ют развитию книжно-переписного дела. Создаются и оригинальные произведения. История сохранила имя ссыльного князя Бориса Васильевича Львова, в иночестве Боголепа, одного из малоизвестных писателей XVII века.
В то время Кожеозерский монастырь в Поморье уступал лишь Соловецкому и Сийскому. Но удаленное положение монастыря не благоприятствовало его процветанию. Несмотря на немалые вотчинные владения, он жил изолированной хозяйственной жизнью, а это в новое, послепетровское время вело к медленному угасанию. Хозяйство приходило в упадок, монастырь хирел, монахи разбредались. В 1764 году указом Екатерины II монастырь был упразднен, как и многие другие оскудевшие северные обители, и восстановлен уже в середине XIX века.
В конце прошлого века игуменом монастыря назначили соловецкого иеромонаха Питирима. Это был властный, умный человек. Он занялся подъемом монастырского хозяйства, развернул обширное каменное строительство, занявшее не одно десятилетие. Понимая, что решение всех проблем упирается в бездорожье, Питирим осуществил проведение знаменитой монастырской дороги. Средства на это действительно огромное дело дала продажа лесов, сводимых по трассе дороги. Питирим и стал тем самым легендарным игуменом, который проверял качество дороги, держа перед собой посох. Этот посох можно увидеть в залах Архангельского краеведческого музея.
До сих пор мы говорили об озере, о реке, о Лопском полуострове и его истории, но пока обходили вниманием сохранившиеся монастырские постройки. А они сразу бросаются в глаза, как только ступишь на перешеек, закончив долгий путь по лесной дороге.
Издали белые монастырские здания предстают единым ансамблем, отражающимся в озерном зеркале. Каменный монастырь в отличие от прежнего деревянного занял новое место, на краю возвышенного островного плато. Если прежде первенствующую роль играли соображения практические, то теперь на передний план вышли эстетические и престижные: паломников должны были поражать каменные здания, выросшие в дальней дали, в лесной глуши, каких не сыщешь в ближайшем уездном городе да и в самом губернском Архангельске немного. Замысел вполне удался: монастырский ансамбль производит внушительное, торжественное впечатление.
Но вблизи здания, которые давно покинули люди, выглядят уныло. Все они, в том числе два храма, соединенные крытым переходом, невысоки, приземисты, преобладает в них горизонталь, но тем удачнее они вписываются в пейзаж. Настоятельский корпус имеет облик городского жилого дома начала нашего века — эркер, мансарда, высокие окна. Особняком стоят каменные монастырские ворота с надвратной церковкой. Раскрыты проемы двух арок, нет к ним дороги: все густо заросло травой. Ворота, которые никуда не ведут…
Осматривая здания, замечаешь следы пуль и снарядных осколков. Так далеко в северных дебрях лежит этот монастырь, что не заходили сюда войска и в Смутное время, и, кажется, нечего было делать тут войне. Но война была — гражданская. Нижнее течение реки Онеги и прилегающая местность до села Чекуева была занята белыми. В Кожеозерском монастыре они расквартировали свой отряд.
Зимой 1919/20 года красные войска перешли в наступление на всех участках Северного фронта. На Онежском его участке был осуществлен дальний рейд с выходом в тыл противника. Хорошо зная Озерный край, красный отряд двигался лесной дорогой на деревню Кривой Пояс, от которой шла тропа на Кожозеро. Красный отряд состоял из северян, привыкших к трудным лесным условиям. Они сумели через снега и болота протащить пушку и пулеметы. Белые были застигнуты врасплох, но сопротивление оказали яростное. Памятью этого боя и остались следы на стенах зданий да братская могила павших красноармейцев на холме у дороги…
Началась новая страница кожеозерской истории. На месте бывшего монастыря возник Кожпоселок.
— Как вы жили-то здесь? — спрашивал я пастуха Евгения Тимофеевича Таразанова, кожеозерского уроженца, знатока местных преданий.
— Как жили… — неторопливо отвечал он. — Хорошо жили. Был здесь рыболовецкий колхоз. Животноводством занимались. Хлеб сеяли, больше ячмень. Народу много. Клуб у нас был. Все честь-честью.
— Но далеко?
— Чего далеко? Четыре деревни было на озере: Кожпоселок, Хабарове, Тушилово и Летний Конец. Своим «кустом» жили. А ехать надо — дорога налажена. Выедешь, в Половине лошадей накормишь и дальше. За день успевали.
— Почему же сселились отсюда?
— После войны кто не вернулся, кто в город ушел. Людей стало мало, пришлось сселяться.
Сам Таразанов на Кожозеро каждый год пригоняет совхозных телят. Им на Лопском полуострове раздолье, и пастуху с ними хлопот нет.
Ездили мы с ним ловить рыбу на одному ему известные «корги». Время здесь течет иначе, чем в привычной городской жизни, — неспешно, несуетливо; кажется, его так много, что можно всюду успеть, все сделать.
С утра, на заре, иду в лес. За мной увязываются две собаки — Зорька и Тайга. При виде ружья они начинают радостно скакать, и прогнать их невозможно. Пытаюсь ускользнуть от них, уйти украдкой — бесполезно, собаки находят меня по следу. Они молодые, несмышленые, носятся по лесу как угорелые, распугивают дичь на километр.
