— одевание и закрепление металлического шлема — самая ответственная операция. Когда шлем одет и привинчен на горловину, водолаз чувствует себя увереннее. Теперь не страшно и погрузиться. От шлема тянутся на катер шланги — воздушный и телефонный. Снабжение воздухом принудительное, и водолазу остается только спокойно дышать и стравливать лишний воздух из-под шлема. По телефону он может дать команду о добавке или сокращении подачи воздуха, сообщить о своем состоянии, попросить «потравить» шланг, поднять его, водолаза, на борт или сделать еще что-нибудь.
Итак, водолаз в шлеме, ему завинтили окошко иллюминатора, шлепнули ладонью по шлему — сигнал готовности, и он медленно опускается с трапа в морскую воду. Потравив излишки воздуха через клапан, который он нажимает головой, водолаз скрывается под рябью волн.
Мы, аквалангисты, всегда с участием смотрели на длительную операцию снаряжения водолазов. Наш гидрокостюм «Садко-1» позволял одеваться почти самостоятельно. Незначительная помощь товарища — и мы готовы. Акваланг за плечами, воздух подключен, можно нырять с борта. Но войти в воду с трапа удобнее и приятнее. Шлепаешь по нему ластами, вода постепенно обжимает ноги, потом тело, море холодит, сам ты почти ничего не весишь — кувыркайся в толще воды как хочешь. Последняя ступенька трапа; окунув маску в воду, промываешь ее изнутри, чтобы не потело стекло, стравливаешь через полушлем излишки воздуха, которые собрались где-то возле шеи, и отталкиваешься от поручней, уходя в глубину.
Внизу виден водолаз, который выпускает шлейф воздушных пузырьков. Нагнувшись, он отыскивает добычу. Вот медленно, как в кино при замедленной съемке, оторвал одну ногу от каменной площадки, поросшей мелкими водорослями, и, оттолкнувшись второй ногой, скакнул вперед. Если течения у дна нет, водолаз держит в скафандре много воздуха. Общий вес водолаза, скафандра и грузов почти уравновешен этим воздухом, и водолаз может сделать этакий легкий скачок. Но даже при незначительном течении такие манипуляции рискованны: вода потащит неуклюжее существо совсем не туда, куда надо. В этом случае помогают свинцовые подошвы ботинок, нагрудные и заплечные свинцовые бляхи; воздух почти весь стравливается, и тяжесть грузов как бы прижимает ноги к грунту.
Нагнувшись навстречу течению, наш труженик пытается зацепиться ботинками за грунт, скребет его подошвами и медленно продвигается по выбранному пути. В руках у него багор, на груди на специальном крючке висит питомза — плетеная сетка с жесткой горловиной. По мере заполнения ее трепангами водолаз накапливает воздух в скафандре, чтобы уравновесить вес добычи.
Мы ныряем к добытчику, жестикулируем перед его иллюминаторами; он в ответ улыбается, разводит руками: вот, мол, каково его рабочее место — и продолжает свое дело.
Нам держаться в воде легче: мы ведь можем плавать. Ласты — великое дело, и с течением при достаточном опыте можно справиться.
Под водой, как и в любом уголке живой природы — лесу, поле, степи, шумное вторжение человека нарушает естественную гармонию. Все обитатели морского прибрежного каньона, куда мы стремимся вслед за водолазом, реагируют на наш визит примерно так: «Спасайся кто как может!» Рыбы прячутся в щели между камнями и в водорослях, креветки и крабы спешат туда же, гребешки и мидии захлопывают створки; кажется, что даже ежи и звезды замерли, насторожились. Поначалу мы сетовали на то, что место погружений выбрано неудачно, так как встречали только малоподвижных обитателей — звезд, трепангов, мидий да морских ежей. Но пришел день, когда мы научились находить и очень подвижные существа, а некоторые из домоседов оказались на поверку резвыми скакунами.
Погружались мы вдали от берега — до первого мыска метров триста, но под нами была отмель — глубина не более двадцати метров. На подводных каменных холмах — местных возвышенностях — живности оказывалось больше. Здесь более интенсивное освещение и тепла побольше.
Плыву сквозь сплетение зелено-коричневых, гибких и длинных шнуров. Это водоросль хорда, она цепляется за неровности камней ризоидами — разветвлениями на нижней части стебля, тянется к поверхности воды. Но вот хорда кончается, впереди песчаная поляна с одиноким камнем посередине. Около камня видна хорошая семейка мидий, вокруг на песчаном грунте много плоских круглых раковин с ребристой поверхностью. Это промысловый гребешок.
Ложусь на дно около крупного моллюска, который при моем приближении захлопнул створки. Хочется сфотографировать его с близкого расстояния. Аппарат готов к съемке, конденсаторы электронной лампы-вспышки зарядились — вижу сигнал неоновой лампы. Проходит минута, другая — створки раковины разомкнулись, показались щупальца, которые белыми ресничками опоясали края розовой мантии — его тела. Между щупальцами черные точки. Это глаза животного. Гребешок различает светотень и при колебаниях воды или изменении освещенности закрывает створки, издавая характерный щелчок. Мой моллюск размером с десертную тарелку, видимо, уже не молод: на верхней, более плоской створке раковины поселились какие-то животные, которые построили здесь извилистые домики — тоннели. Нижняя створка погружена в песчаный грунт.
