ровие Бориса Вилькицкого. Чтобы облегчить судно, за борт полетели запасы угля, пресной воды. Продовольствие шлюпкой перевезли на ближайший остров. Ничего не помогало. Лишь срочно вызванный по радио «Вайгач» во время прилива стащил «Таймыр» со скалы.
Но дальше плыть было нельзя, большая рана чернела в пробитом корпусе «Таймыра». На скорую руку устранили течь, и корабли пошли к архипелагу Норденшельда. Там находился «Эклипс».
Лишь 16 августа на горизонте показалось облачко дыма, которое росло, превращаясь в черные клубы. Скоро появились и контуры судна — это был «Эклипс». Продолжительные гудки известили полярный мир о долгожданной встрече. А потом, закончив необходимую перевалку грузов, три судна поплыли в сторону порта Диксон, где находились склады и радиостанция.
После недолгого ремонта корабли Вилькицкого взяли курс на Архангельск.
3 сентября 1915 года у причалов Архангельского порта закончилось замечательное плавание отважного исследователя Арктики Бориса Вилькицкого и его спутников, которые впервые в истории прошли тяжелейшую трассу Северного морского пути с востока на запад. В знак признания особых заслуг русской гидрографической экспедиции шведская Академия наук наградила Бориса Андреевича Вилькицкого медалью «Веги».
Когда тяжелый поход окончился, началась пора отчетов, споров и выводов. Почти два месяца отняли деловые бумаги, обсуждения, совещания. Лишь в конце ноября закончилась «сухопутная» часть морской экспедиции. Но Борис Андреевич Вилькицкий вместо заслуженного отпуска был назначен командиром строящегося эскадренного миноносца «Летун».
Снова дела, снова хлопоты, снова заботы… И в начале следующего 1916 года «Летун» уже бороздил воды Балтики. Успешные операции по минированию, «запирающие» в портах вражеские корабли, неожиданные атаки, опасные рейды. Но на войне счастье переменчиво… В Ревельском створе подорвался на мине «Летун». Пробоина оказалась небольшой, однако пришлось встать на ремонт, который по разным причинам затянулся.
Вскоре Вилькицкий служил уже на другом миноносце. За храбрость его произвели в капитаны 1-го ранга, что давало ему право командовать дивизионом — такова морская традиция. Но Борис Андреевич, ссылаясь на молодость, на отсутствие боевого опыта, попросил оставить его в прежней должности. Он стал единственным в российском флоте капитаном 1-го ранга, который командовал миноносцем.
Великую Октябрьскую социалистическую революцию Вилькицкий встретил, как и большинство офицеров, настороженно. Многое до конца не понимая, он тем не менее не пошел в стан врагов революции. Пытался разобраться в бурных событиях.
Его властно манила Арктика, её бескрайние и заснеженные просторы. И Вилькицкий в 1918 году стал руководителем первой советской полярной экспедиции. Снова низкий деревянный Архангельск, где на рейде стояли до боли в сердце знакомые «Таймыр» и «Вайгач» и другие суда Северного флота.
Долго бродил Борис Андреевич по берегу, любуясь судами. Мечты, как волны, сменяли одна другую. Хотелось как следует организовать новую полярную экспедицию.
Однако начать исследовательские работы так и не смогли. Началась гражданская война, и город захватили интервенты. Случилось так, что Вилькицкий, избирая пути своей дальнейшей жизни, сделал ошибку, в результате которой он эмигрировал в Англию. Но связи с Родиной не порвал.
В 1923 и 1924 годах, когда для подъема разрушенного войной хозяйства нашей страны потребовалось резко увеличить экспорт, по инициативе Владимира Ильича Ленина организовывались знаменитые Карские экспедиции. Ими руководил приглашенный из-за границы крупнейший специалист по проводке судов в Арктике — Борис Андреевич Вилькицкий.
А затем… затем судьба забросила полярного исследователя, покорителя Северного морского пути в жаркие воды Экваториальной Африки, где он работал в гидрографической службе Конго. В 1927 году Вилькицкий поселился в Брюсселе.
Тридцать три года ждал Борис Андреевич встречи, с которой начался этот рассказ. Он жил прошлым. Ведь покоряя Арктику, исследователь сам подпадает под ее власть. Если бы кто-нибудь мог понять, сколько страдал он вдали от Родины, оторванный от дела, которому посвятил жизнь! У него остались только воспоминания, которые выматывали душу, он испытывал муки одиночества и чувство бесполезности своего существования.
Но что мог предпринять Вилькицкий? Бельгия — не Россия, арктического простора там нет. Ему оставалось только ждать, терпеливо ловить каждую, пусть маленькую, весточку с Родины. Часто рассматривал он карту Советского Союза. Вот остров Вилькицкого… Вот пролив Бориса Вилькицкого… Вот еще остров Вилькицкого, но уже названный в честь отца…
Контр-адмирал Бурханов вспоминает, что Вилькицкий очень обрадовался, когда услышал об успехах нашей страны в освоении Северного морского пути, о мощном арктическом флоте, о судах, которые успевают проходить двухлетний полярный маршрут «Таймыра» и «Вайгача» два-три раза за одну короткую навигацию.
