Когда я у одних моих знакомых фотографировал чау-чау, то явственно ощущал, как неприятно пробирает меня ледяной сквозняк неотапливаемого вестибюля. Даже сквозь подошвы ботинок проникал омерзительный холод, исходящий от каменных плит, покрывающих пол. Какой густой и теплой должна быть шкура такой «съедобной собаки», я понял только тогда, когда Хиен-тцу («многоуважаемый господин») и Кум-сум («золотое сердце») преспокойно разлеглись спать на этом каменном полу (см. заставку).
Они и на самом деле очень приятные, степенные и представительные собаки, эти чау-чау. В Европе они нашли своих ценителей, и действительно представляют благодаря своей оригинальности большую ценность.
Елена Чупеева
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ И ПУТЕШЕСТВЕННИК
Заставка В. Родина
Зима 1793 г. была на исходе. Стояла сильная оттепель, и лошади с трудом тащили громоздкие сани, в которых сидел Паллас. Его путь пролег от Москвы через Царицын в Крым. Первопрестольная давно скрылась за окоемом. Предстояло переправиться через Клязьму по льду, но оттепель сделала свое дело: на льду тускло отсвечивали линзы воды. Здоровенный ямщик в обтерханном тулупе резко остановил коней, повернул к задумавшемуся Палласу лицо, по самые глаза заросшее рыжей бородой.
— Что делать-то, ваша милость?
Паллас остро глянул на него, на реку, и в голубых глазах мелькнула усмешка.
— Ничего, — спокойно сказал Паллас. — Я покажу дорогу.
— Опасно, ваша милость… Может, до ночи обождешь? Покрепчает мороз.
— Ждать некогда.
Паллас тяжело вылез из саней — прожитые годы ощутимо давили на плечи — и уверенно ступил на лед.
До середины Клязьмы все шло хорошо. Кося глазом на разводья, кони послушно шли за поводырем. И вдруг зловещий треск, лед прогнулся и лопнул. Паллас чуть не по шею провалился в полынью. Хорошо, что не выпустил узду! Кони вскинули головы, испуганно шарахнулись в сторону и выволокли Палласа на лед.
— Ох-ти, барин! Да как же это?!
Ямщик прыгнул с облучка, ухватил академика за ворот мокрой шубы.
Чувствуя, как озноб сотрясает тело, Паллас лежал под кое-как отжатой шубой. Сорок верст бежали кони во весь дух до ближайшего села. Паллас клял себя за оплошку. Объехать десятки губерний России и тут, на обжитой Русской равнине, недалече от Москвы, провалиться под лед. А ведь в новых краях опасности были не в пример грознее. Ан, обходилось… В памяти ожили мрачные чащобы вогульских лесов, дикие, безлюдные горы Алтая, гнилые болота: Все было! Странствия в камышово-осоковых низовьях Явка» изнуряющая летняя жара в степях Прикаспия, солончаки. Горы и леса Забайкалья, расслабляющий воздух Закаменной Даурии — такой легкий и «весьма летом упругий», а на самом деле источник хворобы, которая свалила почти всех спутников. Все прошел ты, Петр Симон сын Палласа, нигде не оступился.
Может, так, а может, иначе думал российский академик после купания в ледяной Клязьме. Что знаем мы о нем? В. Н. Маракуев, автор конца XIX в., писал: «Частная жизнь Палласа почти неизвестна, так как все внимание его современников сосредоточивалось на его учености». Но вот свидетельство русского путешественника В. Измайлова: «Выражение его лица приятное, но наружность не представляет ничего особенного. Он имеет лицо умное, выражение кроткое, и при первом взгляде можно видеть, что зло никогда не приближалось к его сердцу. Речь его проста и занимательна. Характер ровный и веселый. В разговоре он не переходит быстро от одного предмета к другому. В произведениях его виден ученый, в разговоре же виден человек и хороший философ… Он отличается необыкновенной скромностью и мало заботится о еврей славе, не привязан к блеску.
Он думает, что всеобщее усовершенствование ума, царство добродетели не могут никогда быть на земле. Наука же должна быть собственностью некоторых избранных умов, другие же должны довольствоваться лишь легкою корою истины… Сама истина должна бы оставаться только между нами, академиками.
Признаюсь, что такая гордая мысль в самом негордом человеке едва может быть в моих глазах оправдана даже чувством негодования, которое возбуждала в Палласе кровавая эпоха нашего времени)».
Чем же дорог нам, людям двадцатого века, академик Паллас?
Русские ученые, как известно, немало сделали в борьбе с метафизическими взглядами на природу. Попытки связать между собой отдельные природные явления, определить их обусловленность, всесторонне подойти к изучению географических зон — все это характерные черты, работ современников и последователей М. В. Ломоносова — И. И. Лепехина, П. И. Рычкова и других. Среди этих исследователей достойное место занимает Петр Симон Паллас. Родился он 22 сентября 1741 г. в семье профессора анатомии Берлинской медицинской академии. Отец Палласа — немец, родом из Пруссии, мать, Сюзанна Леонард, — по происхождению француженка. Мальчик получил хорошее образование. До 13 лет воспитывался дома — учителем и отцом. Затем слушал лекции по анатомии, физиологии, ботанике в медико-хирургическом коллегиуме. Любимой же наукой Палласа была зоология. В раннем детстве Петр Симон изучил латынь, английский и французский. Рано проявил склонность и к самостоятельным исследованиям: в 15 лет составил классификацию птиц на основании формы клюва, вел наблюдения над образом жизни гусениц.
