— Неосторожно я поступил, взяв вас. Сколько раз дорогой клял себя за это.
— Зато условия эксперимента я как следует прочувствовал. Это главное. Не мне вам говорить, что, анализируя вулканические бомбы, пепел, шлаки, очень важно знать условия их отбора. А образцы, отобранные собственными руками, анализировать особенно приятно. — И, обращаясь к Ивану и Лиде, Алексей Николаевич добродушно пробасил: — Мы с вашим шефом сегодня едва не угодили прямиком к Плутону. Пересекли несколько раскаленных трещин, лавовую речку, вдоволь наглотались вулканического газа. Но это все эмоции новичка! А у вас как дела?
Иван угрюмо промолчал, Лида серьезно ответила:
— Хорошо! Константин Иванович был прав. Нам удалось сегодня откачать газ, погрузив трубку на полметра прямо в лавовый пузырь.
Привалов пришел в восторг:
— Вот это здорово! В Советском Союзе такие пробы взяты впервые! Но их и в мире считанные единицы. Алексей Николаевич! Захватите с собой завтра этот бесценный груз? На интересующие нас компоненты такие пробы еще никто не анализировал!
Привалов дал кое-какие указания своим сотрудникам и, сказав, что Алексей Николаевич завтра улетит, попросил взять еще пробу конденсата. Потом оба профессора опять впряглись в лямки рюкзаков и устало двинулись к приюту «Извержение».
Он похож на маленький кораблик, скрывшийся от разгула стихии в надежной гавани. Каменные навалы высотой в несколько метров ограждают его с трех сторон от сильных ветров и метелей. И в пургу, чтобы прочувствовать ее силу, недостаточно просто выйти из домика. Надо немного отойти от него или подняться на расположенную рядом вертолетную площадку. Но, несмотря на такое ограждение, в одно из его двух маленьких окошек видно зарево действующего кратера и багровые облака над ним.
Домик сколочен из досок. Вдоль стен в два этажа нары. Железная печь с длинной трубой. У печи сушилка. Посередине раскладной походный стол. Несколько керосиновых ламп, свечи. К стенам кусочками лейкопластыря приклеены цветные иллюстрации из «Огонька».
…В доме бывают гости — горностаи. Обычно визиты их ограничиваются сенями, где на полках сложены продукты. Сначала зверькам понравилась баночная селедка, потом — мороженая говядина. Горностай — небольшой симпатичный зверек. Изящно выгибает длинное узкое тельце. Мордочка миниатюрная. Шерсть белоснежная, но у одного из гостей приюта «Извержение» самый кончик хвоста черный. Горностаи не боятся людей и лакомятся в сенях мясом в их присутствии.
Недалеко от домика, к северу и к югу от него, вдруг стали возникать отдушины в снегу. Стоят морозные дни, а из отдушин поднимается пар. Вокруг их устьев образуются белые венчики снежных цветов. Находятся отдушины на одной линии, проходящей через вулканические конусы и через домик. А что, если здесь возникнет новый кратер? Такая мысль не могла не прийти в голову.
Каждый вечер и утро обитатели домика любовались действующим конусом. Сейчас, когда он выбрасывает мало пепла, он кажется гигантским светильником. Бомбы уже не летят так высоко, как прежде. Они редко поднимаются над его кромкой выше полукилометра, но раскаленная взрывающаяся лава освещает столб белых и сизых газов и паров над кратером.
Ночью и в сумерки от приюта «Извержение» хорошо видны огни лавовых потоков. Самые яркие — русла текущих лавовых рек. Они непостоянны: исчезая в одном месте, появляются в другом.
От северного основания действующего конуса до приюта «Извержение» два километра. Привалов и Дорожнов приближаются к нему. Идет пушистый снежок, и падает легкая лавовая пена. Небо вокруг удивительно нежно-голубого цвета, а заснеженная земля, покрытая бесчисленными обрывочками ажурной лавовой пены, бледно-сиреневая. Черный конус обрамлен фиолетово-синей полосой. Над жерлом стоит столб бело-розовых паров и темно-малиновая пепло-газовая туча. Взрывы слышатся через каждые пять-шесть секунд, и тогда черная поверхность конуса покрывается желтыми и красными бомбами.
В домике трое — Саша Пшеницын и Юра Плачев из лаборатории Константина Ивановича и журналист Виктор Березкин. На столе разложены вулканические бомбы, куски лавы, шлак. Пшеницын, высокий, статный, со светлыми усами, возится у печки — готовит ужин. Он геолог, и все разложенное на столе — его. Юрий Плачев сухощавый, темноволосый, с тонкими чертами лица. Он физик, занимается съемкой спектров вулканических газов, определяет вязкость и температуру лавы. Полулежа на нарах, он перелистывает стопку журналов и рукописный «Альманах». Виктор Березкин похож на Плачева — такой же невысокий брюнет. Когда-то работал кинооператором. Он и здесь с фото- и киноаппаратурой ведет съемку, но главное для него — понять смысл работы вулканологов, чтобы написать о ней. Вот и сейчас он сидит на нарах и что-то записывает в блокнот. Все трое в шерстяных свитерах, меховых унтах. Плачев и Березкин накинули на плечи полушубки. Здесь это домашняя одежда вроде халата. В полушубках ходят и на ближайший наблюдательный пункт, где установлен штатив, бродят в окрестностях домика. В маршруты же выходят в свитерах, штормовых костюмах и резиновых сапогах. За плечами рюкзак, в нем на всякий случай телогрейка. Важная деталь одежды — рукавицы. Они предохраняют и от холода, и от жара лавы, и от острых камней, падать на которые приходится часто. Брезентовых рукавиц запас солидный, так как они постоянно прогорают, когда берешь образцы раскаленной лавы. Пожалуй, подошли бы здесь асбестовые рукавицы.
