить страховые взносы все остальное время.
В этом еще ничего особенного не было, кроме того, что сделка совершилась в другом городе, и Стивенс понимал, что при беспристрастном рассмотрении никто ничего незаконного бы не нашел. Округ Окатомба начинался за рекой, в трех милях от фермы Белленбаха, и Стивенс знал многих кроме Белленбаха, кто имел дом и землю в одном округе, а покупал машины, тракторы и грузовики, клал деньги в банк в другом, подчиняясь тому внутреннему, возможно, атавистическому чувству недоверия, которое сидит в душе каждого выросшего в деревне человека не к людям в белых воротничках и галстуках, а к асфальту и бетону залитых электрическим светом городских улиц.
— Значит, пока компанию не нужно извещать? — спросил страховой агент.
— Нет, почему же, я хочу, чтобы вы признали иск правильным, когда он придет и принесет заявление, и объяснили ему, что для того, чтобы уладить все дело, потребуется минимум неделя. Затем выждите три дня и пошлите ему извещение с просьбой прийти в контору на следующий день в девять или десять утра, не поясняя зачем и для чего. Как только узнаете, что он получил извещение, сразу же дайте мне знать.
Следующей ночью перед самым рассветом, когда знойная волна воздуха столкнулась с холодной, разразилась гроза. Стивенс, лежа в постели, видел вспышки молний и слышал раскаты грома, яростный шум низвергающейся с небес воды и думал о том, как мутная дождевая вода размывает холодную сиротскую могилу Лонни Гриннапа на голом склоне холма позади маленькой церквушки без колокольни; о том, как. перекрывая рев вздувшейся реки, дождь барабанит по жестяно-брезентовой лачуге, где глухонемой паренек все еще, вероятно, сидит и ждет, когда Лонни вернется домой, ждет понапрасну, чутьем понимая, что случилось непоправимое несчастье, но не зная какое именно и как.
«Не знает как?! — подумал Стивенс. — Да они каким-то образом обманули беднягу. Они даже не стали утруждать себя, чтобы связать его. Они просто обманули его. только и всего».
В среду вечером ему позвонил мотстаунский страховой агент и сообщил, что Тайлер Беллснбах пришел и предъявил страховой полис к оплате.
— Очень хорошо. — сказал Стивенс. — Пошлите ему в понедельник повестку с просьбой явиться в четверг. И. как только он се получит, позвоните мне.
Он повесил трубку. «Я, кажется, решил сыграть партию в студ-покер[12] с человеком, который зарекомендовал себя одним из самых азартных карточных игроков, не мне чета. — подумал Стивенс. — Ну хоть по крайней мере я заставил его взять карты в руки. И он знает, кто против него сел играть».
Когда на следующий день пришла вторая телефонограмма. Стивенс уже обдумал, что ему делать. Он поначалу решил было захватить с собой шерифа или кого-нибудь из друзей, но потом передумал. «Даже друг и тот вряд ли поверит, что я уже взял «темную» карту, хотя так оно и есть. — подумал он. — Один человек-убийца, пусть даже новичок в этом деле, мог бы еще удовлетвориться тем. что чисто замел следы после «мокрого дела». Но когда их двое, ни один не успокоится до тех пор. пока сам не убедится, что другой не оставил никакой ниточки, за которую можно было бы все дело распутать».
Вот почему Стивенс поехал один. Он взял было пистолет, но потом бросил обратно в стол.
«По крайней мере меня из него не ухлопают». — сказал он себе.
Как только стемнело. Стивенс выехал из города.
На сей раз он миновал магазин, когда уже не было видно ни зги. Добравшись до грунтовой дороги, по которой девять дней назад проезжал, он не стал на нее сворачивать, а. проехав дальше еще с четверть мили, завернул на какой-то захламленный двор. Свет фар упал на потемневшую негритянскую хижину. Оставив фары включенными, он вступил в желтый круг света и направился прямо к хижине, крича:
— Найт! Эй, Найт!..
Вскоре послышался мужской голос, но огонь в хижине не вздули.
— Я иду в лагерь мистера Лонни Гриннапа. Если к утру не вернусь, дойди до магазина и дай там знать об этом.
Никакого ответа. Потом донесся женский голос, который кому-то сердито выговаривал:
— Отойди от двери! Кому говорят!
Мужской голос что-то возразил в ответ.
— Не лезь, тебе говорят, не лезь! — кричала женщина. — Отойди от двери, слышишь! Пусть белые сами между собой разбираются, не твое это дело, не суйся!
— Значит, не я один, есть и другие, — сказал Стивенс самому себе, подумав о том, как часто негры чуют если не самого дьявола, то дела рук его.
Он вернулся к автомашине, выключил фары и взял с сиденья карманный фонарик. Он отыскал грузовик. Поднеся фонарь, он снова рассмотрел номер автомашины, который промелькнул и скрылся за холмиком девять дней назад. Затем выключил фонарь и положил его в карман.
Двадцать минут спустя Стивенс понял, что ему незачем беспокоиться об освещении. Спускаясь по тропинке между стеной зарослей и рекой, он увидел, как изнутри по брезентовой стене хижины скачут отблески огня. До него донеслись два мужских голоса: один ровный, холодный и спокойный, второй высокий, неприятный. Стивенс споткнулся об охапку дров, потом еще обо что-то, наконец отыскал дверь и, рывком отворив ее, очутился среди разорения осиротевшего дома: рваные матрацы сброшены с деревянных настилов, плита опрокинута, кухонная утварь валяется под ногами… ногами Тайлера Белленбаха, который стоял, повернувшись лицом к двери с пистолетом в руках, в то время как его младший брат копошился у перевернутого сундука, перебирая тряпье.
— Назад, Гевин! — сказал Белленбах.
— Сам назад, Тайлер! — спокойно сказал Стивенс. — Ты немного опоздал…
Младший Белленбах выпрямился. По выражению его лица Гевин видел, что тот узнал его.
— Вот тебе раз! — сказал он только.
— Все кончено, Гевин? — спросил старший Белленбах. — Только не ври.
— Он еще спрашивает! Собираюсь предъявить вам обвинение в умышленном убийстве…