В просторном бассейне центра с приятными голубыми стенками и дном всегда полно любителей плавания. Через широкие витражи открывается великолепный вид на долину. Здесь можно хорошо отдохнуть, удобно расположившись в шезлонгах.
Центр располагает двумя площадками с искусственным льдом — для хоккеистов и фигуристов. Немало здесь разных аттракционов и игр, боулинг. В барах и уютных помещениях для отдыха можно посидеть, почитать или потолковать с друзьями, любуясь окрестным пейзажем. Не забыли проектировщики и о тех, кто не хочет или не может останавливаться в гостинице центра, предпочитая спать в палатке или в собственном «караване» — прицепном домике на колесах. Для них сооружен кемпинг.
Но главное в Валь-д'Илье — это новые канатные подъемники. Три из них — с удобными кабинами — поднимают лыжников на соседнее высокое плоскогорье, где долго лежит чистый, искрящийся на солнце снег. От верхней конечной станции их развозят по пригоркам телесьежи — небольшие подъемники со свисающими штангами. Поймав штангу и держась за нее, лыжник «своим ходом» медленно едет вверх по заранее проложенной лыжне, затем выпускает штангу и устремляется на лыжах вниз по склону. Через некоторое время вся операция повторяется, и так не единожды за день. У многих висят на цепочках на груди абонементы на пользование телесьежем — это дешевле и удобнее. А на залитых солнцем верхних склонах долины к услугам лыжников гостеприимные бары и рестораны, где в любое время можно отдохнуть, поесть, выпить кофе.
К вечеру весь этот пестрый беспокойный люд спускается вниз — в гостиницы, обержи и «шамбры» в Шампери и соседних деревнях. Большинство оказывается в центре, где можно поплавать в бассейне, встретиться с друзьями. Вот почему вдруг стала столь многолюдной долина Валь-д'Илье.
Богатые швейцарцы, как и состоятельные жители соседних стран, предпочитают приурочивать отпуск к зиме, чтобы покататься на лыжах. Лето теперь отводится для поездок в Грецию или Испанию, на Канарские острова, словом, туда, где есть море. В результате для зимнего туризма в Швейцарии сложились благоприятные условия. Произошел некий качественный скачок. Примером комплексного развития туризма может служить горный курорт Монтана-Кранц, Среднем Валлисе.
В Монтану и без того ежегодно зимой и летом тысячами наезжали лыжники, любители дальних прогулок в горах, плавания, игры в гольф. С этого естественного «бельведера», постоянно залитого солнечным светом, открывается замечательный вид на всю Долину Валлиса, на боковую долину Валь-д'Аннивье с ее заснеженными гигантами Вейсхорном и Цинальротхорном. Но сравнительно недавно в Монтане начались широкие строительные работы. Вели их мощные международные компании, куда более богатые, чем скромная коммуна Шампери. По соседству с поселком Кран с его новенькими веселыми шале на «бельведере» выросло несколько больших гостиниц с комфортабельными номерами, ресторанами, бассейнами, обзорными площадками и отличными подъездными путями. Вблизи этих «туристских небоскребов» построена канатная дорога, доставляющая лыжников на соседнее высокое плоскогорье. В помещениях нижней станции есть буквально все, что может потребоваться туристу: отделение банка, пункт проката спортивного инвентаря, ресторан, продовольственный магазин, парикмахерская. Рядом гаражи, мастерские и большая автостоянка.
Утром со всех концов Монтаны-Кран к подъемнику спешат тысячи людей, чтобы вознестись в поднебесье и, вдыхая пьяняще свежий воздух, кататься на лыжах среди чистейших снегов.
В Монтане-Кран можно снять номер за наличные или в рассрочку в многоэтажных шале на три месяца или полгода. А можно и купить такой номер в полную собственность. В то время, когда он будет пустовать, его сдадут туристам. Об этом позаботится «рижи» — своего рода жилищно-эксплуатационная контора. Таких комплексных горно-спортивных станций в Швейцарии становится все больше. Они приносят компаниям громадные барыши.
Туризм во всем мире быстро развивается, захватывая в свою орбиту все больше и больше людей. Пытаться приостановить этот процесс бессмысленно. Тем не менее в Швейцарии, как и в других альпийских странах, многие выступают против чрезмерного его развития. И на то есть веские причины.
