Потом еще приток, потом озера, вытянутые по течению воды. А дальше первые лодки, паромы, мосты, водопои, причалы и пристани, катера, теплоходы, водокачки, плотины, каналы. Отразятся в воде селения большие и малые, огромные города, шалаши рыбаков, обрывы, леса, степное небо, речные огни. Почти четыре тысячи километров пути у реки — красавицы и работницы. А тут, в колыбельных лесах, забот у нее никаких. Полуденный сон, тихие детские шалости в камышах…
С горки от старой церкви спускается парень с ведерком.
— Для самовара?
— Для него. Заходите на чай из волжской водицы.
Заметив колебание — можно ли пить прямо тут, из ключа? — парень откинул волосы и, нагнувшись, припал к воде.
— Пейте. Чистая и здоровая. Пили ее всегда. Монахи раньше считали даже целебной.
Вода отдает настоем травы, но холодная и на вкус очень приятная.
— Кощунством кажется даже умыться в этой воде…
— Да, — соглашается парень, — родник… А между прочим, мыли в нем тут сапоги. Сейчас я вам покажу…
Он уносит ведерко в дом на горе и, вернувшись, достает из кармана погнутый черный патрон от немецкой винтовки.
— Тут, под березой, нашел. Дошли сюда. На этом месте как раз снимались — «мы у истока Волги». Дед мне рассказывал: гоготали, мыли в этой воде свои грязные сапоги. Страшно подумать, что стало бы с нами со всеми, если бы там, ниже по Волге, их бы не повернули…
Все, что стало великим, — человеческая жизнь, река, событие, путь, творение — всегда привлекает людей своим началом, истоком: откуда и как пошло? Если хотите узнать поэта, побывайте у него на родине, говорил Гёте.
Исток Волги люди знали давно, хотя научно географы подтвердили его только в конце минувшего века. И надо думать, величие Волги, а не свойство воды заставляло христиан-богомольцев совершать паломничество в эти глухие места, «к святому ручью».
В 1649 году в царствование Алексея Михайловича основан был монастырь, святыней которого был этот ключ, дающий начало Волге. Петр Великий, не слишком благоволивший к монастырям, этот жаловал и вниманием, и средствами, и богослужебными книгами. Однако глушь, удаленность от дорог и бедность местного люда не дали окрепнуть монастырю. Он захирел, и деревянные постройки за год до смерти Петра сгорели. От огня уцелела только часовенка над истоком. Паломники продолжали сюда идти, и часовенку подновляли, а когда она сильно ветшала, «на деньги, собранные в кружку», ставили новую. Нынешний домик с остроконечной крышей традиционен. На многочисленных снимках именно этот домик известен как символ начала Волги.
Домик закрыт на ключ. И эта мера оправданна. Люди бывают тут разные, и место общего поклонения должно быть в покое. Однако всякий, кто пожелает увидеть круг темной воды в полу на сваях стоящего теремка, легко может ключ получить.
«В Волго-Верховье разыщите Нину Андреевну Полякову. Ключи от домика у нее», — сказали провожавшие нас в Осташкове.
Найти старушку проще простого: в Волго-Верховье всего двенадцать домов, а Нина Андреевна — единственное «должностное лицо» в деревне. Зимой она расчищает дорожку к истоку, а летом, когда идет сюда много людей, ее дело — присматривать за порядком.
Нина Андреевна сгребала сено и издали нам покричала:
— Ключи от Волги (так и сказала: «От Волги») на гвоздике возле двери. Открывайте, а я приду.
Ключ оказался на месте, и минут через пять мы стояли в домишке с непокрытыми головами.
Чистые стены, обитые тесом, полосы света через окошки, запах воды и смолы. И вот он у ног, символический круг-колодец, означающий: в этой точке начинается Волга. Аккуратный — метр в поперечнике — круг. Вода таинственно-темная. Движение родниковых струй Незаметно, однако оно тут есть. В окошко видно: вода из-под домика утекает.
— Ну, помолились? — улыбается на пороге Нина Андреевна. — Не вы первые, не вы последние. Идут и идут. На горе, слышишь, погомонят, а тут как-то все утихают. Стоят и молчат.
Старуха запирает домик на ключ, черпает из ручья два ведерка воды и, охотно отдав нести их до дому одному из «паломников», продолжает рассказ-размышление:
— Разные люди. И скажу вам, едут со всего света. Германцы недавно на кино тут Волгу снимали. Попросили цветной платочек надеть. Молодые совсем ребята, обходительные. Японцы тоже снимали. Небольшие росточком, шустрые, головы у всех черные. Тоже не дурные люди…
— Нина Андреевна, вы сами-то Волгу в ином каком месте видали? — спрашиваю я напоследок.
Нет, в другом месте Волгу Нина Андреевна не видала. Шестьдесят девять лет живет она безвыездно у истока. Схоронила умершего от ран мужа, взрастила трех сыновей.
Виктор шофером в Нелидове, Николай в Мурманске большие электрические столбы подымает, Алексей в Баку водолазом. И я вот тоже при должности. Соберусь умирать, скажу, чтобы тут, на горке, и положили. Хочу видеть все, как сейчас вижу.