Мелкие особи гребешков довольно легко парят в воде. Резко закрывая створки раковины, они выталкивают струи воды из внутренней полости, создавая реактивную силу, которая позволяет им толчками передвигаться. Известно, что и крупные гребешки меняют места обитания. Они откочевывают на зиму в более глубокие места.
После съемки гребешка я провел небольшой эксперимент — вытряхнул его из насиженного гнезда на ровную площадку. Гребешок закрылся и замер на некоторое время, потом, успокоившись, несколько раз дернулся, щелкнув створками. Поворачиваясь вокруг своей оси, он зарылся в грунт, насыпая на себя небольшой слой оседающих песчинок. Надежно замаскировавшись, моллюск опять открыл створки и уставился на меня сотнями глаз.
Мое неподвижное лежание на песочке полянки приоткрыло еще несколько тайн и. объяснило приемы маскировки ее обитателей. Рядом со мной вдруг неожиданно резко выдвинулись метелки пушистых, с тончайшими ворсинками перышек. Это были щупальца морских червей нереисов, зарывшихся в песок. Черви выбрасывали щупальца, ритмично колыша ими в воде, убирали их, как по команде, и вновь выбрасывали. Создавалось впечатление, будто над ковыльной степью проносятся легкие порывы ветра и тонкие метелки растений то пригибаются, то вновь выпрямляются в полный рост.
Среди мелких бугорков и впадин на песчаной площадке перемещались маленькие и большие витые раковины моллюсков. При внимательном рассмотрении можно было обнаружить под раковинами клешни и членистые ножки. Это раки-отшельники сделали бывшие домики моллюсков своим пристанищем.
Подплывая к камню, я вспугнул камбалу, которая так слилась с песчаным грунтом, что я чуть было не опустил на нее ладонь, выбирая позицию для съемки. На камне был свой мирок животных и растений. Друза мидий, будто горная деревня, лепилась к откосу, множество тонких нитей — биссусов — удерживало и больших и малых моллюсков. Это оказалась группа мидий Грайана; створки многих крупных особей у них покрыты, как мхом, водорослями и известковыми наростами. Створки ракушек приоткрыты: работали реснички, загоняя в полости мантий воду с мелкими органическими частицами — пищей мидий.
Becь камень был покрыт разноцветными пятнами. Белели наросты известковых водорослей литотамний, очень похожих на кораллы. Зеленели пучки ульвы, на макушке камня красовалась белая актиния; рядом с ней прилепились морские ежи — черные, фиолетовые и серые. Многие из них навешали на свои шубки разную разность — кусочки раковин, обрывки водорослей, а на одном из них прилепился кусочек газетного листка. Странно было видеть в этом подводном уголке на дне моря обрывок газеты!
На поверхности камня виднелись и плоские нашлепки ярко-оранжевого и кремового цвета — губки. Сделав несколько снимков, я поспешил наверх: кончился воздух да и замерз я основательно — пальцы рук стали непослушными.
Всплывая к катеру, я помахал продолжавшему свою работу Жене; он уже порядком набил питомзу «морским женьшенем» и готовился послать ее наверх. Водолаз тратил на сбор полсотни килограммов «морских огурцов» час-полтора, а за смену собирал две-три питомзы, которые отправлял наверх, оставаясь на дне. Всего один раз поднимали его на поверхность для небольшого отдыха и перекура.
Наш труд был менее утомителен. Подняться на поверхность, сменить акваланг, перекусить и передохнуть нам проще, но вот о производительности труда у нас возникали споры. К концу экспедиции мы пришли к общему мнению: каждому классу подводных работников нужно решать свои задачи.
Пока мы изучали условия жизни мидий и сопутствующих им животных и растений, интересы наши и водолазов не противоречили друг другу. Но вот настало время отыскивать первую партию установленных у рыбокомбината садков, чтобы загрузить их подготовленными для этого моллюсками. Капитан, понимая серьезность момента, без лишних слов повел катер к рыбокомбинату. Мы знали, что водолазам на заросшем ламинариями дне не собрать трепангов: животное это обитает на чистых участках дна. Водолазы решили передохнуть день-два, использовать их для освоения нашей легководолазной техники.
Место, где опустили садки, искали так: катер шел по курсу, определенному штатным компасом, на один из пеленгов. По второму компасу мы с Олегом прицеливались на другой ориентир. Прицел Олег изготовил из двух картонных пластин, прорезав в них вертикальные щели — визиры. Эти визиры заранее были установлены по углу второго ориентира, указанного капитаном сейнера при установке садков. Олег смотрел в прицел второго компаса и ждал, когда в прорезях появится труба рыбокомбината. Тогда он даст команду сбросить за борт заранее приготовленный буй с буйрепом и якор