ем. После завершения операции все повторяется еще раз. Теперь мы идем курсом на второй ориентир, а Олег ждет появления в прорезях прибора третьего ориентира. Поставив второй буй, мы готовы к погружению. В воде плавают два буйка, которые вчерне определяют район поиска, ведь самодельный прибор Олега и не очень точный курс катера теоретически допускают ошибку в сто — сто пятьдесят метров. Правда, наши два буйка, яркие детские мячи в плетеных сетках-авоськах, качаются на волнах на расстоянии полсотни метров друг от друга — это уже успех.
Наше погружение даст ответ на многие вопросы: правильно ли выбран метод поиска, точны ли приборы и на что мы годны в своем творчестве? Под воду идем с Олегом. Перед маской прозрачная синь моря — не то что взбаламученная вода у берега. Видны перья руля и винт катера, все изъедено морской водой; винт с заусенцами и выбоинами от ударов о куски льда или бревна, на рулевых перьях пятна ржавчины и белая россыпь балянусов.
Проплыв под килем катера от кормы к носу, опускаемся по якорной цепи к зарослям ламинарии. Вокруг подводный мир, но садков не видно. Наш поиск должен определить величину ошибки, и мы уплываем в противоположные стороны. Ищем буйрепы, на которых подвешены поплавки. Течение и ветер развернули катер поперек линии буйков, и мы, ориентируясь на маленькую черную лодочку, которой кажется катер отсюда, со дна, плывем — я от левого борта, Олег от правого. Внизу буро-зеленая плоская поверхность, покрытая зарослями морской капусты. По моему курсу плывет вездесущая камбала; она то поднырнет под водоросли, то, выскочив из-под них и подняв столб мути, парит над бахромой растений. Я плыву и плыву вперед; давно уже должен быть виден буйреп, но его все нет и нет. Стоп, пора остановиться, а то мой «проводник» заведет невесть куда. Разворачиваюсь и осматриваюсь. Над поверхностью морской поросли зеленоватый сумрак. Ни катера, ни белого жгута веревки, ни шлейфа пузырей от акваланга напарника. И камбала скрылась. Я да прозрачные креветки над зеленым ковром как бы в вязком зелено-синем мешке: сверху голубым пятном рябит поверхность моря, вокруг зеленоватая, без четкой границы стена. Куда ни глянь, однообразная картина: зелено-бурая растительность на дне и зелено-синий сумрак водной толщи.
Решаю всплыть и сориентироваться на поверхности, но в последний момент внимание привлекает бугор ламинарий на пределе видимости. Подплываю, и — о чудо! — камбала не напрасно «вела» меня за собой: бугор — это наши садки, скрытые лентами водорослей. За неделю, которая прошла после установки садков, примятая растительность поднялась над ящиками и прикрыла их. Три садка стоят рядом, они удачно опустились и не повреждены; два других встали дыбом и, как кони, наскакивают друг на друга.
Нужен буй. Стараюсь всплыть строго вертикально, чтобы не потерять садки. Поднимаюсь вместе со множеством пузырьков; они, вылетая из коробки автомата акваланга, рассыпаются на мельчайшие шарики, потом, всплывая вверх, увеличиваются в размерах и принимают форму вогнутой чечевицы. Постепенно линзочка раздувается — это уменьшается давление воды. Вот на блестящей поверхности пузыря становится видно изображение уродливого человечка с огромной головой и маленькими ногами — это мое отражение. Хочется вглядеться в него повнимательнее, но вот уже и поверхность воды, и уродец разлетается с легким хлопком.
Катер от меня метрах в сорока, ошибка поиска не велика, но могли бы и поплутать, да вот камбала вывела на садки. Олег стоит на трапе и что-то объясняет Инне. На корме Женя. Показываю, что нужен буй, и спешу погрузиться. Течение, которое всегда есть в море, может отнести меня в сторону, и тогда ищи садки снова.
Опустившись вниз, конечно, не попадаю к садкам: они метрах в десяти, нахожу их только по знакомым мне очертаниям. Взявшись за одну из ножек садка, жду напарника. Олег обязательно заметит шлейф пузырьков из моего акваланга и появится рядом.
Вот и аквалангист, но это не Олег, а Миша. Он притащил с собой груз от поплавка и моток шнура буйрепа, сам буек где-то на поверхности. Наша сигнализация будет состоять из двух буйков. Один — верхний — мы привяжем на длинном поводке, его хорошо будет видно днем; суда, снующие по заливу, наверняка обойдут его, но ночью наш буй могут сорвать, так как фарватер здесь свободный, а всех капитанов мы не сумели предупредить о наших работах. Для надежности поставим второй буй, на коротком поводке; на глубине пяти метров от поверхности его не заденут винты, а мы, плавая здесь, сможем легко его найти.
Как оказалось, у Олега протекал гидрокостюм, и он, по его выражению, «задубел». Так что пришлось нам с Мишей загружать садки вдвоем. Мы опускали к садку нужную для опыта порцию меченых мидий, снимали с садка крышку и загружали моллюсков в ящик. Крышку прикручивали проволокой. Операция простая, и, будь у нас своей катер, работу сделали бы за пару дней, но у Жени были свои планы, и мы старались не нарушать их.
