трела он не слышал, боли не почувствовал, но рука повисла как плеть… Какое-то шипение за спиной заставило лейтенанта обернуться. В этот момент впереди справа в кустах мелькнуло лицо немца в каске, на которую была наброшена маскировочная сетка. Это был разведчик. Сзади, в канаве, через которую лейтенант только что перешагнул, крутилась и шипела брошенная немцем граната. Взрыв оглушил лейтенанта, и он потерял сознание. Очнулся, когда почувствовал, что кто-то тащит его вниз с обрыва. «Кто-то» оказался его ординарцем ефрейтором Ореховым. В пещере, выдолбленной в стенке обрыва, лейтенанта наскоро перевязали. До сознания донеслись слова Орехова:
— Здорово попало!
Лейтенант лежал на животе, все происходящее воспринималось им с трудом. И все же через час он сумел встать. Своему заместителю младшему лейтенанту Чуркину бросил:
— Останешься за меня. Попытаюсь дойти до медсанбата.
Медсанбатовские палатки стояли на другой стороне Невы. Ширина реки в этом месте была с километр. Немцы обстреливали минами всякого, кто появлялся на льду; лед был испещрен затянувшимися и свежими пробоинами. От обстрела лейтенанта спас утренний туман. Но… в густом тумане он не заметил занесенной снегом проруби и неожиданно оказался в ледяной воде. Он держался за кромку льда левой рукой, правая безжизненно висела. Но плечевой сустав действовал, и он рывком выбросил раненую руку на лед. Течение тащило ноги под лед, но, может быть, именно оно и помогло ему выбраться. Правая безжизненная рука лежала на льду, левой он отталкивался, от кромки проруби, стараясь приподняться на затылке и вытолкнуть на лед лопатки. Но это не удавалось, потому что прорубь была шире его вытянутой руки. Однако отчаянным усилием, согнув в колене, он вытащил, на лед правую ногу. Она стала такой тяжелой, будто сапоги и ватные брюки были налиты не невской водой, а свинцом. Теперь на льду оказались обе руки, голова и нога. Лишь бы не обломились края проруби. Он вытащил вторую свинцовую ногу. Лед выдержал. Раненый повернулся на живот, потом снова на спину, потом снова на живот и ощутил под собой надежный сухой лед. Лейтенант поднялся на ноги. Сначала вода текла с него ручьями. Потом он начал, не снимая, отжимать левой рукой телогрейку и ватные брюки. Лютовал мороз. Пройдя несколько сот метров, лейтенант вышел к противоположному, крутому и обледенелому берегу Невы. Туман рассеялся, и лейтенант убедился, что подняться на дорогу, идущую над береговым обрывом, он не в силах и участь его, видимо, предрешена. Ну сколько он сможет выдержать? Час, два — не больше. Но… вскинув голову, он увидел санитарную телегу.
В медсанбате, в жарко натопленной брезентовой палатке, его раздели, перевязали, закутали в одеяло. Потом в крытой автомашине привезли в Ленинград, в госпиталь. Там дважды делали операции — из спины и ног извлекли четырнадцать осколков. Пуля не повредила костей руки и главных нервов, и через полгода рука стала работать…
Мысли Дорожнова вернулись к событиям сегодняшнего дня: жуткий свист и удар вулканической бомбы в след его ноги, пышущие огнем трещины. «Везучий я, — думал Алексей Николаевич, — везучий. Повоюем еще с вулканом».
В то время как Привалов и Дорожнов огибали конус с западной, южной и восточной сторон, у северной его стороны работали сотрудники Константина Ивановича — Лида Рожкова и Иван Ростовщиков. Аспирантка Рожкова, стройная девушка с карими глазами и копной густых вьющихся каштановых волос, выбивающихся из-под кроликовой шапки, была без каски. Каску она приторочила к рюкзаку — на всякий случай. Младший научный сотрудник Ростовщиков, рослый блондин с холеным лицом, тоже был без каски. Она лежала на отставленном в сторону рюкзаке. У обоих на шее висели респираторы.
Здесь, среди поля затвердевших, но еще не остывших лав, как по туннелю, текла маленькая лавовая речка. Бомбы сюда не долетали, сквозь провалы и трещины в туннеле можно было ежедневно отбирать образцы расплава и пробы газа, измерять вязкость лавы, снимать ее спектры и проводить некоторые другие исследования. На первых порах все работы группы велись здесь. Общие рекогносцировки, вроде сегодняшней, Константин Иванович взял на себя. Они были связаны с риском, а ему было гораздо спокойнее рисковать самому, чем разрешать это делать сотрудникам своей лаборатории. Дорожнову, своему старому товарищу, отказать в просьбе взять в сегодняшний маршрут он, однако, не смог. Уж очень хотелось Алексею Николаевичу не просто посмотреть на извержение, а по-настоящему прочувствовать его.