1758 год Паллас провел в Галле, изучая математику, физику, минералогию, естественные науки. Затем продолжил образование в Голландии, которая славилась своими зоологическими коллекциями, собранными в обширных колониях. Вскоре он защищает в Лондоне докторскую диссертацию на тему «О паразитах, живущих в теле животных». Паллас предложил новую классификацию червей, доказав ошибочность Линнеевой. Позже Кювье высоко оценил эту работу.
В июне 1762 г. Паллас возвратился в Берлин. Отцу не удалось выхлопотать ему место врача, и Петр Симон опять едет в Голландию. Трехлетнее пребывание в Гааге — плодотворный период в жизни 19-летнего ученого. Появляется его труд «Исследование зоофитов» (1766), где выдвигается важная мысль: «Начиная с простейшего, природа постепенно изменяет и преобразует органы сообразно их назначению и… привносит в простое нечто новое, улучшает его». В ряде работ он поднимает вопросы географии обитания животных, описывает редкие виды амфибий, моллюсков, птиц. Эти труды приносят Палласу европейскую Известность. Он избран членом многих научных обществ, Лондонской и Римской академий наук. Но от материальной нужды не избавился: издание сочинений не позволяло даже прокормить семью (в 1767 г. Паллас женился), а ведь ученый мечтал о больших путешествиях для сбора фактических данных.
Страстная мечта Палласа сбылась нежданно. В 1766 г. Екатерина II решила закончить «дело Петра» — всестороннее обследование России. И вот лейпцигский профессор Людвиг рекомендует императрице Петра Симона Палласа. Вскоре его избирают академиком и профессором натуральной истории Петербургской Академии наук. Академия обязалась платить ему по контракту 800 руб. в год — для того времени сумма немалая! Со своей стороны Паллас дал слово ревностно исполнять «должность, изобретать нечто новое в своей науке, подавая со временем сочинения для академических комментариев… Сверх того, быть при академических натуральных кабинетах, стараться умножить оные достойными вещами».
Так называемые академические экспедиции охватили огромную территорию — от Поволжья и Урала до Ледовитого океана, от Петербурга и Москвы до Забайкалья и Кяхты. Они открыли новую эпоху в изучении России. После издания описаний путешествий Палласа, Гмелина-младшего, Лепехина и других география нашей страны впервые становится на прочную основу. Академик Л. С. Берг писал: «В течение 1768–1774 гг. Академия, можно сказать, открыла всему свету новую часть мира — Россию. Грандиозный план исследований, широта размаха их и удачный подбор руководителей до сих пор вызывают изумление».
Паллас возглавил Первую Оренбургскую экспедицию, которая за четыре года (1768–1772) всесторонне обследовала Заволжье, Закамье, местность вдоль Уральского хребта и р. Урал — от Перми до Гурьева. С Палласом были «студенты Академии» (будущие академики) В. Ф. Зуев, Н. П. Соколов, а также Антон Вальтер, «чучельник» Шумский, рисовальщик Дмитриев. Позже к отряду присоединились капитан Н. П. Рынков, географ И. Георги и другие. В путешествии Палласа сопровождала жена, не побоявшаяся тягот странствий по России.
Нагруженный тяжелой кладью обоз экспедиции выехал из Петербурга 21 июня 1768 г. С первого же дня Паллас аккуратно заносил в путевой дневник свои наблюдения. Значение этих записей огромно. Необыкновенный талант наблюдателя виден здесь в каждой строчке. Русский натуралист начала двадцатого века Э. Ф. Люткевич говорил: «Описания природы Скифии у Геродота, Галлии у Цезаря, Германии у Тацита незаменимы, ибо никакой естествоиспытатель нашего времени не находит в этих странах полной картины описанной ими природы. Такое именно значение… имеют труды великого ученого- Петра Симона Палласа: в них содержится немало данных, которые в настоящее время уже перестали существовать и сохранились лишь в интересных и точных его описаниях». Результатом его исследования стал монументальный труд «Путешествие по разным провинциям Российской империи» (2000 страниц «ин кварто» с многочисленными рисунками), вышедший в свет в 1773–1788 гг. Здесь описаны местности Юго-Восточной России, Урала, Сибири, Прикаспия, Поволжья, Северного Кавказа, Забайкалья в том виде, какими они были двести лет назад, когда флора и фауна значительно отличались от нынешних. С величайшей точностью академик описал горы, степи, реки, озера, флору и фауну (более 425 видов и разновидностей птиц, 150 млекопитающих и т. д.), климат, дал этнографическое и антропологическое описание многих народностей России. Особенно замечательны его описания Великих Булгар, столицы прикамских болгар в VII–IX вв., уральских и саянских могильников, древностей Юга России.
В реке Клязьме Паллас изучал рыбье население. Вот образец его стиля: «Река Клязьма, большой излучиной до города (Владимира. —Е. Ч.) касающаяся, нарочито изобильна рыбою, а особливо в ней много судаков, окуней, ершей, щук, подустов, жерехов, головлей, плотвы, язей, уклейки и проч. Стерлядей ловят только редко, а еще реже, и почти в одной только речке Нерехте, текущей в Клязьму, попадают форели».