На прощание мы постояли возле дороги на теплом песчаном холме. Вечернее солнце золотило в низине верхушки леса, удивленно и радостно глядел на мир белобровый домик над родником. Одеяльцем тумана накрылось узкое руслице Волги.
— Люди вот умирают, а она течет и течет… Ну, с богом. Если еще приедете — ключ на гвоздике возле двери.
Раза два мы еще оглянулись помахать старушке рукой и, как могли скоро, двинулись к лесу…
Шли потом уже в темноте, с фонарем. Опять лужи, хлопанье крыльев невидимых птиц. Ярко светились, попадая в луч фонаря, соцветия таволги у дороги. Усталость скрыла на время яркие впечатления дня. Вместо них в голове почему-то всплыли и обозначились древней таинственной связью три слова: Волга, иволга, таволга. В такт шагам они повторялись, следуя друг за другом, несчетное число раз: Волга — иволга — таволга… Под музыку этих слов я, помню, и шел до ночлега.
Игорь Фесуненко
ОПЕРАЦИЯ «СПАСЕНИЕ В СЕЛЬВЕ»
Документальная повесть
Рис. А. Кретова-Даждь
О том, что индейцы приготовились к штурму базы Кашимбо, ее гарнизон узнал случайно. В тот июньский рассветный час, подлетая к базе, командир третьей воздушной зоны бригадейро[1] Рубен Серпа запросил по радио условия посадки. В этих местах, прежде чем сесть, необходимо, чтобы кто-нибудь проверил, не упало ли дерево на просеку, служащую «аэродромом», не разгуливает ли по ней веадо[2] из сельвы, чтобы погреться на солнышке. И когда дневальный пошел узнать, все ли в порядке, он увидел в утреннем тумане индейцев. Они прятались за кустами и, видимо, готовились к атаке.
В Кашимбо объявили тревогу. Бригадейро Серпа предупредили, что посадочная площадка окружена индейцами: Бригадейро не растерялся. Как писали впоследствии бразильские газеты, «демонстрируя отличное мастерство вождения самолета и личное мужество, он дважды прошел над полосой и соседним участком сельвы на бреющем полете, почти касаясь шасси верхушек деревьев». Занявшие круговую оборону солдаты видели, как индейцы обратились в бегство, бросая луки, стрелы, боевые дубинки.
Тогда бригадейро приземлился. Приняв рапорт дежурного, он приказал выставить охрану вокруг сараев, в которых размещалась база. Предвидя, что индейцы после его отлета вернутся, бригадейро распорядился не терять бдительности, поддерживать связь с командованием в Белеме и вызвал по радио подкрепление. После этого он улетел, а крошечный гарнизон Кашимбо — дюжина солдат под началом сержанта Гомеса — приготовился к отражению новой атаки индейцев.
В тот же день, 15 июня, офицер гарнизона Белема лейтенант Велли появляется дома намного раньше обычного. «Джип» с работающим мотором стоит у калитки. Лейтенант торопливо целует жену и четырех дочерей:
— Лечу в Кашимбо на несколько дней. Получили приказ бригадейро Серпа отогнать индейцев, которые бродят вокруг базы.
Привыкшая к разлукам жена спокойно смотрит с веранды, как машина, подняв столб красной пыли, исчезает за углом.
На аэродроме Вал-де-Кан все уже готово к отлету. Прогреты моторы старенького «Дугласа» С-47. Полтора десятка солдат подымаются на борт. На такси подъезжает капитац медицинской службы Пауло Фернандес. Последними прибывают сертанист[3] Афонсо да Силва и прикомандированный к нему в качестве переводчика индеец Боророти Бетао.
Сделав круг над Белемом, «Дуглас» берет курс на Жакареакангу, где предстоит дозаправка. Солдаты принимаются за продукты сухого пайка. Радиотелеграфист Годиньо отстукивает в Жакареакангу просьбу о приеме «борта 2068», как именуется «Дуглас». Командир корабля Ногейра рассказывает второму пилоту свежий анекдот.
В 16.45 «борт 2068» приземлился в Жакареакангё для дозаправки. Никто впоследствии не сумел объяснить, почему он пробыл там свыше пяти часов. Казалось бы, нужно было торопиться: в Кашимбо ждут помощи. И тем не менее «Дуглас» вырулил на взлетную дорожку лишь в 21.40, когда на сельву уже опускалась ночь. Словно предчувствуя недоброе, Годиньо, прежде чем подняться в самолет, сказал радисту Жакареаканги:
— Послушай, Мираси… Не отходи от аппарата. У меня пошаливает радиокомпас. Ты же знаешь: в этих местах без него как без глаз.
На борту самолета было два радиокомпаса. «Пошаливал» второй, первый же не работал уже давно. Инструкция запрещала подниматься в воздух с таким дефектом навигационной аппаратуры. Впрочем, что такое инструкция?.. Люди просят о помощи. Они ждут. И «борт 2068» берет курс на Кашимбо, где, опасливо озираясь, солдаты крошечного гарнизона готовят костры вдоль посадочной полосы.
Через час после вылета радист Мираси в Жакареакангё слышит позывные Годиньо:
«Вышел из строя второй радиокомпас. Нахожусь в 20 минутах от Кашимбо. Стараюсь выдерживать курс 85, чтобы выйти на Кашимбо»