Сегодня молодые люди в маршрут не пошли: пришлось ремонтировать крышу приюта после очередной метели. Ночью ветер со страшной скоростью нес не только снег и пепел, но и колючие кусочки шлака.
Плачев спустил ноги с нар, раскрыл рукописный «Альманах».
— Вот послушайте, каково?
Мирозданье.
Звездный бег.
Черный камень.
Белый снег.
Взрывов праздничный салют.
Домик. Печка. И уют…
Он прочитал нараспев и пояснил:
— Это о нашей хижине. Кто-то в прошлую смену написал. А вот еще. «Десять заповедей обитателям приюта». Заповедь первая. Если тебе не надоела жизнь, не пренебрегай каской. Этот головной убор полезнее многих других. Заповедь вторая. Если в пургу заблудился, возвращайся к действующему конусу. Там можно в тепле переждать непогоду. Заповедь третья. Не ходи по лавовым торосам без рукавиц. Заповедь четвертая. Не лезь в горячий шлак. Он коварен. В нем нетрудно испечь ноги. Заповедь пятая. Если бомба упала рядом с тобой, радуйся, что не на тебя…
Плачев отложил «Альманах» в сторону.
— Ну, это все для нас не ново. Я вам сейчас прочту кое-что из другой области. — Он порылся в кучке журналов, вытащил один, полистал:
— Журнал «Памир» (почему-то в юмористическом разделе) глаголит: «Да сохранит нас аллах от дел, ведущих к сожалению и огорчению!» Не правда ли, хорошо сказано?
— Что касается вашего брата-вулканолога, то пусть аллах вас просто сохранит, — бросил реплику Березкин. — Кстати, Саша, — он посмотрел на Пшеницына, — ты на какой воде ужин готовишь? Снег растопил?
— Нет, снег же с пеплом. Снежная вода еще кислее и противнее, чем из озерка. Так что, Витя, будь доволен, на проверенной воде из проруби, с мышьяком и с фтором! Как утверждает профессор Привалов, для пессимистов она вредна, для оптимистов сойдет за лечебную. — Пшеницын бросил в кипяток куски мороженой козлятины.
Его ответ явно встревожил Березкина. Воду они брали из небольшого озерка в провале старого лавового потока. Как показали анализы, фтора и мышьяка она содержала в десять раз больше нормы. Каждое утро один из них с двадцатилитровым бидоном преодолевал высокую каменную насыпь, опускался в провал и продалбливал ломом замерзшую за ночь прорубь. Иногда в проруби показывался большой жук-плавунец. Он был всеобщим любимцем. Все рассуждали так: раз живет в озерке жук, значит, и вода в нем не такая уж вредная. Пробовали они и снег растапливать. Но чистого снега практически не было. К нему всегда примешивался пепел. Снежный покров в разрезе походил на слоеный пирог из пепла и снега с примесью того же пепла. С некоторых пор воду для питья им стали забрасывать вертолетом, но она была на исходе.
— Шутки сейчас неуместны, Саша, — сказал Березкин, — ты ведь знаешь, что Андрей Трифонов, который месяц пил эту воду, умер от цирроза печени.
— Андрей жаловался на печень после перенесенной им болезни Боткина, — возразил Пшеницын. — Но я лично думаю, что на его печень повлияла не столько эта вода, сколько вулканический газ. Наглотался он его предостаточно. Газ — вот в чем для нас главная опасность.
— Об этом я читал и у Гаруна Тазиева, — подтвердил Плачев.
— А раньше я думал, что главная опасность на извержении — это раскаленные бомбы… — Пшеницын подбросил в печку поленьев.
— Бомба — это уж определенно, — откликнулся Плачев. — В лаву провалишься — тоже крышка…
— Да не всегда, — не согласился Пшеницын, — как повезет. Под Володей Хмелевым кровля над лавовой трубой провалилась. Так ведь выскочил. Но что это за разговор мы завели?..
— Это я виноват. Я завел, — покаялся Березкин. — Но мне этот разговор интересен… Даже нужен. Думаю я написать о вашей работе очерк «Цель. Риск. Награда». Все ясно мне пока только с риском.
— А насчет цели разговор нужно вести с Константином Ивановичем. Принцип у него такой: «Раскрытие тайн бога Огня оправдывает личный риск вулканолога». — Пшеницын стал снимать камни со стола и перекладывать на свои нары.
— Труднее всего, Витя, у тебя будет с наградой, — грустно улыбнулся Плачев. — Как это в песне поется: «А удача — награда за смелость»? Научное открытие — вот для нас высшая награда. Но это не просто удача… Что же касается других наград, Витя, — продолжал Плачев, — то мы о них не думаем. Впрочем, не думать о наградах — это, так сказать, компонент хорошего тона. Так вот, иногда думаем и даже говорим о них, но с юмором.
Пшеницын зажег свечу и поставил ее на стол.