ствовало о погребении молодой женщины лет 25–30.
Ткань сгнила, но все же удалось установить, что платье на груди было расшито в несколько рядов крупными шестилепестковыми розетками, а длинные штаны — как бы лампасами — прямой полосой золотых полусферических бляшек.
Среди украшений шитья оказались золотые пластинки с рельефным изображением человека с дельфином на плече. Это мотив, бесспорно навеянный средиземноморским миром, ведь дельфины в Бактрии не обитают.
На пальце руки было тонкое, сильно стертое золотое колечко с простым орнаментом. К нему мы еще вернемся, пока лишь отметим, что среди парадных украшений колечко выглядит слишком скромно. Скорее всего оно никогда не снималось с руки.
Итак, на Тилля-тепе в античную пору была погребена богатая молодая женщина. Но что это: случайное, единичное захоронение или же здесь располагался специальный могильник? Ответ дали последующие работы.
Для выяснения конфигурации монументального храма решили заложить узкую, но длинную траншею по северному склону холма. И тут совершенно неожиданно в траншее появилось округлое тулово серебряного сосуда. Осторожно зачистив площадку, обнаружили прямоугольной формы «пятно», которое оказалось могильной ямой. Теперь появились все условия, чтобы установить, кто и как был похоронен здесь.
На склоне, как оказалось у подножия холма Тилля-тепе, была прорыта глубокая прямоугольная в плане шахта, на дно которой опустили деревянный гроб. На высоте около полутора метров от дна могильную яму перекрыли деревянными плахами и засыпали землей. Таким образом, впервые с документальной точностью было установлено, что в момент захоронения гроб стоял в пустотелой камере и лишь позднее обрушилось перекрытие.
Прямоугольный деревянный гроб установили на невысоких ножках, вместо крышки на гроб накинули широкое покрывало с нашитыми золотыми и серебряными дисками. Покойник лежал на спине, лицом вверх, с вытянутыми вдоль тела руками. На голову была надета высокая, конической формы тиара, расшитая двойными золотыми дисками, свободно вращающимися на золотых же проволочках. Нетрудно представить, как звенели и блестели под бактрийским солнцем золотые диски высокой тиары даже при легком повороте головы.
Нижняя челюсть была опоясана золотой лентой, украшенной золотыми же цветочками. Волосы были подхвачены головными булавками, золотые фигурные навершия которых украшал жемчуг.
Но, пожалуй, наиболее поразительными оказались золотые подвески у висков. Двусторонние, отлитые в сложной технике, они изображали царя, борющегося с драконами. Впервые за многие века на свет взглянули широкоскулые лица с косыми, по-рысьи поставленными глазами и прямыми носами. Властные и суровые, они передают образ правителя, особое положение которого недвусмысленно подчеркивает высокая корона. Из-под короны на плечи легкими косыми прядями спускались длинные пышные волосы; шею охватывала гривна. Короткий, свободно запахнутый кафтан был перетянут кушаком. Расставленные в стороны руки упирались в рогатых крылатых драконов с широко раскрытыми пастями.
Образ правителя-драконоборца, достаточно популярный в греко- римском античном мире, получил на бактрийской почве своеобразную трактовку.
Пальцы умершего были унизаны золотыми перстнями с вставками с изображением богини Афины, причем в одном случае сохранилась надпись греческими буквами: «Афина», но в зеркальном изображении, что характерно для печаток, которыми делались личные оттиски.
В еще большей степени соединение греческих и восточных культурных традиций характеризует золотая статуэтка крылатой женщины с широкоскулым лицом и миндалевидными глазами. На голове ее сложный головной убор в виде тюрбана. Нижняя часть тела задрапирована одеждами, перехваченными по линии бедер толстым витым жгутом. У левого плеча миниатюрная фигурка крылатого эрота с луком в руке, причем еле намеченное лицо его во многом сходно с лицом женщины. Очевидно, мастер придал своему произведению черты соплеменниц.
Так или иначе, но фигурка эрота не оставляет сомнения, что перед нами образ греческой богини любви — Афродиты, вернее, ее бактрийский вариант.
Не менее пышны погребальные одеяния умершего. Короткая рубаха оказалась расшита на груди золотыми, инкрустированными бирюзой дисками, образующими три широкие ленты, идущие от воротника к подолу. Рубаха застегивалась двумя золотыми застежками в виде крылатых эротов, сидящих верхом на рыбах, которым придано обличье дельфинов.
Но и это еще не все. Под манжетами на запястьях рук мы обнаружили массивные золотые браслеты, несомкнутые концы которых отлиты в виде скульптурных фигур антилоп. Они изображены в момент стремительного бега. Теда антилоп богато инкрустированы бирюзовыми вставками, но особенно восхитительны глаза, в уголки которых вставлены почти микроскопические бирюзовые кусочки, а зрачки — сердоликовые бусинки цвета зрелого меда. Потертая поверхность браслетов говорит, что умерший носил их при жизни. Наконец, массивные золотые (весом до 0,5 кг) ножные браслеты надеты были на щиколотки ног, но художественной ценности они не представляют.