Наивно было бы закрывать глаза на негативные стороны массового туризма. Он наносит окружающей среде в Альпах громадный, порой непоправимый ущерб. Природа, подвергаясь «окультуриванию», теряет всю свою прелесть и свежесть. Пустуют крестьянские хозяйства, скотные дворы и сенники. А над уцелевшими беспрерывно плывут в воздухе кабины подъемников, невероятно усложняя трудовую жизнь. При массовом строительстве новых лыжно-^ спортивных комплексов и автодорог безвозвратно гибнут тысячи гектаров лесных и горно-луговых угодий. Бульдозеры снимают на склонах пласты песка и глины, нарушая непрочный верхний слой земли, обезображивая пейзажи. Их портят и бесчисленные опоры подъемников на склонах. Просеки в горных лесах для спуска лыжников повышают опасность образования лавин. Мутнеет вода в горных потоках. Гибнут растения, уходят в другие районы звери. Летом на склонах, на альпажах вместо коров толкутся толпы туристов. А зимой при спуске с гор лыжники сдирают там и тут верхние слои земли вместе с замерзшей травой, ускоряя процесс эрозии. Многие в Швейцарии считают, что над Альпами нависла грозная опасность. Хрупкое экологическое равновесие может быть нарушено развитием огромных лыжно-спортивных комплексов в доселе почти необитаемых долинах. Все явственнее в Альпах проступают черты современной жизни, от которых здесь ищут спасения миллионы людей, — шум, многолюдье, удручающе однообразные здания из бетона, транспортные пробки на дорогах, загрязнение окружающей среды.
Будут ли согласованы интересы дальнейшего развития туризма и охраны природных богатств? Этот вопрос имеет для Швейцарии жизненно важное значение.
Маргарита Ногтева
УВИДЕТЬ МОРЕ…
Новелла
Рис. А. Жуковой
Не знаю до сих пор, ехала ли я этой дорогой на самом деле, или она мне приснилась. Но иногда, особенно на склоне ясного весеннего дня, меня подстерегает это видение: охваченный предзакатным солнцем разворот гладкой мощеной дороги, светлая сочная трава, на которой пасутся пятнистые породистые коровы, а на обочине прямоствольные и все-таки покореженные и обожженные тополя. Позади город, если его еще можно назвать городом. Это груда развалин, остатки домов с зияющими клетками, висящими над провалами этажей, которые, как мне казалось, должны раскачиваться по ночам, как фонари, чтобы освещать эти странные, чудом уцелевшие статуи и памятники классического немецкого прошлого.
— Запомни, это могила Иммануила Канта, — торжественно сказал мне отец, остановившись внутри какого-то готического сооружения со следами страшных проломов в стенах. Я увидела пирамидальное надгробие из черного мрамора с выбитой плитой, которая лежала рядом на жирной, черной земле, кишащей муравьями.
— А что это за растение? — показывая на какую-то мохнатую поросль, пробившуюся кое-где из камней, спросила я, и даже не из любопытства, а скорее из вежливости, чтобы проявить должное внимание к могиле Канта и ко всему, что ее окружало.
— Медвежье ухо, — ответил всезнающий отец и предложил сорвать его мягкий ворсистый листочек на память.
Вот уже много месяцев, а может быть, и лет я жила, сжигаемая одной-единственной страстью — увидеть море. В кухне над столом, на котором моя бабушка вечно что-нибудь стряпала, висела карта Европейской части СССР, и я подолгу рассматривала моря. Черное было похоже на сердце, Каспийское — на галошу, маленькое Азовское — на лепесток, а Балтийское, обрывавшееся Финским заливом, — даже не известно на что. Бабушка говорила, что Черное море самое красивое, всегда лазурное, нежное и ласковое и только во время шторма бывает черным, за что так и названо, но шторма на нем она никогда не видела или забыла, так как память о Черном море была связана у нее с лучшими воспоминаниями о свадебном путешествии, когда мой дед провез ее мимо Азовского, которое ей не понравилось, потому что было серое и тусклое, как озеро, мимо Каспийского, которое бросало сероватые пенные волны на берег, и, наконец, вывез к Черному, где она даже купалась в длинной батистовой сорочке, поскольку о купальных костюмах тогда еще не имели понятия…
От этой поездки сохранились старые открытки: среди кипарисов и пальм Ново-Афонский монастырь и каменистый берег, омываемый волнами, самыми нежными, самыми теплыми, самыми лазурными. Я тайно от всех рассматривала морские виды и, храня на своем лице невозмутимое равнодушие, как бы невзначай выспрашивала тех, кто видел море, какое оно и виден ли противоположный берег, как, например, — у реки. Берегов не видно — получала я всегда один и тот же ответ. Как это, не видно! Такого количества воды я все-таки не могла себе представить даже в весенние дни, когда на Волге наступало половодье и я шла на набережную внешне как бы на прогулку, но на самом деле с тайной надеждой, что вдруг Волга за ночь превратилась в море. Увы! — такого не случалось. Тоска по морю становилась невыносимой, и однажды небрежно, как бы просто так, я сказала своей подружке: