— Беспокойно как-то. Наших долго нет. Спокойнее, когда сам в маршруте. А когда ждешь других, мысли всякие в голову лезут…
— Сегодня, действительно, есть повод волноваться, — сказал Березкин. — Константин Иванович потащил гостя вокруг конуса… А Рожкова отбирает газ с этим типом.
— Да сохранит нас аллах… — Плачев театрально воздел руки к небу. — Я тебя не понимаю, Саша. Почему ты сам не взялся помогать отбирать газ Лиде? Зачем нам нужен здесь Иван, когда он все время норовит удрать отсюда?
— А затем, что раз он в нашей лаборатории, то нечего ему в такое время заниматься своими дурацкими делами, — раздраженно ответил Пшеницын. — У нас рук не хватает. Мы с тобой можем помогать Лиде лишь эпизодически.
Раздражение Пшеницына было вызвано тем, что он сам думал точно так же, как его друг Плачев. Можно успеть все: и справиться со своей работой, и помочь Рожковой. Но Пшеницын считал, что нельзя позволять кому-нибудь печься лишь о личном, о своей диссертации. Пусть и Ростовщиков поможет общему делу, столь важному и нужному.
И потому повторил упрямо:
— Да, Юра, и ты и я можем помогать ей только эпизодически.
— Я и ты — это совсем не одно и то же, — возразил Плачев. — Закон избирательного притяжения знаешь? Не знаешь? Тем не менее, как и все в природе, ты ему подвластен… И Лида тоже…
— Да не подначивай ты его, Юра. У него и так душа не спокойна, — вступился за Пшеницына Березкин. — Чу, кажется, пришли.
До них донесся скрип снега и неразборчивые голоса. Дверь распахнулась, и в домик, как два облепленных снегом медведя, ввалились Привалов и Дорожнов.
— Добрый вечер! Вот здорово, тут и ужин готов, пахнет просто изумительно! А сколько сейчас времени? Мы на вечернюю связь не опоздали? — Привалов подошел к рации, включил ее, надел наушники: — Ка-эр-эс, ка-эр-эс, я ка-эр-эс четыре, я ка-эр-эс четыре, как меня слышите? Как меня слышите? Прием. — И после паузы — Добрый вечер, на связи Привалов. Примите сводку. Частота взрывов средняя, 30 в минуту. Высота полета бомб до 500 метров. Разлет бомб в стороны до 500–600 метров. Дебит лавовых рек до 20 миллионов кубических метров в сутки. Скорость до 1 метра в секунду. Температура до 1200 градусов Цельсия. — Он повторил сводку, а потом продолжал — Таня! Примите, пожалуйста, еще радиограмму инженеру по полетам Краковскому: «Согласно договоренности завтра с утра ждем вертолет за профессором Дорожновым, за пробами и образцами. Общая загрузка 800 килограммов». Как поняли?.. Спасибо! До завтра.
Дорожнов подошел к своему рюкзаку, достал бутылку коньяку, поставил на стол:
— Объявляю: мне сегодня стукнуло пятьдесят пять, и я рад, что встречаю эту дату в столь романтической обстановке.
— Сердечно поздравляем, Алексей Николаевич! — Пшеницын, Плачев, Березкин подошли пожать руку Дорожнову.
— Ура Алексею Николаевичу! — крикнул Пшеницын.
— Ура! — дружно поддержали все.
В этот патетический момент в приют вошли Рожкова и Ростовщиков.
— Слава богу, наконец-то. — Пшеницын помог Лиде снять рюкзак. — А у Алексея Николаевича сегодня день рождения. Помоги мне, пожалуйста, накрыть стол.
Лида выглядела расстроенной. «Должно быть от усталости», — подумал Пшеницын.
Когда сели за стол и разлили коньяк по кружкам, встал с раскладного стула Константин Иванович:
— Ну что ж, за именинника. У него за плечами фронт, ранение, боевые ордена и двадцать лет работы в районах Крайнего Севера. А сегодня в свои пятьдесят пять профессор Дорожнов снова бегал под бомбами… вулканическими. Здоровья вам, успехов и радости, дорогой Алексей Николаевич!
Все встали. Сдвинули кружки. Выпили. Сели. При сильных взрывах вулкана домик вздрагивал, пламя свечей тоже вздрагивало в такт взрывам.
Поднялся Дорожнов.
— Я рад, что отмечаю этот день с вами, с вулканологами, здесь, почти как во фронтовой землянке. Рад, что приобщился к вашей работе, что передо мной, как и перед вами, открылась заманчивая цель: показать, что все мы, собственно, в конечном счете дети вулканов!
— Мы — дети вулкана! Это звучит, — сказал Пшеницын. — Предлагаю тост за сынов вулкана!
— А как же дочери вулкана? — спросила Лида.
— За сынов и дочерей вулкана! — уточнил свой тост Пшеницын.
— Вулканы-разрушители, прогноз извержений, использование гидротермальной энергии — это все давние, очень давние проблемы, — сказал Березкин. — Но вулканы — творцы земной коры и океанов, воздуха и самой жизни… От этой идеи дух захватывает! Константин Иванович, пожалуйста, расскажите о ней в двух словах. Хотя боюсь, моя просьба не ко времени, — добавил он, взглянув на утомленное лицо профессора. Пшеницын тоже посмотрел на своего руководителя:
— Витя, позволь мне взять слово. Я ученик Константина Ивановича и хочу его от тебя защитить и ответить на сей раз за него. Ты знаешь, сколько Гремящий изливает лавы ежедневно? Двадцать миллионов кубометров. А все вулканы Земли за год извергают в среднем не менее трех миллиардов тонн вещества. Действуют же они четыре с половиной миллиарда лет. Вот тебе и земная кора! Вулканы извергают водяной пар и газы — отсюда гидросфера и воздух. Собери щепоточку вулканического пепла, промой дистиллированной водой — и ты обнаружишь в ней соль. Это и есть ответ на вопрос, почему вода в океане соленая. Ну, а более подробный рассказ о роли вулканических процессов в формировании внешних оболочек Земли и преджизни отложим до другого раза.