Штаны оказались расшиты многочисленными золотыми бляшками. Поверх этой одежды был наброшен длинный халат и, возможно, погребальный саван.
В гроб положили оружие в виде железного боевого топора и двух ножей.
Раскопки Тилля-тепе продвигались своим чередом. На вершине холма обнаружили третье погребение. С самого начала нас насторожил тот факт, что чуть в стороне находилась куча мелких золотых украшений, которые могли быть принесены сюда какими-то грызунами. В археологической практике не редкость, когда полевые мыши облюбовывают древние захоронения, особенно в сухом месте.
Осторожно зачистили площадку над могильной ямой, но эти меры предосторожности оказались напрасными. Еще в древности, когда могильная яма была пустотелой, здесь обосновалась колония мышей, которая из поколения в поколение проверяла крепость своих зубов на костях и золотых изделиях погребенного. На дне могилы находились входы в три мышиные норы. Мы извлекли оттуда около 1000 мелких золотых изделий. Безрадостная картина предстала перед нами. От скелета на месте сохранились лишь чашечки затылка, тазовые кости и стопы ног. Мелкие обломки костей перемешались с безнадежно испорченными ювелирными изделиями и комками земли.
Тем не менее удалось установить, что и здесь в прямоугольной могильной яме, первоначально пустотелой, стоял деревянный гроб без крышки. На покрывале были нашиты золотые диски. Покойник лежал на спине. Голова его, некогда увенчанная золотой решетчатой короной, покоилась в золотом же сосуде. Шею покойного украшало ожерелье из крупных золотых шариков, покрытых мелкой зернью.
Главное украшение составляли три золотые застежки, располагавшиеся под шеей и свидетельствующие по крайней мере о трех слоях погребальных одежд. Самая нижняя, видимо от рубахи, — это две одинаковые золотые половинки, отлитые в виде эротов, сидящих на рыбах. На головах у рыб пышные султаны, инкрустированные крупными выпуклыми бирюзовыми вставками; бирюза и лазурит использовались для передачи рыбьей чешуи, плавников и хвостов.
У эротов жирные, пресыщенные жизнью лица с обвислыми щеками и чувственными губами. Это очень далеко от античных образов. Надо полагать, местные мастера уже смутно представляли себе этих некогда хорошо известных здесь персонажей греческой мифологии.
Крупные застежки, которыми закалывался то ли длинный халат, то ли плащ, представляли собой изделия, подобных которым еще не было найдено археологами. Это две золотые прямоугольные пластины, отлитые в сложной прорезной ажурной технике, в высоком рельефе. Они изображают воинов в полном боевом облачении. Из-под шлема с закрученным султаном л двумя торчащими вверх рожками длинными прядями ниспадают вьющиеся волосы. На плечи накинут плащ, который мягкими складками опускается до самой земли. В одной руке воина зажато длинное копье, в другой — круглый щит; сбоку к портупее подвешен меч с рукоятью в виде орлиной головы. Фигуры заключены в рамки из стилизованных растений, причем в верхних углах расположены птицы, держащие в клювах развевающиеся ленты, в нижних — миниатюрные крылатые драконы с оскаленными мордами.
Скорее всего на застежках изображен бог войны Арес, однако длинные струящиеся по плечам волосы и в особенности рога на шлеме могут намекать на Александра Македонского, за которым на Востоке прочно сохранилось прозвание Александр Двурогий.
Возможно, на плащ были нашиты четыре круглых золотых медальона с однотипными погрудными человеческими фигурами. В высоком рельефе изображены головки, увенчанные прической. Округлые лица с самодовольной улыбкой скорее всего передают образ одного из божеств греческого пантеона.
Трудно перечислить все изобилие золотых изделий этого захоронения, включающих золотые сосуды, в том числе с греческими надписями, золотые ручные и ножные браслеты, золотые нашивки с изображениями греческих богов. Но об одной находке стоит упомянуть.
Как оказалось, к обуви покойного были аккуратно пришиты золотые подошвы в натуральную величину, что не только липший раз подчеркивает царственное величие умершего, но и указывает на характер заупокойных ритуалов. Кажется, впервые в археологической практике обнаружены подобные детали, показывающие, что потусторонний мир рисовался продолжением реального, куда особы царственного рода должны вступить в золотой обуви. И недаром в изголовье гроба были поставлены в ряд три керамических кувшина, из которых вино разливалось в двуручный сосуд, а затем в кубок. Как видно, государи не были уверены в оказании им царских почестей на том свете и предпочитали о вине позаботиться заранее.
Но не только богатством погребальных украшений отличается это захоронение. В нем впервые были найдены монеты — документальные свидетельства времени захоронения. Одна из них, серебряная, отчеканена в соседней Парфии, когда там в 123 —88 годах до н. э. правил царь Митридат. Вторая, золотая, выпущена на территории современной Франции при римском императоре Тиберии, правившем между 16–21 годами н. э. Таким образом, умерший был погребен на Тилля-тепе скорее всего на рубеже нашей эры. То было смутное время, когда в Бактрию хлынула с севера масса кочевников, сжигая