Возвращаюсь один: собакам надоела моя компания, они убежали домой. На перешейке дымит летняя кухня — дядя Ваня готовит рыбакам завтрак. Он в белом фартуке и белом колпаке, как заправский повар, да он такой и есть: на самодельной плите готовит кушанья — одно объедение! Говорят, приглашали его в лучший ресторан Архангельска. Не захотел: как, мол, мои рыбачки без меня будут? И те его боготворят, авторитет дяди Вани выше бригадирского. С бригадиром можно поспорить, а тихое слово дяди Вани непререкаемо.
— Доброе утро, дядя Ваня!
Повар наливает мне кружку густого, черного, как деготь, чая, ставит на стол тарелку с оладьями.
— Жаль, сметаны нет… Наши сегодня нельму вынули на восемь килограммов…
Попив чаю и поговорив степенно о погоде, которая нас на удивление балует, иду смотреть рыбацкий улов. В помещении бывшей трапезной оборудован ледник. В алюминиевых ящиках лежат крупные рыбины — нельмы, сиги, налимы. Их будут укладывать в бочки и засаливать, а потом придет гидросамолет и вывезет в город.
Полюбовавшись огромной рыбиной, возвращаюсь к себе. Живем мы у геологов в единственном сохранившемся от прежнего поселка доме. Хозяин базы Юрий Семенович, как всегда, при деле — пилит, строгает. Между собой мы называем его в шутку последним кожеозерским монахом: живет здесь круглый год, сторожит геологическое имущество и дом. Дел всегда хватает: еще месяц — и холода, а дом старый, надо латать крышу, заделывать пазы, а сколько еще дров заготовить!
После полудня появляется вертолет, заходит на посадку.
— Кажется, Горохов летит, — говорит Юрий Семенович.
Вертолет проходит над нами и садится в поле. Все немногочисленное население Кожозера сбегается к нему. Кто почты ждет, кто письмо хочет отправить, а кто и просто посмотреть на свежих людей. Вертолетчикам время дорого: выгрузка-погрузка — все быстро, винта не выключая, и вот уже ударила по встречавшим взлетная волна и далеко прокатилась по некошеной траве…
У геологов свои дела, у нас свои: надо описать сохранившиеся монастырские постройки, сделать обмеры — для того и добирались сюда. Особенный интерес представляет амбар — единственное сохранившееся деревянное здание из монастырских построек. Это огромный сруб под высокой крышей, по виду типичная «магазея» восемнадцатого века. Отыскали дату на косяке окна — 1715. Но вот стропильная конструкция вызывает споры: не поздняя ли?
Под вечер иду на свою «луду» — каменистый мыс на западном побережье полуострова. Здесь хорошо сидеть на закате под мягкий всплеск затихающих волн. Достаешь записную книжку и не знаешь, что записать, когда так хорошо и полно живется… Рядом лежит удочка, стоит банка с червями. Закидываешь и сидишь до поздних сумерек.
К дому подхожу в загустевшей темноте — в окнах электрический свет от движка.
Пьем долгий геологический чай. Начальник экспедиции прилетел сегодня с дальней буровой. В кожеозерской округе таких партий несколько.
— Юрий Петрович, так что же вы здесь ищете? — интересуемся мы.
— Все ищем. Составляем геофизическую карту района.
— Говорят, и цветные металлы здесь есть?
— И цветные металлы, и много чего другого… Есть легендарные сведения, что в Кожеозерье будто бы монахи первое золото в России нашли.
— А вам попадалось?
— В породе попадалось, но в породе много чего попадается, а для промышленных разработок этого недостаточно…
Выхожу под звездное небо к черный молчащим развалинам. Сова летает над монастырским двором. Стоят, сгрудившись, телята. Ночью нежилые здания обладают необъяснимой силой воздействия, кажется, не совсем отлетела от них жизнь, что-то в них таится…
Но молчат здания, безмолвна ночь над озером. Лишь тихо постукивает движок, хорошо так, домовито постукивает, напоминая, что есть здесь люди, что жизнь на Кожозере продолжается.
Владимир Лысов
УДАЧНЫЙ РЕЙС
Повесть
Рис. Г. Валентова
«Смольный» к отходу готов. Получили продовольствие, снаряжение, назначено время отвода, а куда идем, в какой район — неизвестно. Маленькие хитрости начальства. Если сказать — соберутся группами и начнут обсуждать преимущества и недостатки этого района промысла. А район ведь не ждет.
Траулер перед рейсом прошел основательный ремонт на одном из ленинградских предприятий. Но судно — это такое хозяйство, на котором не всегда и не все бывает благополучно. Вот и наш боцман Гриша Сердюк считает, что дел невпроворот.
— Гриша, — говорят ему, — Регистр принял судно после ремонта или нет?
Гриша молчит.
— Так, может, мы передохнем перед дальней дорогой?
— Тебе плавать со мной, не с Регистром, — говорит Гриша. — Ты это помни и не действуй мне на нервы!