— Ну хорошо, — сказал Дорожнов и подмигнул Березкину. — Вы по крайней мере расскажите нам с Виктором вкратце, чем именно занимаются вулканологи на извержении. Ну вот Лида, Иван, Юра, вы лично.
— А вы будто не знаете? Ну да ладно. Девчоночка изучает газовые компоненты как возможные исходные вещества для синтеза биологически важных соединений. Иван, — Пшеницын усмехнулся, — самоотверженно ей помогает. Юра Плачев исследует физику процессов, происходящих в магме и в пеплово-газовой туче: градиенты температур и давлений, спектры вещества, электрические разряды. Я исследую продукты извержений как катализаторы химических реакций. А все вместе во главе с Константином Ивановичем мы служим новому направлению в науке, направлению, возникшему на грани; вулканологии и биохимии.
— За исключением меня, — вдруг сказал Ростовщиков. — Я не верю в новые направления. Это шаткая почва… особенно для соискателя. Пусть моя работа будет рядовой, не выдающейся: я на многое не претендую, зато диссертабельной, хотя некоторым это слово и не нравится. И защищать я намерен вовремя, несмотря на любые извержения. — Ростовщиков с вызовом посмотрел на Привалова. — А вот посмотрим, как аспирантка Рожкова справится со своей темой.
Эта выходка Ростовщикова была вызвана раздражением от речи Пшеницына. Слово «девчоночка» действовало на него, как на быка — красная тряпка. Уверенность Пшеницына, что они с Константином Ивановичем поймают «журавля в небе» — найдут доказательства того, что природа делает первый шаг от неживого к живому в процессе вулканического извержения, тоже бесила его. Он чувствовал, что она, эта их уверенность, унижает его, Ростовщикова, с его «синицей в руке», с его надежной, беспроигрышной, но такой заурядной диссертационной темой. Он был зол и на Лиду. Ему хотелось и досадить ей, и показать свою смелость: не каждый решится вести себя с заведующим лабораторией так дерзко.
— Ты, Иван, пошляк… — возмущенно начал было Пшеницын, но осекся, увидев, что Привалов делает знак не реагировать на этот выпад. Мол, не время сейчас затевать сцены. Сам Привалов, пропустив слова Ростовщикова мимо ушей, больше был озабочен настроением Рожковой.
— Лидочка, почему вы сегодня такая мрачная? — повернулся он к ней.
— Константин Иванович! — Лида теперь чуть не плакала. — Иван газовые пробы разбил, несколько самых ценных!
— Ну, наконец-то дошли до некой исходной точки. — Привалов сбросил с плеч рюкзак и посмотрел на часы. — Поздновато уже.
— Я провозился со спектрографом. — Плачев тоже снял рюкзак. — Не надо было меня ждать. Я бы догнал.
— Ладно уж… — Пшеницын поставил и свой к их рюкзакам. — Константин Иванович, вы сегодня на утренней связи не были, а я забыл сказать. Получили радиограмму… от Алексея Николаевича. Из Москвы. Смысл такой: взятые им с собой пробы уже анализируются в ряде институтов.
— Так, так… А что нас ждет сегодня? Знаете, мне приснилось, что мы взяли пробы газа в самом истоке лавовой речки… Сегодня мы разделимся на две группы. Ростовщиков, Березкин и я работаем с восточной стороны конуса, Саша, Юра и Лида — с западной. Задачи у обеих групп одинаковые: отбор свежей лавы, горячих бомб, шлака, пробы газа и конденсата. И как всегда, определение дебита, температуры и вязкости лавы. Вечером повторим съемку спектра лавы… Здесь и встречаемся. В шестнадцать ноль-ноль. Возвращаться домой будем вместе.
Разговор этот происходил на берегу ближайшей к приюту лавовой речки, на традиционном месте режимных наблюдений.
— И да сохранит нас аллах от дел, ведущих к сожалению и огорчению! — Плачев первым надел рюкзак. — Пошли!
Вскоре обе группы скрылись за лавовыми торосами. В последние дни вулкан особенно интенсивно работал. Свежими бомбами было усеяно все его основание. На склоны же бомбы падали непрерывно. Отдельные взрывы были похожи на пушечные выстрелы. Сначала из жерла вылетала огненная масса полужидких кусков лавы, потом доносился звук взрыва, от которого вздрагивали окрестности конуса. На западном и восточном подножиях появились новые лавовые речки. Исследователи еще не видели столь жидкой лавы. Брошенный в нее камень тонул почти сразу. К этим подвижным лавовым речкам можно было подойти вплотную. Скорость их у истоков даже на пологих склонах часто превышала метр в секунду. Истоки были особенно интересны. Лава в них была наиболее горячей и жидкой. Но достичь их бывало нелегко. Они не оставались на одном месте даже в течение суток. И чтобы найти исток, надо было пройти многие сотни метров по застывшим, но горячим еще лавовым торосам. В истоке лавовой речки можно было длинной железной палкой оторвать кусок вязкой массы и придать ей любую форму. В минуты отдыха Пшеницыну и Плачеву доставляло удовольствие это занятие. Из