Борису Андреевичу Вилькицкому так и не удалось осуществить свою мечту вернуться на Родину, в СССР. Вскоре после той памятной встречи он тяжело заболел и 6 марта 1961 года скончался на чужбине. Но сделанное им для своей страны, для своего народа всегда будет напоминать о себе географическими названиями, отмеченными на карте Арктики в его честь.
Октем Эминов
ДЖЕЙХУН —СЕМИГЛАВЫЙ ДРАКОН
Документальный рассказ
Сокращенный перевод с туркменского
А. Филиппова
Рис Г. Валетова
Потоки воды, сметая густые заросли кустарника и бурьянные джунгли, хлынули в мирно спящий пригород Чарджоу. Неукротимый бег водяных валов напоминал низовой пожар, когда стоит сушь: и красиво, и страшно!
Большие льдины, наскакивающие друг на друга, походили на белых медведей, качающих головами. Издали было слышно, как они трещат и лопаются.
В реве разбушевавшейся стихии потонули и вой шакалов, обитавших в непроходимом кустарнике, и топот сорвавшегося с привязи скота, и суматошные выкрики людей.
Амударья, обтекавшая город, превратилась в сказочного семиглавого дракона. Он будто с неба обрушился на ничего не подозревавших горожан.
Было шесть утра, когда тревожно зазвонил телефон. В квартире секретаря горкома партии еще царила темнота. Секретарь проснулся мгновенно. Встал и, стараясь ничего не задеть, подошел к окну. За окном будто черной краской провели — хоть глаз коли. Ощупью он нашел трубку, приложил к уху.
— Слушаю!
— Вода, товарищ секретарь! Наводнение!.. — громко закричал кто-то. — Что делать? С чего начинать?
— Кто говорит? — прервал его секретарь.
— Охранник с моста через Аму!..
Трубку бросили, словно человек на том конце провода уже тонул или убегал от водяных валов.
Несколько мгновений секретарь стоял неподвижно, будто окаменел. Потом закурил натощак, чего не делал никогда. И сразу погасил сигарету. Он уже знал, с чего начинать. Не теряя времени, стал звонить членам бюро.
Через полчаса все они собрались в кабинете секретаря. Многие еще не осмыслили до конца случившегося и пришли в обычной одежде, некоторые — в теплых шапках-ушанках и сапогах. Впрочем, секретарь знал: и белоснежные рубашки, и галстуки, и до блеска начищенные ботинки не помешают членам бюро принять участие в авральной работе.
Совещание было кратким, времени для долгих раздумий и обсуждений не оставалось.
На улице, у подъезда горкома партии, уже стояли две машины ГАЗ-69. Одни поедут в Хивинку, другие — к аэропорту, в наиболее опасные места.
Темнота почти не рассеялась, хотя было уже около семи. Зимний ветер встретил колючими шквалами холодной изморози.
Секретарь открыл дверцу передней машины и сел рядом с шофером.
— На Хивинку! — коротко бросил он.
Заработал мотор, и ГАЗ-69 зажег фары. Лучи света вонзились в темноту. Машины повернули налево, пересекли проспект Ленина, миновали кинотеатр «XXX лет Октября» и помчались к железнодорожному виадуку.
Члены бюро увидели, что положение еще более угрожающее, чем они ожидали. Никто не мог сказать, скоро ли удастся обуздать бешеный Джейхун.
«Прежде всего надо возводить и укреплять дамбы, — размышлял секретарь. — Остановить бег воды, затем обеспечить жильем оставшихся без крова. Снабдить людей питанием и одеждой. Да, впереди бессонные ночи и авральные дни».
Часа через полтора секретарь снова собрал совещание, теперь уже расширенное: на него пригласили руководителей всех предприятий и организаций города. Пока собирались, у всех на устах было только одно слово: «Вода!» А секретарь разговаривал по телефону с Ашхабадом — докладывал Центральному Комитету Компартии Туркмении о принятых мерах. Вьющиеся с проседью волосы секретаря разлохматились, хотя расческу он сжимал в левой руке.
— Напор воды очень мощный, — говорил он негромко. — Основные районы затопления — Хивинка и северная часть города. До аэропорта вода пока не докатилась… Видимо, достигла канала Дарьябаш. Да, принимаются экстренные меры… Штаб? Хорошо. Завтра? Обязательно встретим. Есть готовые помещения, но их мало. Возможно, используем школы… Хорошо, буду информировать.
В семь тридцать началось чрезвычайное заседание бюро. Создали боевой штаб по борьбе с наводнением, поставили задачи перед каждым членом бюро, руководителями городских организаций. Действовать надо было исключительно оперативно. Когда первые колонны автомашин выезжали для выполнения спецзаданий, воды Амударьи почти соединились с каналом Дарьябаш.
Машина, все десять колес которой утопали в воде, двигалась не быстрее стреноженного верблюда. Корпус ее мелко вибрировал, и звук буксующих скатов действовал на нервы. У шофера, молодого парня в выцветшем военном кителе, все левое плечо было мокрым и грязным: брызги из-под колес летели в кабину.
Рядом с шофером сидела молодая женщина. Прижимая к груди ребенка, она правой рукой крепко держалась за поручень. Малыш страдальчески кривился, плакал и отказывался от материнской груди. Измученная мать испробовала все средства успокоения, а тот все мотал головкой.