Лида и Иван отбирали вулканический газ… Взрывы в кратере производит он, лавовые реки колышутся им. Лава потому и жидка, что в ней растворено много газа. Железный стержень у истока такой реки входит в лаву легко, как в тесто. Она и похожа по структуре на обычное тесто, которое быстро поднимается под действием газа. Пожалуй, самая характерная черта застывшей лавы — ее пористость. А поры — это бывшие газовые пузырьки, заключенные в деформированную оболочку из вулканического стекла. Там, где лавовая река течет под затвердевшей корой, из трещин в коре всегда пробиваются струйки газа. Обычно он чуть синеватый, сизый. Он поднимается от всей поверхности лавы, но заметно это особенно хорошо там, где она течет в созданных ею же трубах. Если в крыше такой трубы пробить отверстие, из него повалит газ. Взять газ из жидкой лавы — да это редчайшая возможность! Очень важно знать его состав. Из горячих вулканических камней с течением времени возникла внешняя каменная оболочка Земли — земная кора. А эволюция вулканических газов привела к образованию океана, воздуха и в конечном счете жизни. Из компонентов, входящих в состав вулканического газа, особенно интересовали сотрудников лаборатории соединения углерода, водорода, азота, и в первую очередь вода, аммиак, синильная кислота, углеводороды. Они звенья в эволюционных цепочках, ведущих к возникновению жизни и к образованию нефти.
Титановая трубка вошла в узкую трещину в затвердевшей корочке над лавовым пузырем и нижним концом погрузилась в жидкую лаву. Лавовый пузырь «дышал»: газ сочился из трещинок; казалось, что под его напором корка над пузырем вот-вот будет взломана. Тогда лава может потечь прямо на них. За прошедшие сутки она уже вылилась в нескольких местах из открытой протяженной трещины шириной в метр, разрывающей по оси крутой, высотой в четыре-пять метров, хребтик, образованный над туннелем вздыбленными пластами ранее излившихся потоков. Лида и Иван расположились на восточном склоне этого хребтика, на вставших торчком глыбах старой лавы. Смачно чавкающий и шипящий пузырь находился как раз на уровне глаз. Огненный базальтовый расплав клокотал под панцирем затвердевшей корки в трещине в гребне хребтика. Из газовых вздутий в панцире жидкая лава легко могла вырваться на склоны. В нескольких метрах справа это только что произошло: из пузыря излился на кручу небольшой огненный ручей. Казалось весьма вероятным, что оставшийся расплав выплеснется прямо на них. Куда тогда бежать? За спиной, чуть ниже, лежало озерко лавы, покрытое тонкой коркой, которую иногда прорывали огненные язычки. Та же картина была и по другую сторону хрефтика. Отступать, впрочем, можно было вдоль него по глыбам старой лавы.
…Из титановой трубки выделялся газ. Чистый магматический! Лида надела на нее эластичную силиконовую трубку — газ пошел в систему.
— Бери шприц, Иван, качай! Время вдет.
— Да осточертел он мне уже, этот газ! У меня душа болит, что моя собственная работа не движется. Социалистическое обязательство срывается. — Иван, посмеиваясь, все же начал качать большой пятисотмиллиметровый шприц.
— Какое еще обязательство? — Лида замахала рукой: обожгла палец, поправляя титановую трубку.
— Такое, какое я взял: подготовить к весне кандидатскую диссертацию на тему: «Базальты Козловского вулкана». А кто виноват? Константин Иванович! Заставил ехать сюда, на извержение. Будто без меня не обойтись. Вот хотя бы ты — разве без меня этого газа не накачаешь? Ну накачаешь меньше или кто-нибудь поможет…
— Как ты скверно рассуждаешь, Иван. Такое извержение — редкость. А людей в лаборатории мало. Как же поступить Константину Ивановичу? И насчет газа ты тоже… Некрасиво. А козловские базальты… Что толку, если ты их подробно опишешь? Сто лет назад этим еще стоило заняться. А теперь и не перечесть, сколько базальтов описано с разных вулканов. Я на месте Константина Ивановича вообще сняла бы эту тему…
Ростовщиков отлично понимал важность изучения вулканического газа, но у него была забота — диссертация. Ей он и хотел бы подчинить все и вся. Первые дни он еще как-то скрывал это, но, увидев, что ему придется провести на извержении много времени, стал откровеннее. Он досадовал, что диссертация, а значит, и кандидатские «корочки» отодвигались куда-то в неопределенное будущее.
— Почему же это? — резко выпрямился Ростовщиков. — Тема вполне диссертабельная.
— Диссертабельная, слово-то какое. Вроде как бы беспроигрышная, где все наперед известно, что и как будет. А будет стандартная работа, от которой, как говорится, ни уму ни сердцу. — Лида говорила с горячностью, жестикулируя свободной рукой.
— Ну, это ты слишком! Тему мне как-никак рекомендовал академик…
— Академики бывают разные. Иные, вроде тебя, на диссертабельных темах научную карьеру сделали. А вот наш Привалов еще ни разу даже не выдвигал свою кандидатуру в академики. А почему? Потому, что поглощен работой, научными проблемами. А вот такие, как ты, не помогают ему, а мешают!
Ростовщиков уже набрал воздуху, чтобы произнести длинную тираду, но в этот момент увидел Привалова и Дорожнова.
Они подошли, смертельно усталые, поздоровались, с облегчением сбросили рюкзаки.
— Не на горячее ли место вы поставили рюкзак? Смотрите, прогорит! — усмехнулся Константин Иванович, глядя на Алексея Николаевича. Тот поспешно наклонился, ощупал камни, переставил рюкзак и оглянулся в ту сторону, откуда они пришли.
— Константин Иванович, до сих пор не верю, что выбрались из дьявольской западни.