Однако все садки отыскали, ящики загрузили и опытный материал оставили зимовать, привязав к садкам притопленные буйки. Инна очень боялась за своих подопечных: как бы не опустошили ящики морские звезды, не растащили его содержимое осьминоги. Вызывали у нее сомнения и надпилы на раковинах — метод мечения.
Всех мидий мы предварительно взвешивали. На раковинах Инна наносила яркой нитроэмалью номерок. Еще она надпиливала край створок раковин. Эта операция вскрыла несколько слоев известковых отложений на створках моллюска: каждый год на раковине нарастает новый слой, вот и решили мы по надпилу определять, как вырастет владелец раковины. Инна работала напильником, а сомнения терзали ее душу: не заболеет ли моллюск, не изменится ли его рост? Ведь она шла по неизведанному пути.
Прошел год. Опять мы на Путятине. Август. Цветет на Гусином озере лотос. Растет он в нашей стране только в трех местах: в устье Волги у Каспия, на озере Ханка и на Гусином озере, на Путятине. Дальневосточный цветок отличается от европейского, это другой вид растения. У него более широкие и крупные листья, он как бы массивнее; цвет у лотоса с острова Путятина нежно-розовый. На заповедном озере стерегут редкий цветок местные ребятишки, их «зеленый» патруль сразу извещает местные власти: зацвел лотос! Бывает, что срывают этот редкий, переживший ледниковый период цветок невежи и хапуги, но зорко стерегут реликт пионеры, и если уж поймают злоумышленника, то несдобровать ему.
По крутому берегу над озером проходит тропа, выбитая копытами сотен оленей, проносящихся вихрем из одного конца острова к другому. Раза два-три за день промчится стадо золотой лентой по тропе, и тот, кто хочет запечатлеть второе чудо острова, должен затаиться у тропы и нацелить фотоаппарат на прогалины в густых зарослях низкорослых дубков. Дубки эти плотной зеленой крышей переплетенных веток укрывают и холмы, и впадины острова.
На северной оконечности Путятина крутой спуск захватили могучие деревья маньчжурского ореха, которые внешне мало чем отличаются от грецкого. Но маньчжурские орехи приплюснуты и имеют толстенную скорлупу, а ядрышка и не видно, так что и есть нечего.
По веткам деревьев вьется дикий виноград, а вершины захватили под гнездовья белые цапли. Они цепляются длинными ногами за ветки и благополучно расхаживают по макушкам деревьев, вызывая удивление: как это они там удерживаются на ногах-ходулях?
Много необычных растений и животных встретили мы на острове и в прибрежных водах. Залетает с материка бабочка — мечта коллекционера — махаон Маака. Солнечным утром такая красавица пересекает остров с запада на восток и, не задерживаясь над сушей, продолжает свой полет над морем. Размером с чайное блюдце черно-фиолетовая бабочка с золотыми «глазами» долетает до берегов Японии. Выходя в море, видели мы махаонов, уверенно летящих над волнами. Но тайны морских глубин были для нас самыми интересными, за их познанием и выходили мы в рейсы.
В подводных лабиринтах между камнями можно встретить здесь осьминога или ската, увидеть над головой золотистых ершей и пепельных терпугов, различных по размеру, форме и окраске медуз. С одной из них, медузой крестовичком, мы и хотели, и опасались встретиться. Плавает эта опасная медуза — гонионема — по Японскому морю, а когда появляется у берегов Владивостока, местная печать предупреждает, что становится опасным купание в заливе Золотой Рог. Если крестовичок коснется человека, могут быть самые тяжелые последствия: яд стрекал медузы парализует мускулы дыхательных органов. Вначале на пораженном участке кожи ощущается жжение, затем он краснеет, отекает и на нем могут появиться волдыри. Через несколько минут начинают болеть суставы, затем появляется ломота в конечностях и пояснице.
У пострадавшего возникают перебои дыхания, ему как бы не хватает воздуха, может появиться сухой кашель. Со временем эти явления усиливаются, может возникнуть онемение конечностей.
Ныряя у берегов Путятина, мы надеялись, что от ожогов медуз предохранит резина гидрокостюма. Однако некоторые части тела оставались все же открытыми: часть лица под маской и кисти рук, если мы забывали надевать перчатки. Однажды мы с Олегом обследовали крутой склон берега на севере острова. Глубина здесь не более десяти метров, каменные склоны кое-где переходили в ущелья; крутые лбы камней были заселены звездами, актиниями, асциднями, губками и множеством других обитателей моря. Я прицеливался к ним фотоаппаратом, а Олег выдергивал из щелей между камнями понравившихся ему моллюсков и клал в сетку. Неожиданно он бросил сетку и начал руками и ногами отмахиваться от невидимого мне преследователя. Подплыв к Олегу, я долго не мог ничего разобрать, но наконец увидел. Какой-то прозрачный шарик метался возле Олега, и, чем тот резче дергался, тем ближе к нему прибивало шарик вихрями воды. Крестовичок, а это была именно зловредная медуза, нес на куполе «парашюта» четкий крестик, по краям его «юбочки» виднелись щупальца; коротенькие спиральки их были не очень многочисленны и казались совершенно безобидными. Олег был без перчаток, и ему приходилось отгонять крестовичок ластами. У меня в руках фотобокс с двумя лампами-вспышками, и я начал орудовать им, как ракет